Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Степанцов Вадим Юрьевич

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Орден куртуазных маньеристов (Сборник) - Степанцов Вадим Юрьевич - Страница 29

Изменить размер шрифта:

Ноктюрн

Как хорошо, что вас зовут Наташа,

как хорошо, что вам семнадцать лет,

как хорошо, что всё семейство ваше

сегодня укатило на балет.

Я постучался. Сонная служанка

открыла - и ушла с бой-фрэндом в бар.

На вас была прелестная пижамка,

когда я к вам ввалился в будуар.

О, как легко она с вас соскользнула,

как весело зарозовела грудь!

Предчувствие меня не обмануло,

вы оказались девочкой чуть-чуть.

Чуть-чуть смущенья, пара капель крови,

и лёгкий вскрик, и серые глаза,

глядящие на мир, как будто внове

его вам добрый папа показал.

Но я отнюдь не добренький папаша,

я контролёр, пробивший вам билет.

Как хорошо, что вас зовут Наташа,

как хорошо, что вам семнадцать лет.

Ногти

Я однажды прочёл в страноведческой книжке,

что калмык, чтоб беду не навлечь на свой кров,

не бросает в степи ногти, после острижки,

а под юртой их прячет от глупых коров.

Коль бурёнушка съест человеческий ноготь,

бес вселяется в смирную душу её,

ни погладить её, ни за вымя потрогать -

не скотина, а просто лесное зверьё.

В общем, есть у калмыков такая примета.

Но не зря на Руси девку тёлкой зовут.

Ты меня, богача, знаменитость, эстета,

затоптала копытами за пять минут.

Что с тобою случилось, любимая, право?

Ты мычишь и чураешься прежних затей,

мутен взор, как колодец, где бродит отрава.

Ты, наверное, просто объелась ногтей.

Попытался к груди я твоей прикоснуться -

ты вскочила, как будто поднёс я утюг.

Это ж надо, с принцессой заснуть, и проснуться -

с глупой тёлкой, ногтей обожравшейся вдруг.

Что с тобой происходит, моя дорогая?

Нет моей в том вины. Чёрт меня подери!

Не от слов и поступков моих ты другая -

это ногти скребутся в тебе изнутри,

Словно тысячи маленьких гнойных вампиров

изнутри раздирают твой кожный покров...

Не творите себе из бабёнок кумиров,

не творите кумиров себе из коров!

Кто б ты ни был - индус, иль еврейский вельможа,

иль опухший от водки сибирский мужик -

чаще тёлке стучи по рогам и по роже,

и от юрты гони её прочь, как калмык.

Новогоднее

Опять идет фигня про Ипполита,

опять страна встречает Новый Год.

И, сидя у разбитого корыта,

уперся в телек радостно народ.

Опять Мягков проспится, протрезвеет,

Сожрет у Варьки Брыльской весь салат,

А Ипполит от горя поседеет -

все счастливы, никто не виноват.

Но что за бред! Прошло уже полфильма -

вернулся в доску пьяный Ипполит

и не полез в пальто под душ умильно,

а Варьке дать по репе норовит.

"Что, с москалями спуталась, паскуда!

Так значит вот она, твоя любовь!

А ну-ка, отвечай скорей, Иуда,

где мой салат, где рыба и морковь?!"

Схватил её за шкирку и за юбку

и вышиб Варькой стёклышки в окне -

и ветер подхватил её, голубку,

и распластал, как жабу, по стене.

Мягкову врезал вазой по затылку,

Засунул гада рылом в унитаз,

Свирепо отрыгнул, достал бутылку

и горлышком воткнул подонку в глаз.

Хохлы, российцы, балты, казахстанцы

едва с ума от горя не сошли,

но тут Филипп Киркоров врезал танцы

и Пугачиха спела "Ай-люли".

Дельфин с русалкой, Саша и Лолита

устроили в эфире свальный грех -

и люди позабыли Ипполита,

который удивил сегодня всех.

Один лишь я задумался и понял,

Что Ипполит взорвался неспроста,

что зло не просто в силе, а в законе,

и что мертвы добро и красота,

Что киборги в обличье Дед Морозов

устроили облаву на людей,

и мальчик Новый Год, щекаст и розов -

наш главный враг, убийца и злодей.

Нижний Новгород ("Das Кapital")

Я худ и строен, как учитель танцев,

мой ус достиг полутора аршин,

мой лик сияющ, маслянист и глянцев,

а нос завернут вверх, что твой кувшин.

Когда иду по ярмарке я браво,

ломает картузы торговый люд,

а я смотрю налево и направо:

что там за дрянь купчишки продают.

