Кексики vs Любовь (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta" - Страница 21

Диктую заказ официантке и сама замечаю как она нервничает и как-то очень неловко поглядывает в угол зала за моей спиной. И чтобы понять, кто там сидит — в любимом-то заведении Бурцева и его бывшей жены — не нужно быть Шерлоком.

Я дожидаюсь, пока она отчалит, оборачиваюсь. Даже не особенно прикидываясь, что меня заботит интерьер ресторана, нет — не заботит. Мне интересно на самом деле, насколько эта мадмуазель могла бы растоптать мою самооценку, если бы мы с ней соперничали по-настоящему.

Черт…

Черт, черт, черт…

У красотки, сидящей за столиком с бокалом вина в тонких пальцах — рыжая густая копна волос. Ангельские точеные черты лица. Осиная талия и шикарная грудь, той самой размерности “можно накрыть ладошкой”, которой у меня и в девятом классе не было.

И понятное дело, что по всем параметрам напоминающий Кена Бурцев выбрал именно её. Естественно. Идеальная Барби, даром что рыжая. На неё любой мужик будет смотреть и содрогаться от приступов взбесившегося тестостерона.

Наверное, это и есть издевка Бурцева, которую я сразу не поняла.

Потому что в здравом уме и трезвой памяти я не вижу никаких других причин притаскивать меня в этот ресторан и пытаться выдать за соперницу его бывшей жене. Ну, какая из меня соперница для этой фотомодели? Кого она увидит? Толстуху в черном трикотаже и со сломанным каблуком на туфлях? Действительно, такая страшная соперница, как же с такой справиться.

Будто отвечая моим мыслям, красотка приподнимает свой бокал вина, салютует им мне, изгибает издевательски губы, а после — так и не сделав ни глотка, ставит бокал на стол и выбирается из-за стола, демонстрируя миру свои бесконечные, идеальные ровные ноги. А потом — уходит в ту же сторону, в которую пять минут назад ушел и до сих пор не вернулся Бурцев.

Не пойду за ними…

Не пойду! Мне неинтересно!

Впрочем, кого я обманываю?

Я выдерживаю секунд пятнадцать, а потом поднимаюсь из-за столика сама, сбрасываю туфли и наплевав на все, босиком, почти вприпрыжку несусь следом.

Мое любопытство меня погубит!

Глава 11. В которой дверь остается закрытой

— Тимууууурчик…

Наверное, нет таких внятных описаний, способных хоть как-то характеризовать, насколько сильно меня продергивает бешенством, когда я слышу это конкретное сокращение моего имени. Хотя, возможно, дело в интонациях? В этих блядских Леркиных интонациях, которые некогда меня заводили, а сейчас — не вызывают даже мизерной душевной дрожи.

А мне когда-то казалось — никогда ей не перегорю. А оказывается — и горел-то я сам, сам себе дровишки подкидывал, сам бензинчик ревности подливал, когда совсем все хреново становилось.

Так бывает, когда выбираешь жену головкой члена, а не мозгом.

— И сколько же недель ты тут караулила, чтобы меня дождаться? — вырывается изо рта. Не хотел с ней разговаривать. Просто слишком ржачная ситуация, чтобы удержаться.

Мой любимый ресторан.

Который она терпеть не могла и вечно критиковала, что бы ей здесь ни подали.

Не было ни блюда в меню, ни даже вина в винной карте, которые могли бы удовлетворить высокий Леркин вкус.

И вот надо же, первый раз после развода я сюда заезжаю — и здравствуйте, какая встреча. Всего лишь пару месяцев как не виделись, и я бы, честно говоря, обошелся без этого свидания еще столько же.

А Лерка — в лучших традициях самой себя, даже не обращает внимания на заданный ей вопрос.

— Что ж ты дверь не закрываешь, — мурлычет за моей спиной, пока я, не поворачиваясь к ней, продолжаю мыть руки, — ждал, что я приду?

Не ждал. Знал, что притащится. И хотел, чтобы эта её сцена хотя бы не рядом с залом происходила.

— Я от тебя уже полгода как ничего не жду, Рохлина, — произношу, даже не пытаясь подавить отвращение. Ей стоит слышать мой тон, гораздо более убедительный, чем слова, которые Лерка никогда особо и не слышала, если тема разговора ей была не интересна.

