Встреча - Ласки Кэтрин - Страница 5

Вдалеке послышались выкрики продавца «Бостон-Ивнинг-Транскрипт»:

– Нью-Йоркская убийца приговорена к смерти! Читайте всё!

Ханна с Этти в ужасе повернулись друг к другу и, не сговариваясь, ринулись с кладбища – к газетчику.

2. Хорошее лицо

– Пора идти! – рявкнула Марджори Сноу, войдя в бывшую спальню дочери и увидев мужа, уставившегося на большой кукольный домик. – Я пошлю записку в сиротский приют, чтобы его забрали.

Преподобный Стивен Сноу медленно повернулся к жене. Глаза его горели ледяным пламенем. Он по-прежнему сжимал «Нью-Йорк Таймс» со страшным заголовком: СМЕРТНАЯ КАЗНЬ ДЛЯ ДОЧЕРИ СВЯЩЕННИКА.

– Ты не сделаешь ничего подобного, – сказал он. Его тон был ровным, лишённым всякого выражения.

Марджори почувствовала, как по спине пробежал холодок. Что случилось со Стивеном? Разве она не пыталась изо всех сил держать хорошее лицо? Им предстояло поменять этот очаровательный дом, жилище приходского священника епископальной церкви святого Луки в Нью-Йорке, на никчёмную маленькую церквушку в Индиане. Она даже не знала, есть ли в этой Индиане епископальная церковь. Ей казалось, что там обитают только индейцы да неотёсанные пионеры, наверняка селящиеся в срубах и землянках. Просто ужасно. Но из двух зол выбирают меньшее. По крайней мере, они отправлялись туда, где нет крупных газет, а значит можно сбросить со счетов ужасные события, недавно произошедшие в их жизни.

– Не понимаю, о чём ты, дорогой. Но хандра уж точно не поможет, – заметила Марджори.

– Поможет? Поможет чему? – плечи его опустились, как будто он начал исчезать под одеждой, съёживаться под кожей.

– Нашему переезду в Индианаполис. Я понимаю, это не самый подходящий приход.

– Единственный человек, которому я хочу помочь, – наша дочь.

– Ты с ума сошёл?

Преподобный склонил голову набок, внимательно посмотрев на жену, прежде чем заговорить. В глазах, угрожая пролиться, стояли слёзы. Но вдруг он встал прямее, пытаясь расправить поникшие плечи:

– Нет, Марджори, я не сошёл с ума. Я хочу помочь нашей дочери Люси.

– Но она не наша дочь. Мы просто взяли её. Из того же приюта, куда отправим этот кукольный домик.

– Какая разница! – его наполненные слезами глаза блестели гневом, которого Марджори никогда не видела. Она шагнула ближе, удивлённая неожиданной реакцией своего обычно спокойного мужа. Между ними оставалось всего несколько дюймов.

– Ты не понимаешь, Стивен, – сказала она.

– Чего я не понимаю, Марджори?

– Она ненормальная. Она… она не человек… она подменыш.

Стивен Сноу моргнул. В его глазах отразилось замешательство. Марджори расслабилась. Сейчас он тоже придёт в себя. Но Стивен посмотрел на жену с чистой ненавистью:

– Думаю, что понимаю, – голос его ожесточился.

– Ч-что… ты хочешь сказать…? – её охватил страх. Он же не мог ничего знать.

– Яд.

– Какой яд? – переспросила Марджори.

– Крысиный. Ты положила яд в сумочку Люси, когда полицейские пришли её арестовать. Это… это… – он пытался справиться со сбившимся дыханием. – Ты подбросила орудие убийства, чтобы во всём обвинили Люси. Но это ты отравила герцога, верно? Ты убила его и переложила вину на собственную дочь. – Он отпрянул он неё, как если бы вглядывался в гадючью яму.

– Но… Стивен… другого выбора не было.

– Не было выбора, – прогремел он. Вдруг преподобный Сноу схватился за грудь и побелел, как полотно. Он шатнулся к жене, подняв одну руку, словно собирался ударить. В тот же момент его глаза закатились, и он рухнул на пол.

Марджори Сноу стояла над ним, как вкопанная. Она прижала руки ко рту, не веря в то, что увидела. Как до этого могло дойти? Что если кто-то слышал Стивена? Возможно, горничная, убирающаяся в соседней комнате, услышала, как он обвинил её в убийстве? Холодный страх охватил Марджори. Она посмотрела вниз, на мужа: язык высунут изо рта, словно он ещё не всё сказал. Уже не скажет. Не сможет. Слова медленно крутились в мозгу. Мой муж умер… мой муж знал… но я в безопасности.