И если где увижу непорядок,

гнилую там селедку иль пеньку,

переверну хоть сто тюков и кадок

и купчика в участок волоку.

Гремит по мостовой лихая сабля,

сияет на мундире позумент,

и хриплый вой собачьего ансамбля

меня сопровождает в сей момент.

Хотя нижегородские сидельцы

глубоко чтят мой неподкупный нрав,

но есть средь них великие умельцы

потрафить мне насчёт иных забав.

И этих-то умельцев стороною

обходит мой неукротимый гнев,

поскольку грех велик - идти войною

на тех, кто мне ссужает жён и дев.

Взойдешь к иному ражему купчине,

навстречу дочка, щёки - маков цвет,

и как тут быть пригожему детине,

которому всего лишь сорок лет?

Хитрец-папаша наливает водки

и льстиво называет куманьком,

то что-то шепчет дочери-красотке,

то мне мигнёт, прицокнув языком.

Идём в палаты. Стол от яств ломится:

индейки, поросёнки, осетры.

Едим и пьём. А где ж краса-девица?

Ох, как охоч до ихней я сестры!

Обед прошёл. Купчина просит в баню,

а сам умчался: вроде по делам.

Вхожу - и вся как будто кровь в сметане

распаренная девка мнётся там.

Эх, хороши купеческие дочки!

Мягки, белы, что твой лебяжий пух,

увесисты, что сельдяные бочки...

Но всё ж люблю я больше молодух.

У жён купецких опыта поболе,

поболе ражу, прыти, куражу.

Разврат охотно гнезда вьёт в неволе -

вот что я вам, по чести, доложу.

Немало я купчих перетатарил

и дочерей купецких потоптал,

и понял я, что Маркс недаром шпарил

про то, как подл и низок капитал.

А с Марксом вышла вот какая штука:

на ярмарке один семинарист

украл пятак у нищенки, гадюка,

кругом, понятно, ор, галдёж и свист.

Я добра молодца хватаю мигом

и волоку на съезжую сей час.

А он, байстрюк, увесистою книгой

заехал мне с размаху прямо в глаз -

и вырвался, и убежал, каналья.

А книга мне досталась как трофей.

В тот день её до сумерек читал я,

и в мозг она впилась мне, как репей.

Да-да, вы вероятно догадались,

что книга называлась "Капитал".

Мои сестра с маманей настрадались,

покамест я её не дочитал.

Я среди ночи вскакивал с постели,

орал в окно: "Ужо вам, палачи!" -

потом горшки со стульями летели

и растворялись с чавканьем в ночи.

А утром я в участок в ночь тащился

с глазами, покрасневшими от слёз:

повсюду над рабом буржуй глумился,

и я служил, служил ему, как пёс.

Пиликала гармоника над Стрелкой,

по Варварке скакали рысаки.

А я с очередной буржуйкой мелкой

удило правил в баньке у Оки.

Решил я по прочтеньи '"Капитала"

усилить вдвое классовую месть,

и так меня по банькам замотало,

что похудел я раз, наверно, в шесть.

Когда же околоточный начальник

съязвил в мой адрес: "Унтер-простыня!"

его я мордой сунул в умывальник,

и из участка выперли меня.

Купцы со мною стали вдруг надменны,

то "кум и сват", а то "ступай отсель",

и скалились, как жадные гиены,

и не пускали к жёнушкам в постель,

и баньки для меня свои закрыли,

где я дотоле удалью блистал

и где по мне их дочки слёзы лили...

Вот что наделал Марксов "Капитал".

И понял я, что жить невыносимо

без девок, банек и иных забав,

что молодость галопом скачет мимо

и что во многом Маркс, увы, не прав.

Однажды, пьяный, одурев от скуки,

принудил я к сожительству сестру.

Всю ночь над ней глумился я. И руки

мать наложила на себя к утру.

Остались мы с сестрой вдвоём, сиротки.

И что ж ? Сестру я выгнал на панель,

и вскоре каждый купчик в околотке

уже дорогу знал в её постель.

Когда средь ночи требовали водки,

натешившись сестрёнкой, молодцы,

я вспоминал, кем был я в околотке

и как меня боялись все купцы.

И озверев от этого канальства,

я к приставу на брюхе приполоз,

и обласкало вновь меня начальство,

и вновь житьё как в песне началось.

И вновь передо мной сидельцы гнутся,

и вновь я в околотке бог и царь,

и стоит мне недобро ухмыльнуться -

вокруг трепещет вся земная тварь.

Сестру за арзамасского купчину

я выдал и на свадьбе погулял.

Что ж, Маркс, конечно, мудрый был мужчина,

но не для русских писан "Капитал".