Братик - Kramlyn Jascherka K. - Страница 18

Тяжело дыша от не нашедшей себе выхода ярости и спазмами схватывающей головной боли, я вернулся на кухню.

К своему братику.

Он по-прежнему так и лежал на столе, там, где оставил его Малыш. Только поджал коленки к груди и весь свернулся в маленький дрожащий комочек. Худенькое бледное тело словно гжель покрыто лиловыми цветами синяков. Бедра изнутри в засохшей бурой коросте.

Одним коротким ударом заткнув сразу и слюнявую жалость и не менее крутую, чем я сам, мою единоличную совесть, я поднял вялого, покорного, как оглушенный ягненочек на бойне, братика на руки и перенес его к нам в комнату. Мелькнула и исчезла мысль, что стоило бы его сначала вымыть, но угроза того, что в горячей ванне кровотечение может возобновиться показалась мне чересчур серьезной. Уложив и закутав одеялами Шурку, я сразу же схватился за трубку.

Сначала Изя, домашний доктор, с которым свел меня Саха после одной серьезной разборки. Человек понимающий и отзывчивый, а главное, умеющий точно оценить в денежном эквиваленте как свои услуги, так и свое молчание. Изи не было дома, но его жена без вопросов дала мне рабочий телефон. В клинике, конечно же, было занято. Я звонил, звонил и звонил, не позволяя эмоциям сбивать мои пальцы. Когда я наконец пробился, и сальная медсестра соединила меня с Изей, понадобилось менее трех минут, чтобы убедить его немедленно приехать ко мне. Думаю, мой голос всерьез встревожил его, поскольку уже отключая телефон, я услышал, как он говорит сестре, что вынужден будет отлучиться. 

Закончив с этой проблемой, я позвонил Ленке и предложил ей за хорошие деньги привести в порядок обосранную квартиру. Мудрый человек Ленка, выяснив с моих слов масштабы разрушений, решительно отказалась, но дала мне телефон одной тетки, пенсионерки, за деньги согласной на любую работу. Я вызвал тетку.

Все, больше от меня лично ничего не зависело. И все же… Выудив из шкафа ветхого вида наволочку, я разорвал ее на тряпки и, набрав миску воды, пошел к Шурке. Братик лежал на нашей кровати в той же позе, в которой я его оставил чуть раньше.

Даже не вздрогнул, когда влажная ткань коснулась его лица. Не шевельнулся и не издал ни единого звука, пока я осторожными движениями смывал остатки краски с его лица. И не только краски…

Поднимать одеяло, которым я его укрыл после того, как перенес в комнату, я все-таки не решился.

Впрочем, полагаю, я все равно бы не успел смыть с него все следы: Изя прилетел уже минут через двадцать. Собранный, сухощавый, чем-то похожий на Чехова, с большим старомодным и даже на вид очень тяжелым саквояжем в руке. Приветственно кивнув мне с порога, он тут же окинул оценивающим взглядом сначала мою разбитую вчера физиономию, затем погромленную перспективу квартиры у меня за спиной, и прямиком направился в ванную.

– Лучше на кухню, - угрюмо посоветовал я.

Изя понимающе кивнул.

Потом все такой же малословный и беспристрастный, как и всегда, он смотрел Шурку. То есть, всего. Я ему помогал. Я тоже все видел. Прохладные на ощупь конечности братика казались мертвенно неживыми в моих ладонях, безразлично-покорными, как щупальца задохнувшегося малюска.

– Помимо разрыва сфинктера других серьезных повреждений у него нет, - после продолжительного и с моей точки зрения достаточно унизительного осмотра, наконец, заключил Изя. - Швы я наложу, можешь не беспокоиться, но я рекомендовал бы тебе некоторое время воздержаться от употребления его… подобным образом.

Сугубо профессиональный подход Изи одновременно и восхищал, и ужасал меня. Ему было совершенно наплевать, каким образом и от кого Шурка получил побои и, что уж выбирать выражения, кто порвал ему задницу. Изю даже не волновало, если всю эту красоту сделал непосредственно лично я.

Он оставил мне инструкции и лекарства касательно Шурки, а затем без вопросов занялся моими собственными разбитыми руками и лицом - глупыми мелочами, о которых я сам, наверное, и не подумал бы.

Терпеливо снося, пока он промокал жгучим раствором мои ссадины, я все же не удержался от одного вопроса:

– Изя, а долго он будет таким… неживым?

– It depends, - передернул узкими хилыми плечами Изя. - У него шок. Со временем пройдет, но как скоро - это в целом зависит от тебя и твоего обращения с ним.

Уже в дверях, после получения соответственной суммы денег, он коротко уточнил, что же имел в виду:

– Будь с ним, как бы это сказать… помягче, Стас. Если что, звони.

Я только кивнул.

Даже самому себе я не смел признаться, как пугала меня безмолвная недвижная кукла в моей постели. Впрочем, есть ли смысл заигрывать с совестью? Тем более, когда четко знаешь, кто во всем этом виноват.

– Ох, Шурка, - пальцы сами скользнули в спутанные волосы моей куколке, разбирая, расплетая перепутанные пряди. - И как же оно так вышло.

Шурка молчал, остановившиеся глаза пустым взглядом смотрели мимо меня в стену.

– Шура!

Так остро, почти болезненно захотелось обнять его, прижать к своей груди, крепко-крепко. Я виноват. Я! Шурка мой. Нет смысла просить прощенья. Просить пощады. Уже не изменить, не исправить, не оправдать, не вернуть того, что я сам разрушил.

Шурка.

Я сполз на пол у кровати, уткнулся головой ему в бок, как будто одно уже тепло его тела могло даровать мне столь желанное, столь незаслуженное прощение.

Я был бессилен и это убивало.

Убивало и убивало меня час за часом, пока я с ложечки поил его горячим чаем, как ребенка, предварительно остужая каждую порцию своим дыханием. Я кутал его в одеяла и растирал ладонями, но ничто не согревало его, а он замерзал. Я это чувствовал. Я это знал.

Я только не знал, что делать.

Изя вколол ему обезболивающие и оставил еще три ампулы, но велел этим не злоупотреблять, чтобы не приучить Шурку. Может быть, действие препарата уже прошло? Но по брату не скажешь, чтобы он мучился в корчах.

Поднявшись с пола, я как пойманный зверь метался по комнате, ежеминутно припадая к окну. Но и там не было мне спасенья - только небо затянутое низкими облаками, да нагие ветки с каждым порывом ветра будто хлестали меня по щекам.

Коротко промелькнула мысль использовать одну ампулку для себя, но она пропала почти сразу же. Недостойно нас думать такие мысли.