Хитрая злая лиса (СИ) - Марс Остин - Страница 23

Он замолчал, Вера смотрела на него, мысленно дорисовывая за спиной барханы и верблюда, который лезет губами к уху, а министр его толкает и говорит вести себя прилично. Министр тоже мыслями был не здесь, потом посмотрел на Веру и вздохнул:

— Зачем я вообще это начал рассказывать?

— Вы пытались объяснить, почему не хотите надевать цыньянскую шляпу.

— Да. Не хочу, потому что когда я чувствую что-то на голове, я чувствую себя пастухом из пустыни, и все это замечают. А мне нельзя. Мне нужно прикидываться благородным цыньянцем, а для этого нужен цыньянский головной убор. В котором я стопроцентно спалюсь, не «верблюдом впойманным» так «пастушьим свистом», или позой, или манерой пить, или привычкой отряхивать обувь перед порогом, повод найдётся, он всегда находится.

— А как вы раньше из этой ситуации выходили? Это же не первый ваш фестиваль?

— Я раньше всегда ходил с матерью. Она дарила мне налобную ленту, и я надевал её, и она всем говорила, что упросила меня надеть её подарок, а не шляпу. Она столько раз это говорила, что все уже привыкли и не спрашивают. В этом году она со мной не пойдёт, в первый раз.

Вера хищно улыбнулась и мурлыкнула тоном человека, обожающего конфликты:

— Несите ленту, я вам ногти трофейные к ней пришью. Вопросов, почему вы это надели, не возникнет ни у кого, а у кого возникнут, тем я с удовольствием объясню, что это за ногти, от кого я их отломала и за что конкретно.

Министр молчал и смотрел в пространство, медленно начиная улыбаться такой же улыбочкой, как у неё. Вера вспомнила их селфи, улыбнулась ещё смелее и добавила:

— Я и с матушкой вашей поздороваюсь, она думает, что я не знаю её в лицо, но я знаю. И я хочу увидеть её лицо, когда она поймёт, что уже пригласила меня в дом, я ей на это тонко намекну, никто, кроме неё, не поймёт. А ей будет полезно. Мне сегодня снилось, что на ваш дом опять какую-то гадость сыпят, но оно не особо работает, я начинаю подозревать, что это жест отчаяния, а значит, надо усугублять.

Он продолжал молчать и не двигался, но Вера ощущала, как внутри него поднимается пенная волна дразнящего предчувствия большой шалости, которая может стать проблемой, если провалится, но от этого ещё интереснее. Она добавила секретным шёпотом:

— Мне Дженис рассказывала, как договорилась со своим мужем, что будет делать за него то, что ему не позволяют приличия, потому что ей это прощается, как «свирепой дикой иностранке». Я вообще из другого мира, и меня лучше не злить, я психованная, об этом все уже в курсе. Так что вы просто уступаете мне в мелочах, которые касаются приземлённой физической части жизни, и потому не имеют для вас особого значения — пипец как дипломатично, возвышенно и воздушно, всё по заветам Золотого Дракона.

Министр наконец-то перевёл на неё взгляд и хитро прищурился:

— Как вы быстро вникли в философию.

— С волками жить — по-волчьи выть.

— Красиво.

Она изобразила комичный жест «обращайтесь», он кивнул и встал:

— Что вам нужно, кроме ленты?

— Мне нужно на третью квартиру, у меня все инструменты там. Ногти мне принесите, они у вас. И то кольцо, в котором вы были на балу, я с него срисую декоративные элементы. Вы же будете в нём?

— Да. Хорошо. Я вас телепортирую.

Он достал амулеты и стал искать нужный, она взяла телефон, встала и подошла ближе, он выбрал «маяк», вложил его в амулет-шарик, защёлкнул и посмотрел на Веру:

— Вы готовы?

— Да.

Она смотрела на него, он смотрел в сторону, потом посмотрел на Веру, взял в руку прядь её волос, пропустил между пальцами и тихо сказал:

— Я был бы счастлив быть похожим на...

В гостиной грохнула дверь и голос Ричи завопил:

— Шенушка, подъём! Слезай со своей козы, залезай на гору документов, там так охрененно, что у любого встанет! Заодно и позавтракаем. Заноси, — кто-то затопал, захлопали двери, министр посмотрел на Веру с диким стыдом и прошептал одними губами:

— Какая же он свинья, великие боги... Я его однажды всё-таки начну бить, его вообще ничем не проймёшь, может, хоть по шее сработает. Пойдём, — он взял её за плечо и придвинул к себе, телепортировал в библиотеку третьей квартиры и отошёл на шаг, сразу же начиная разбирать амулет и менять «маяк», спросил:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Сколько вам нужно времени на ленту?

