Десятое Блаженство (СИ) - Большаков Валерий Петрович - Страница 17

…Раздав указания, спустив приказы по нисходящей, коммодор выбрался на крыло мостика. Он любил выходить сюда, просто чтобы полюбоваться флагманом Королевского флота, чтобы погордиться собой и ощутить — старая, добрая Англия все еще в силе!

Империи больше нет, спившийся Черчилль, огромный розовый кабан, растерял остатки былого величия — и отправился прислуживать дяде Сэму. А слава меркнет, если ее не подогревать. Предки Ная гордились трехпалубным линейным кораблем «Викториес», дед служил на могучем «Дредноуте». Что ж, внуку досталось командовать авианосцем!

Стэффорд Най окинул взглядом гигантскую палубу «Куин Элизабет». Целых две дорожки, взлетная и посадочная! Да с паровыми катапультами!

Единственно огорчало технологическое засилье бывшей колонии — вдоль левого борта выстроились полукровки «Си Харриер», по правому — стопроцентные американцы «Си Игл».

Зато сколько остроносых истребителей прячется в ангарах, взбодрился Най. Ну-у, не так много, как хотелось бы… По паре эскадрилий каждого типа наберется.

Драгоценное место занимает звено из четырех самолетов ДРЛО — куда столько? А еще винтокрылые «Си Кинги» и «Уэссексы»…

— Сэр, корабль готов принять на борт два опытных палубных истребителя-бомбардировщика «Ягуар-М»! — четко отбарабанил молодой офицер, вытягиваясь во фрунт.

— Очень хорошо! — порадовался Най. — Так значит, Первый лорд Адмиралтейства всё же уберет эти туши? — он кивнул на здоровенные «Си Кинги», свесившие лопасти на корме.

— Сократит, сэр! Вдвое!

— М-да, — кисло улыбнулся коммодор. — Ну, хоть так…

На палубе развели суету, готовясь к посадке палубных «котиков», а пара стремительных силуэтов уже чертила небо над островом Уайт.

— Кто пилотирует? — отрывисто спросил Най.

— Коммандер Натан Грей и сквадрон-лидер Эффи Гросвенор, сэр!

Грохоча двигунами, зашел с кормы ведомый «Ягуар», прокатился на скорости гоночного болида, но тут же зацепился за аэрофинишер, гася быстрину. Дочерчивая круг, заскользил на посадку ведущий.

Стэффорд кичливо вздернул голову, и еле слышно прошептал любимую мантру:

— «Правь, Британия!»

Тот же день, позже

Израиль, окрестности Беэр-Шебы

В стороне от вади — безводных русел, где по весне пару часов журчали ручьи, Негев представала не пустыней даже, а неопрятной каменистой пустошью, где выживает лишь нечто иссохшее и колючее. Даже барханов с верблюдами нет — между сглаженных холмов петляла узкая дорога. Местами она выходила из ветровой тени, и тогда поперек черного асфальта сеялись желтые струйки песка, навеянного с Синая.

— Мото-ор!

— Есть мотор!

— Сцена семнадцать: «Захват монастыря»! Кадр один, дубль один!

— Камера!

— Есть…

— Начали!

Ритмичное клокотанье пронизало небо, лучезарный воздух мгновенно посерел от вихрящейся пыли, и в мутной метелице завели хоровод три темно-оливковых вертолета «Блэк хоук».

Мне был непривычен подобный метод — вчера снимали сцену из начала фильма, сегодня ту, что в конце, завтра — из середины… А затем всё складываем в строгой очередности и целокупности, монтируем, озвучиваем…

— Миша!

Походкой складного циркуля приблизился Гайдай, белый и свежий. Джинсы, футболка, кроссовки, бейсболка — всё цвета накрахмаленной простыни.

— Миша, выручайте! — мэтр приложил пятерню к впалой груди. — Эти вояки не хотят понимать по-русски! Я им говорю, что делать и куда идти, а они только моргают по-нашему… Вы уж втолкуйте им!

— Втолкуем, Леонид Иович, — расплылся я в улыбке, — чего ж не втолковать… Сейчас они у нас забегают… Дагель нэшэк — кадима цаад смоль!

Мне хватило пятнадцати минут, чтобы путаные желания режиссера перевести в уставные фразочки, понятные бойцам ЦАХАЛ. Пять минут на усвоение — и бравая солдатня штурмовала полуразваленную обитель, аккуратно укладывая мордой в грунт «монахов-францисканцев» из массовки.

