In Nomine - Шульц Гектор - Страница 3

– А другим ничего не грозит?

– Другим? – переспросила Оливия. Отец Джозеф икнул и кивнул. – Кому это «другим»?

– Марта работала в приюте. Там же находилась её комната.

– И когда вы, блядь, собирались это сказать? Решили нагнать интереса? – прошипела девушка, поднимаясь со стула. – Вы хоть понимаете, что мы теряем время?

– Нет, – растеряно вздрогнул священник.

– Тварь убила Марту не потому, что сдалась или поняла, что её душой не завладеть. Она убила ее, потому что нашла жертву слабее.

– Вы поможете?

– Нет, конечно. Будем сидеть на жопе ровно, как остальные шарлатаны. Расценки вам известны? – ругнулась Оливия, направляясь к шкафу. – Предоплата пятьдесят процентов, плюс все расходы ложатся на вас, как на заказчика. Согласны?

– Да.

– Переводите деньги на счет и оставьте адрес. Мы сегодня же навестим приют, где работала Марта. Возможно, еще не поздно спасти чью-то душу, – глухо ответила монахиня, скрывшись в шкафу, из которого тут же полетели вещи, книги и прочий хлам. – Регина!

– Да? – меланхолично спросила та, рассматривая ногти на правой руке.

– Где мой дробовик?! Сколько раз я говорила тебе, что нельзя трогать мои вещи. Это мои вещи!

– Ну, началось… – закатила глаза девушка и кисло улыбнулась отцу Джозефу. – Я провожу вас. Не забудьте оставить адрес приюта.

– Дробовик? – побледнел тот, когда до него дошел смысл сказанного.

– Именно. Демоны испытывают боль точно так же, как и люди. Надо только знать, куда и чем стрелять, – улыбнулась Регина, открывая дверь. – До свидания, святой отец.

– До свидания, – прошептал тот, когда перед его носом захлопнулась дверь. Отец Джозеф немного потоптался на пороге, осмотрел косяк двери, на котором были вырезаны защитные символы и молитвы, а потом, покачав головой, направился к лифту, гадая, а правильно ли он поступил, когда решил постучать в дверь жилища двух чокнутых монахинь из ордена святой Ангелины.

Приют был серым четырехэтажным зданием, расположенным на перекрестке между Пятой и Сорок седьмой. Район имел дурную славу, но мэр Города почему-то решил, что организация приюта в здании бывшего борделя несомненно пойдет на пользу как Городу, так и жителям района. На деле все вышло совсем по-другому.

Здание быстро приняло вид окрестных домов, став серым и невзрачным, подвал оккупировали бродяги и уличные торчки, возле светофора всегда терлись проститутки с лицами, напоминающими гравюры из страдающего Средневековья. Окна первого этажа были закрыты толстыми и плотными решетками, неспособными пропустить солнечный луч в помещения, а возле входной двери круглосуточно дежурил молодчик одной из банд. Руководство приюта согласилось на условия бандитов, когда одной ночью приют чуть не сгорел от десятка метко пущенных в его стены коктейлей Молотова. Впрочем, оно было и к лучшему. Охранник гонял бродяг и наркоманов, следил за порядком и частенько помогал женщинам, работающим в приюте, заменяя грузчика. И сейчас он лениво наблюдал за отцом Джозефом, который рассеянно мерил шагами улицу и посматривал на часы.

Священник остановился, когда к зданию подъехал убитый «Кадиллак Севиль» грязно-зеленого цвета и, бухнув двигателем, остановился. Первой из машины вышла сестра Оливия и, открыв заднюю дверь, взяла с заднего сиденья большую черную сумку. На монахине по-прежнему было черное платье, но волосы она стянула в тугой хвост. Оливия поморщилась, осмотрев улицу, и скривила лицо, когда увидела пару ночных бабочек возле светофора. Отец Джозеф подошел ближе и с тревогой посмотрел на черную сумку. Всю обратную дорогу до приюта он мусолил в уме слова сестры Регины о дробовике. Ни одна из знакомых монахинь не вела себя так, как эта странная парочка, но друг отца Джозефа, молочник Билл Уайзелл, с которым он частенько играл в покер, настоятельно рекомендовал ему обратиться именно к ним.

– Эй, – хмыкнула сестра Оливия, бросая смятую купюру в грязную шляпу, лежащую возле бездомного. Тот ощерился беззубой улыбкой и осенил себя крестом. – Купи себе виски. Дрожишь, как парализованный дрищ от героиновой ломки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Храни тебя Бог. Дай поцелую… – бродяга сделал было попытку подняться, но Оливия отшатнулась от него, как от прокаженного.