Перед Марджори Сноу, казалось, открылся новый мир: вдова безвестного епископального священника. В безвестности были свои преимущества – особенно для убийцы. «Хотя это было не совсем убийство», – подумала она. Во всяком случае, у неё будет аннуитет. Она может куда-нибудь переехать, возможно, за границу. Может начать всё сначала.

Она посмотрела вниз, на Стивена. Лицо умершего исказила ужасная гримаса. Как полагается сообщать о смерти? Нет, не сообщать. Лучше она пойдёт и позовёт горничную, сказав, что преподобный вдруг просто упал. «Сердечный приступ», – подумала она, глядя вниз, на своего мужа. Его рука по-прежнему покоилась на груди, словно пытаясь удержать взбунтовавшееся сердце. Вторая рука безвольно лежала на полу.

Возможно, она должна положить вторую руку так, чтобы казалось, будто он пытался унять расшалившиеся лёгкие. Марджори нагнулась, аккуратно приподняла руку, а потом положила так, чтобы одна лежала поверх другой.

– Вот так! – чуть слышно выдохнула она.

Такой же тихий вздох частенько издавала её мать, вытаскивая идеально удавшийся пирог из духовки.

3. Мы плаваем по ночам

Финеас Хинсслер сидел, ссутулившись, на полу парусной мастерской, уставившись в пространство перед собой и чувствуя себя парализованным. С ним никогда не случалось такого, чтобы он не мог чего-то исправить. Если лодка, которую он построил, давала течь, её всегда можно было залатать. Если парус был неверно скроен, его можно было перекроить. Если руль был плохо сбалансирован, его можно было переставить. Но это: приговор к смертной казни через повешение – было неисправимо. Фин чувствовал, как тонет в горе и разочаровании.

Рядом лежала брошенная им газета со страшным заголовком и фотографией Люси, выводимой из здания суда. Её подбородок был приподнят, она смотрела прямо перед собой.

Как будто дерзила фотографам, словно говорила: «Посмотрите на меня!». Фин думал о том, как жизнь изменилась после откровения Мэй, признавшейся, что они с сёстрами «не совсем люди», как та боялась его отвращения.

Но, глядя на Люси, он чувствовал только гордость. Не совсем человек! Она была самым человечным созданием, которое он когда-либо встречал. Как вообще можно измерить человечность?

«Не совсем люди», Мэй прямо так и сказала, придя на верфь в тот страшный день, когда Люси арестовали. Фин не мог вспомнить, что сказал в ответ.

У парня почти что закружилась голова: рассказанное Мэй Плам, стоящей перед ним, сбивало с толку. Как он умудрился ни разу не заметить сходства между Люси и Мэй? Мэй, конечно, жила на Эгг-Роке с отцом, хранителем маяка Гаром Пламом, и его странной женой, Хепсибой. Семья вела затворнический образ жизни и не только из-за естественной изоляции. Так что случаев, когда пути Фина и Мэй могли бы пересечься, было не так уж много. К тому же Мэй с Люси не были точными копиями друг друга. Мэй, стоящая перед ним в тот день, больше походила на немного размытое изображение Люси. Пока Фин пытался осознать услышанное, Мэй заявила, что есть ещё и третья сестра – Ханна, работающая прислугой в Глэдроке. Это тоже оказалось для него новостью.

– И каждая из вас… не совсем человек? – переспросил он. Мэй молча кивнула. – Но что это значит?

– Мы – дочери моря.

Фин вспомнил, как зашевелил губами, пытаясь повторить эти слова, словно вернулся в начальную школу и учился читать, разбирая буквы в азбуке.

– Русалки, – пояснила она. – Из моря.

– Н-но, что это значит? Ты сейчас здесь. И живёшь на Эгг-Роке – не в море. – Он выглядел озадаченным. А Фин не привык быть озадаченным. Дни напролёт он проектировал яхты: вычислял силу ветра и предельную скорость; водоизмещение и формулы ватерлинии.

Но не было ни одной формулы, что подошла бы к тому, что Мэй так спокойно объясняла:

– Мы плаваем по ночам.

– Многие люди плавают.

– Не как мы. – Произнеся эти три простых слова, она как будто засветилась. А потом пустилась объяснять, как меняются их тела. Как ноги сливаются в длинные мерцающие хвосты. Как они плавают на огромные расстояния.