— Да ну? — Лерка подходит ближе и жмется к моему плечу, обдает облаком приторных духов, ведет коготком по коже. — Совсем-совсем ничего не ждешь? Ты?

Не очень кстати, туалеты в этом ресторане сделаны не кабинками, а отдельными “личными” комнатами, и раковина тут царствует на широкой длинной столешнице. Предназначенной на самом деле — для запаса всяких мелких туалетных средств вроде влажных салфеток, липкого ролика и резервной бабьей прокладки на случай внезапной красной тревоги у местных посетительниц. Но Лерка в таких объектах всегда видела только один смысл и всегда делала то же, что делает и сейчас — опирается ладонями на столешницу и втекает, иначе и не скажешь, устраивая задницу рядом с раковиной. Улыбается мне так призывно, что даже ноги ей раздвигать не обязательно. Девочка готова, девочка жаждет…

И даже год назад я бы не удержался, подался бы вперед, сам вклинился бы между острых коленей, дабы осквернить в который раз стены любимого заведения, но…

Сейчас гормоны даже и не думают реагировать. Только раздражение подступает, как от зудящей над ухом надоедливой мухи.

— А ты не меняешься, — задумчиво роняю я, стряхивая капли с ладоней, забив на оскверненную Рохлинской задницей сушилку для рук, — впрочем, я этого и не ждал.

— Такой холодный, — Лерка ловчей змеей тянется ко мне, виснет на плече, — Тимурчик, ну завязывай, пообижался и хватит.

— Пообижался? — повторяю я ошалело, в который раз поражаясь степени незамутненности рассудка этой мадемуазели. — По-твоему, развелся — это обиделся?

— А разве нет? — рыжая кокетливым бантиком складывает губки. — Ты же проучить меня хотел, да? По-жесткому, чтоб прониклась.

Я не отношу себя к впечатлительным, не считаю себя трепетной натурой, но даже у меня в эту минуту пронеслось перед глазами лет шесть моей жизни.

И надо было понять все сразу, с того дивного момента, когда эта мамзель заявила “Я не буду меняться ради тебя”, но я-то думал, что это все шуточки… Что и ей захочется наконец не только сверкать улыбкой в рекламных роликах, но и заняться семейным очагом, завести детей…

А потом прошел год… Два… Шесть… И она все еще не хотела, не была готова, и не нагулялась…

Впрочем, чего скрывать — из-за её истерик к четвертому году и я сам уже от неё не особенно чего-то хотел. Но все еще пытался. По инерции. Ровно до того момента, как однажды приехал на какую-то вечеринку, на которую приехать был не должен. Кто-то домой из командировки раньше возвращается, я — на чужой праздник.

На котором моя чудесная женушка особо не скучала, откровенно вешаясь на какого-то смазливого молодого хмыря. Так у них все было хорошо, так вдумчиво они друг дружку облапывали, что меня даже не заметили. А я ведь смотрел на них аж целых пару минут, до того, как понял, что даже в морду этому ушлепку дать не хочу. А вот развод — хочу, так люто, будто бы этот брак был для меня удавкой.

Он и был.

Как свободно мне дышалось все это время без неё — ни в сказке сказать, ни пером описать.

Не вижу смысла продолжать с ней болтать дальше. У меня там Кексик недоокученный в зале сидит, и я чтобы уломать её на это свидание аж вабанк пошел. Если не добьюсь результата — будет очень неприятненько.

Но я добьюсь. Главное — не дать ей уйти, не дать переварить и забыть всю рассыпанную сегодня с утра подкормку.

— Серьезно? Уходишь? — стоило мне тронуться с места и голос Лерки становится концентрированно ядовитым. — От меня? К этой корове идешь? Давно переключился на бодипозитивных моржих?

А вот это она уже зря, на самом деле!

Я останавливаюсь так резко, как если бы взял и с размаху налетел на стену. Сам слышу, как шумно втягиваю воздух в грудь. Слышит и Рохлина. Хихикает вызывающе.

— Это ведь правда, Тимурчик. Просто кошмарная правда. Ты и с таким чучелом. И как ты так опустился, ума не приложу! Но я все еще тут. Готова тебя спасти.

Тьма клокочет внутри. Тьма клокочет и ищет путь наружу, чтобы обрушиться на голову стервы смертельной лавиной.