– Отсоси-ка, блядь, – поморщилась она и, хрустнув шеей, уставилась на отца Джозефа мрачным взглядом. – Поцелует он. Давно вы здесь мерзнете, падре?

– Примерно пару часов. Мне тяжело находиться в комнате Марты, – ответил священник и кивнул сестре Регине, которая замерла рядом с Оливией. Девушка тоже держала в руках черную сумку, о содержимом которой отец Джозеф мог только догадываться. – Хотите осмотреть её комнату?

– Аболютно верно. Еще как хотим, – буркнула Оливия и, поднявшись по ступеням, подошла к охраннику, который без стеснения курил самокрутку и довольно улыбался. – Эй, пижон, к тебе пара вопросов есть.

– А с чего мне на них отвечать? Ты из полиции? – усмехнулся тот. На вид обычный молодой парень. Наглый и забитый наколками, как и большинство выходцев из гетто. Когда он улыбался, становилось видно, что вместо своих зубов у парня сплошь металлические. Оливия вздохнула и, наклонив голову, проникновенно взглянула ему в глаза.

– Видишь ту тощую жердь, стоящую рядом со святым отцом?

– Ну, – кивнул парень, без восторга осматривая долговязую фигуру сестры Регины, которая закурила сигарету и теперь бросала в сторону охранника весьма красноречивые взгляды.

– Представь себе, она монашка. Сечешь? У нее секса не было с рождения. А ты ей понравился. Гляди, как глазенками своими лупает… Мне стоит только шепнуть, как она выебет из тебя все соки, а из берцовой кости сделает себе трость, если будет ходить в раскоряку. И ты не сможешь от нее сбежать или спастись. Убить её ты тоже не сможешь. Крестик-то не просто так носишь, да? Веришь в карму, наверняка? Короче, ты не представляешь, на что способна баба, у которой никогда не было секса. Могу организовать вам встречу, если продолжишь и дальше корчить из себя недотрогу, – ответила Оливия и улыбнулась. Парень в ответ лишь вздрогнул и поежился, когда Регина помахала ему рукой и кокетливо улыбнулась. – Время тает, пижон. Пара вопросов, пара ответов, и твоя жопа никогда не познает ярость охочей до похоти монашки.

– Вы из-за Марты тут? – тихо спросил парень, сдавшись под напором аргументов сестры Оливии. – Ну, которая дуба дала.

– Ага. Из-за нее. Ты мне другое скажи, пижон. Странного не замечал?

– Странного?

– Я, блядь, что, невнятно говорю? – ехидно буркнула Оливия, сжимая пухлый кулачок. – Или тебе по роже дать, чтобы сера из ушей вылетела вместе с мозгами?

– Ты точно монашка? – хохотнул парень, смотря на злую Оливию сверху вниз. – Ладно, не бузи. Странное с этим приютом постоянно творится, как меня сюда поставили. Сначала все нормально было, а потом хрень началась. Ко мне директриса клеиться начала, потом учителя. Даже мужики, представляешь? Я одного чуть не пристрелил, когда он меня за жопу хватать начал.

– Ну, жопка у тебя правда славная. Как цельный и идеальный орешек, – усмехнулась Оливия. – Дальше что?

– Детвора глазки строила, – неуютно поежился парень. – Прикинь? Я нормальный, не подумай чего. Но это, сука, было ненормально. В их глазах реально похоть горела. Я аж не удержался и молитву читать начал, которой меня мать научила в детстве. Так они как брызнут в разные стороны, только пятки засверкали. Теперь косятся, когда мимо проходят. Иногда нормально себя ведут, иногда облизываются. Я бы свалил отсюда давно, но приказы Сумрачного Тима не обсуждаются. Особенно если хочешь вырасти. Вот и тусуюсь тут.

– А Марта? Она говорила что-нибудь странное? Кроме всякой озабоченной белиберды?

Охранник на секунду задумался, а потом кивнул.

– Что?

– Иногда шипела что-то на непонятном языке. Странно, но мне прям дико страшно становилось. Словно всю радость и силу откачали из тела. А за день до смерти она ко мне подошла. Нормальная вроде, но кожа у нее как у мертвяка была. Еще мне показалось, что она дико напугана. Знаешь, монашка, Марту здесь все любили. Хорошая баба. Кофе мне вечером всегда делала, пончики приносила, болтала просто так о разном. А в этот раз она жалобно так улыбнулась и сказала мне, что будет скучать по нашему трепу. Жаль ее.