Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Степанцов Вадим Юрьевич

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Орден куртуазных маньеристов (Сборник) - Степанцов Вадим Юрьевич - Страница 15

Изменить размер шрифта:

Смерть педофила

Две малолетние гражданки с одним почтенным педофилом

в одеждах Евы и Адама под барбарисовым кустом

культурно, с водкой отдыхали, над дачей солнышко светило,

но в страшном сне вам не приснится то, что случилось там потом.

Одна девчонка-малолетка вдруг головою завращала

с ужасной руганью и треском, со скоростью бензопилы,

и голова слетела с тела и, покатясь, заверещала:

"Я презираю вас, приматы, медузы, рыхлые козлы!"

Другая девочка-малышка грудь ногтем резко очертила -

и грудка правая упала, из дырки выдвинулся ствол.

Она в течение минуты изрешетила педофила

и улыбнулась со словами: "А ты, Витёк, и впрямь козёл!"

Девчонка грудку пристегнула и голову своей подруги

обратно к телу привинтила и стала нежно целовать.

Навстречу солнцу две малютки пошли, красивы и упруги,

других столичных педофилов насиловать и убивать.

Вот так погиб в хмельном угаре наш кореш Виктор Пеленягрэ,

не веривший в киберпространство, ни в киборгов, ни в киборгесс.

Как хорошо, что он не умер от простатита и подагры,

а умер как герой, как воин, когда на малолетку лез.

Не верьте, люди, малолеткам! Их угловатые манеры,

их прорезиненная кожа скрывают сталь и провода.

Ничем иным не объяснимы отсутствие любви и веры,

безграмотность в вопросах секса и к взрослым дяденькам вражда.

Случай с газетчиком Быковым на даче у Шаляпина

Накрывши пузо грязным пледом,

Я ехал в бричке с ветерком.

Моим единственным соседом

Был штоф с кизлярским коньяком.

Столбы мелькали верстовые,

Закат над лесом угасал.

Коньяк кизлярский не впервые

От горьких дум меня спасал.

Увы, опять я всё прошляпил!

А так всё было хорошо:

Фёдор Иванович Шаляпин

Мне соиздателя нашел,

В миру - известная персона,

Из Мамонтовых, Савватей.

Расселись, крикнули гарсона

Купчина начал без затей:

"Что ж, мой любезный юный гений,

Что будем с вами издавать?" -

"Журнал литературных прений" -

"Как назовём?" - "Ебёна мать".

"Что, прямо так?" - "Нельзя иначе!

Шок, буря, натиск и - барыш!" -

"Н-да. Надо обсудить на даче.

Фёдор Иваныч, приютишь?"

И вот к Шаляпину на дачу

Летим мы поездом в ночи.

Владимир. Полустанок. Клячи.

И в ёлках ухают сычи.

В вагоне мы лакали водку,

А Савва Мамонтов стонал:

"Газета "Заеби молодку"!

Нужна газета, не журнал!"

Сошлись мы с Саввой на газете,

Названье дал я обломать -

Синод, цензура, бабы, дети -

Решили: будет просто "Мать".

И вот знаток осьми языков,

Кругом - вельможные друзья,

Патрон редактор Дмитрий Быков,

К Шаляпину приехал я.

Проспал я в тереме сосновом

До двадцать пятых петухов.

Как сладко спится в чине новом!

Bonjour, bonjour, месье Bikoff!

Шаляпинская дочь Ирина

На фортепьянах уж бренчит.

Прокрался на веранду чинно,

А плоть-то, плоть во мне кричит!

Пушок на шейке у красотки

И кожа, белая, как снег.

Я тихо вышел, выпил водки

И вновь забылся в полусне.

И грезится мне ночь шальная,

Одежды, скинутые прочь,

И, жезл мой внутрь себя вминая,

Вопит шаляпинская дочь.

А рядом, словно Мефистофель

Из бездны огненной восстал,

Поёт папаша, стоя в профиль,

Как люди гибнут за металл.

И, адским хохотом разбужен,

Из кресел вывалился я.

"Мосье Быкофф, проспите ужин!" -

Хохочут добрые друзья.

Хватив глинтвейну по три кружки,

Мы стали с Саввой рассуждать

О том, как счастлив был бы Пушкин

Печататься в газете "Мать",

Не говоря уж про Баркова

И прочих озорных господ,

Которым жар ржаного слова

Вдохнул в уста простой народ.

"Ах, как бы Александр Сергеич

Язвил обидчиков своих,

Когда б средь ямбов и хореев

Мог вбить словечко в бельма их!

А Лермонтов, невольник чести!

А Писарев, а Лев Толстой!

Им по колонке слов на двести -

Такое б дали - ой-ой-ой!"

Глинтвейн, и херес, и малага,

И водочка смешались вдруг,

И в сердце вспыхнула отвага,

И Ирку я повел на круг,

Сказал: "Играй, Фёдор Иваныч!

Желает Быков танцевать!

Мамзель, почешем пятки на ночь

В честь славной газетёнки "Мать"?"

И тут фонтан багряно-рыжий

Нас с барышней разъединил,

И всю веранду рвотной жижей

Я в миг единый осквернил.

Сидят облёванные гости,

Шаляпин и его жена,

А Савва Мамонтов от злости

Сует кулак мне в рыло - на!

Вмиг снарядили мне карету,

Кричали в спину дурака.

Не знаю сам, как из буфета

Я стибрил штофчик коньяка.

И вот, как дурень еду, еду...

А всё же сладко сознавать:

Почти поймал за хвост победу,

Почти издал газету "Мать"!