— Alles gut! — заценил Эшбах в роли Эйзенхардта, и белозубо оскалился.

Вот уж кто был занят тем, что получал массу удовольствия, а ему еще за это и денежки начисляют! Я пока ни разу не видел автора романа и сценария задумчивым или, хотя бы, рассеянным — Андреас постоянно улыбался, словно рекламируя своего дантиста.

Вывод: обрести счастье легко. Труднее удержать синего птаха…

— Сцена семнадцать: «Захват монастыря»! Кадр один, дубль два!

Десантники в полном боевом залезли обратно, закатывая широкие дверцы кабин с намалеванными звездами Давида. Теперь-то, после «учений», служивые точно знали, куда бежать, да кого вязать.

Раскрутив винты, вертолеты взмыли, гоняя пыль и песок по кругу, а затем, описав широкую дугу, полетели «в кадр».

— Камера!

— Есть…

— Тихо, идет съемка! Начали!

Там же, позже

К вечеру всё угомонилось. Вертолеты дисциплинированно убыли на базу ВВС «Неватим». Разгрузившись, отъехала серебристая фура. Переваливавшийся на колдобинах автобус увез массовку.

Киноэкспедиция пошумела, как бы по инерции, и успокоилась. Лишь за окнами «штаба-салона» мельтешили тени — Верховный главнокомандующий Гайдай планировал завтрашнее наступление…

Стемнело, как и положено в тропиках — сразу. Словно кто выключил яркую люстру, оставив торшер в углу. Закат пылал чистейшими спектральными красками, перепадая от лимонно-желтого и сочного апельсинного до темно-лилового, а вот костры за пределами лагеря разгорались откровенно жалкие — с дровами в Израиле туго.

Повезло той компании, что собирал вокруг себя Белявский и мой тезка — местные армейцы подкинули им пару поддонов-паллет. Огонь разгорался на славу.

А мне с отоплением помогли бедуины. Я еще вечером приметил на возвышенности две неподвижные фигуры, укутанные в безразмерные, полощущие на ветру хламиды — парочка словно отбилась от патриарха Авраама, заблудившись в веках.

А с утра к палатке явился сурового вида житель пустыни в черной рубахе-джалабийе, и молча сложил к моим ногам вязанку кривых сучьев и веток. Я, ни слова не говоря, отсчитал ему шекели. Медное и бесстрастное лицо бедуина дрогнуло в улыбке, и не назвавшийся гость удалился. Он шагал, обходя холм, джалабийя его парусила, а затем до меня донеслось конское ржание.

«Восток — дело тонкое…»

Поскрипывая каменным крошевом, приблизился Динавицер.

— Вряд ли это кочевник, — рассудил он. — Тут, неподалеку, целый город бедуинов — израильтяне заманивают их к оседлой жизни разными плюшками. А дров сей гордый номад мог нарубить и в посаженной роще!

— Но мы об этом никому не скажем, — ухмыльнулся я. — Изя, помнишь пакет, что ты передал?

Историку-консультанту стоило чудовищного усилия сохранить на лице выражение вежливого интереса.

— Пакет? — Изины брови поползли к залысинам, морща лоб. — А-а, тот… — взгляд вильнул в сторону, пряча жадный огонь любопытства. — И чё?

— Там была копия древнеиндийской легенды о черной короне.

— Ага… — выдохнул Динавицер, бормоча: — Всё, как в романе…

— Всё, да не всё. Подходи, когда стемнеет, а я народ соберу. Девчонки-таки хочут знать! Подойдешь?

— Ла-адно уж, — заважничал Изя, — устрою ликбез неграмотному населению!

Проводив глазами одноклассника, я тихонько фыркнул — и мягко улыбнулся, расслышав оживленный голос Белявского. Живость звучала непритворная, и это радовало. Мало кто знал, что Александру Борисовичу довелось испытать две трагедии подряд.

Сначала утонул его двухлетний сынишка. Попробуйте после такого-то горя жить спокойно и счастливо! Наверное, чтобы перебить тоску и боль, Белявские взяли из детдома малолетнего Андрея, но в восьмом классе тот узнал, что он — не родной. А еще пять лет спустя шагнул из окна… Дурак. И слабак.

У Александра подрастают две дочери, но погибшие сыновья — это мука на всю жизнь. И пускай радостные нотки в голосе актера угаснут вместе с костром, но на это время обреченность отпустит его.