Девчонки в погоне за модой - Уилсон Жаклин - Страница 7

Я снова ложусь в постель, натягиваю одеяло на голову. Вспоминаю игру, в которую играла в детстве, когда умерла мама. Я притворялась, как будто утром проснусь в другой, параллельной жизни, и мама будет сидеть на краешке кровати и улыбаться мне. Несколько лет прошло, пока я бросила эту игру. А вот сейчас я снова играю. Только это другая игра. Нет ни мамы, ни Элли — прежней. Я проснусь, встану с кровати, сниму ночную рубашку, а потом сниму с себя все лишние килограммы и окажусь новой, стройной, худенькой Элли.

Прежняя жирная толстуха Элли спит допоздна и утром еле плетется в ванную. Слышится слабый запах гренков с яйцом. О боже. Надеюсь, к тому времени, как я спущусь, они уже закончат.

Папа пьет третью чашку кофе и шарит в банке с печеньем. Моголь деловито ваяет коллаж из макарон и остатков кишмиша. От одного взгляда на них меня начинает тошнить.

— Гренки, Элли? — спрашивает Анна.

— Нет, спасибо. Только кофе. Черный, — отвечаю я торопливо.

— Посмотри, Элли, какая у меня красивая картинка, посмотри, — говорит Моголь.

— Тебе все еще не по себе, подруга? Анна сказала, что ночью тебя страшно тошнило, — говорит папа.

— Все нормально. Просто пока еще не хочется есть.

— Ты уверена?

— Угу. Может, я еще немножко полежу, ладно?

Наверху будет легче удерживаться от еды. А если удастся заснуть, я какое-то время не буду чувствовать голода.

— Знаешь, мы собирались отправиться куда-нибудь пообедать, а потом еще как-нибудь развлечься, — говорит папа.

— Папа сказал, пойдем в кино, — влезает Моголь. — А ты посмотри на мою картинку, Элли. Видишь, из чего она?

— Да, макароны с кишмишем, очень мило, — говорю я. — Вы все идите, а я лучше посижу дома.

— Но у меня ничего нет тебе на обед, Элли, — говорит Анна. — В субботу я не успела сделать покупки из-за встречи с Сарой.

Я приготовлю себе яичницу или еще что-нибудь. Все будет нормально, — уверяю я.

— Это же дама, Элли, ты что, не видишь? Макароны — это у нее кудряшки, а кишмиш — глаза, и нос, и улыбка, видишь?

— Ну, значит, у нее грязный нос и очень черные зубы, и волосы у нее сегодня явно не в порядке, — говорю я.

— Не вредничай, Элли. — Папа слегка подталкивает меня. — Пойдем с нами, а? На воздухе тебе станет лучше.

— Нет, спасибо.

Около двенадцати звонит Надин. Она обижена оттого, что я ей не перезвонила. Она хочет сегодня зайти ко мне и снова без умолку трещит про свою прическу, и макияж, и как ей нарядиться, если ее выберут сниматься для обложки журнала "Спайси".

— Надин, ты лучше подожди, пока они тебя пригласят. — У меня все-таки не хватает свинства прибавить: "Может, и не пригласят", но я подразумеваю именно это.

— Надо же быть готовой, Элли. Ну, пожалуйста, можно, я к тебе зайду? — Надин продолжает, понизив голос: — Пришли бабушка с дедушкой, этот спектакль на тему "Счастливая семья" мне не под силу. Все собрались вокруг Наташи и смотрят на нее, как будто она — телевизор или что-нибудь вроде того, а она-то, господи боже, работает на полную громкость.

— Ох, Над, — я начинаю смягчаться. — Послушай, я даже не знаю, чем смогу тебе помочь. Я ведь совсем не разбираюсь во всякой там косметике. Почему бы тебе не пойти к Магде?

По моим ожиданиям, Надин ответит, что мы с ней с давних времен лучшие подруги и ей хочется все обсудить именно со мной. Тогда я проглочу последнюю горькую пилюлю ревности, приглашу Надин к себе и буду хлопотать вокруг нее, как полагается лучшей подруге. Я буду очень-очень стараться не страдать из-за того, что у нее есть серьезные шансы сделаться фотомоделью, а я — просто ее толстая некрасивая подружка.

— Ах, я звонила Магде. Она потрясающе делает макияж. Я думала, может, она и волосы мне подровняет. Но она собралась идти гулять с мальчиком, с которым познакомилась в "Сода Фаунтэн". Не с тем, который ей понравился, а с его другом, но что поделаешь — такова жизнь. В общем, можно, я приду, Элли? Сразу после обеда?