— Полчаса на эскиз, потом мы его вместе посмотрим и я вас отпущу, дальше буду делать сама, где-то час-два.

— Хорошо. Умывайтесь, завтракайте, там в холодильнике еда от Булата, я пришлю секретаря с вашими вещами. Когда будет готов эскиз — звоните, я приду. Обедать будем с Эйнис, если вы не против, — она скривилась, он тут же посмотрел на неё как котик, она отвела глаза, но через секунду опять посмотрела. Он продолжал изображать котика, пока она не начала невольно улыбаться, тогда он удовлетворённо кивнул сам себе и телепортировался.

«Манипулятор грёбаный.»

Она тихо рассмеялась, осмотрела библиотеку, мысленно составляя план будущей работы, и пошла приводить себя в порядок.

***

8.44.3 Лента с ногтями и чистка кольца

Когда пришёл секретарь с её вещами, она уже умылась, сделала себе бутерброд и убрала отовсюду всё лишнее, разложив всё нужное, и даже успела нарисовать несколько набросков.

Брат Чи выглядел сонным, но счастливым, сгрузил на диванчик все её вещи, потом с глубоким почтением поставил перед Верой на стол резную шкатулку с ногтями и ещё одну с кольцом главы дома Кан, при этом смотрел на Веру так, как будто хочет что-то спросить, аж чешется, но стесняется. Она спросила:

— Что?

— Вы помирились?

— Мы не ссорились.

Секретарь хитро улыбнулся и шёпотом протянул, как большой намёк:

— Господин Шен распорядился никому не носить амулеты от вашего влияния.

— Какой у нас сегодня мудрый господин Шен. Будем и мы такими же мудрыми.

Брат Чи значительно кивнул, поклонился, потом выпал из образа и спросил:

— А меня возьмут в банду?

— Когда-нибудь обязательно. Можешь начинать готовиться.

— Я готов. А что нужно?

— Банка твоего любимого чая.

— Я запишу, — он достал блокнот и записал, ещё раз поклонился и ушёл, потом вернулся и положил Вере на стол её местный телефон, опять поклонился и ушёл окончательно.

Вера открыла коробку с кольцом главы дома Кан, достала кольцо, сразу же развернула, чтобы рассмотреть изнутри, ничего интересного не увидела, зато увидела, что кольцо пора почистить, и решила заняться этим срочно. Без профессиональных средств было не особо легко и весело, но итогом она осталась довольна — камень засверкал, гладкие поверхности избавились от мелких царапин, корявое повторное чернение снялось, а качественное старое осталось в углублениях, от чего узоры стали более выразительными и чёткими.

Она вроде бы закончила чистить и отмывать кольцо от мыла, соды, стирального порошка, лимонного сока и остального своего колхозного арсенала, и вроде бы даже осталась довольна, но всё равно никак не могла оставить его в покое, вертела в руках, натирала до гладкости зеркала, рассматривала максимально близко, вычищала даже самые мелкие части узора, как будто готовила это кольцо к макросъёмке для каталога.

«Вера, уймись, здесь нет макросъёмки, а в упор рассматривать никто не будет. Хватит, всё.»

А ей никак не хватало. Она включила фонарик на телефоне и стала рассматривать ещё пристальнее, просвечивать насквозь камень. Заметила на внутренней части кольца тонкую надпись иероглифами, которая раньше скрывалась под слоем старого чернения, но узнала только первый иероглиф — «ан», что могло означать «старший» или просто «самый высокий», а могло и не означать — она не была сильна в цыньянском, тем более, устаревшем, судя по начертанию линий.

Огромным усилием воли всё-таки заставив себя вернуть кольцо в коробку, она взяла ленту, положила её на лист бумаги и обвела сверху и снизу, чтобы понимать размеры, отложила. Достала из подаренной Анди коробочки купленные поиграться камни, и стала выкладывать из них узор на бумаге, внутри нарисованной ленты, туда же положила трофейные ногти, два из которых были одинаковыми и позволяли соблюсти симметрию. Ногти пришлось подпилить для аккуратности, заодно проковырять шилом дырочки для пришивания, а в процессе поисков шила Вера нашла тот феерически дорогой бисер, который покупала для пояса, и золотую и серебряную проволоку, которую здесь почему-то называли нитками и хранили в ящике с вышиванием.