Я делаю глубокий вдох.

— Извини, Надин. Мы будем есть не дома, а потом поедем в город. Встретимся завтра в школе. Пока.

— Ты идешь! — кричит папа из кухни. — Молодец!

— Можно не слушать, когда я разговариваю по телефону? Это мои личные разговоры, — говорю я. — И никуда я не иду. Я просто сказала это, чтобы отвязаться от Надин.

— Конечно, пойдешь, — говорит папа. — А что такое у вас с Надин случилось? Я думал, вы с ней чуть ли не сиамские близнецы. Неужели вы раздружились?

— Конечно, нет. Ты так говоришь, как будто мы маленькие дети, — говорю я надменно.

— Только смотри, не раздружись заодно и с Магдой. Вот уж действительно милашка! — Что-то папа проявляет многовато энтузиазма.

— Не цепляйся к Элли, — одергивает его Анна довольно резко. — Между прочим, Магда по возрасту годится тебе в дочери.

В результате я все-таки иду с Анной, папой и Моголем. Мы идем в чайную в Клэпеме. На самом деле здесь замечательно: чудесный интерьер в темно-синих и розовых тонах, мягкие плетеные кресла, круглые стеклянные столики, и ходят сюда разные интересные люди, студенты, артисты, большие компании друзей и романтические парочки… Но это не то заведение, куда принято ходить с родителями! Я чувствую себя полной идиоткой. Наверняка все таращатся на жалкую толстушку, у которой нет собственной личной жизни. А меню — сплошное мучение! Я дважды изучаю упоительный перечень: сандвич с беконом, салатом и помидорами, семга, яичница, рогалики, оладьи с вареньем и сметаной, сырный пирог, баноффи-пай,[2] карамельный пудинг…

— Черный кофе, пожалуйста, и больше ничего.

— Ну хоть что-нибудь съешь, Элли, — беспокоится папа. — Может, шоколадный торт? По-моему, это твое любимое.

Ах, папа, здесь все мое любимое! Я бы с легкостью проглотила весь набор из меню. Я чуть не плачу от голода, глядя на полные тарелки на столиках.

— Ей все еще немного не по себе, — говорит Анна. — Но ты должна что-нибудь съесть, Элли, иначе упадешь в обморок.

В итоге я соглашаюсь на яичницу. От яиц ведь не очень толстеют? Правда, к яичнице подают гренки — два золотистых кружочка, поблескивающих от масла. Я обещаю себе, что только чуть-чуть поковыряюсь вилкой в яичнице — но через пять минут тарелка у меня словно вылизана.

— Вот и отлично, вижу, к тебе вернулся аппетит, — радуется папа. — Так как насчет вредного тортика?

— Да, пап, я хочу тортика, — говорит Моголь, хотя он только едва надкусил свой сандвич с креветками. Креветок он повытаскивал из сандвича и разложил кружком на тарелке.

— Доешь креветки, Моголь, — велит Анна.

— А они не хотят, чтобы их ели! Они хотят поплавать у меня на тарелочке, правда, розовенькие креветочки? — говорит Моголь, тошнотворно играя на публику.

— Все эти креветочки просто мечтают поплавать у тебя в животике, — говорит папа. — Открой рот, они будут туда нырять.

— О господи, он же не грудной младенец, — злобно шепчу я.

Приходится высидеть весь спектакль и потом еще смотреть, как Моголю в награду дают торт "Клубничная горка". Он съедает клубнику, а гору взбитых сливок оставляет, лизнув раза два, чисто символически. Мне хочется схватить тарелку и сожрать все сливки одним глотком. Я крепко сжимаю кулаки, чтобы удержаться и не протянуть руку. Я мысленно представляю себя в виде горы с клубничниками в соответствующих местах, и это помогает мне взять себя в руки.

Анна прихлебывает кофе, не проявляя явных признаков зависти. Папа беззаботно поедает здоровенный кус бананового торта — вот человек без комплексов! Пуговицы на рубашке того и гляди оторвутся, живот свешивается через пояс джинсов, а ему и горя мало. Это несправедливо, что у мужчин все по-другому: мой толстый старенький папочка до сих пор нравится женщинам. Хорошенькая официантка в крошечной юбочке весело болтает с ним, пока он оплачивает счет. Какая она тощая! Миниатюрный топик едва достает у нее до талии, и когда она двигается, видно потрясающе плоский живот. Как она может работать среди обалденной еды и при этом не есть?