Песня Безумного Садовника - Кэрролл Льюис - Страница 4

Пред сворой короля.

У входа сбились в кучу псы,

Беспомощно скуля.

И вдруг – из мрака прозвучал

Какой-то сочный «чмок» –

И несомненное «чавк-чавк!» –

И явственный глоток.

Король достал свой острый меч,

Испытанный в бою:

«Тому башки не уберечь,

Кто отнял дичь мою!» –

И ринулся в кромешный мрак;

Внутри раздался Рык,

И стук меча, и снова: «Чавк!» –

И придушённый крик.

И вылезла такая Пасть

На свет – такая Гнусь,

Что я нарисовал лишь часть,

А целиком – боюсь.

Буря

Старик, нахохлившись, сидел

На крае валуна,

Седой, с лохматой бородой,

Похож на колдуна.

В ползущей туче гром ворчал,

Стелился мрак за ней;

На дубе Ворон прокричал,

Взметнулся прах с полей.

Скрестивши руки на груди,

Старик взывал: «Гроза, гряди!

Бей, буря, не жалей!»

И хлынул ливень, как потоп,

На хлябь и холм и дол!

Старик глядел, нахмурив лоб,

Угрюмой думой полн, —

Туда, где в море штормовом

С волнами, ветром и дождем

Боролся утлый челн.

Как щепку, вал его швырял,

Как лист, его трясло.

Жестокий шквал с пути сбивал,

Волной назад несло.

Стеной вставала бездна вод, —

И все-таки он плыл вперед

Всем молниям назло!

Старик моргнул, комок сглотнул

И глухо простонал:

«О горе! Он не утонул;

Пари я проиграл.

Теперь весь куш получит Боб!»

Сказал, ударил себя в лоб –

И прыгнул с гребня скал.

Великий день в крофте

Есть в Крофте, славном городке,

Один старинный дом[1],

Почтенный пастор средних лет

Живет с семейством в нем.

Глянь – распахнулась дверь с утра,

И высыпался в сад,

Горя от нетерпения

Увидеть представление,

Весь клан Питомцев Севера,

И все узреть хотят!

Но что хотят они успеть

Узреть в сей ранний час? –

Искусство верховой езды

И скачки высший класс!

Вот почему они спешат

Попарно и вразброд –

И выглянул из-за оград

Встревоженный народ.

И вот уже живой толпой

Вся улица полна.

И се! два юноши ведут

Лихого скакуна[2].

Он упирается, ревет

И пятится назад,

И как нарочно, хочет им

Испортить весь парад.

Но вот, бестрепетной рукой

Поправив стремена,

Отважный рыцарь молодой

Вскочил на скакуна.

О берегись, ездок младой,

Ведь под тобой – огонь!

Не искушай судьбы своей,

Узды его не тронь!

Но поздно! Гордый конь взбрыкнул,

Чтоб ношу сбросить в грязь:

Смельчак лишь чудом усидел,

За гриву уцепясь.

Чей будет верх на этот раз,

Чья воля победит?

Переупрямит кто кого

И кто кого смирит?

И вот приблизились они

К скрещенью двух дорог.

Но ехать дальше скакуна

Заставить он не мог:

– Извольте дальше без меня,

А я не повезу! –

И норовил свернуть назад

К кормушке и к овсу.

Тут вышел Ульфрид Длинный Лук,

Героя младший брат,

И мужественно заградил

Скотине путь назад.

Тут юная Флореза,

Любимая сестра,

Безмолвно встала рядом с ним,

Прекрасна и храбра.

И долго с гордым скакуном

Наездник воевал,

Но благородный конь ни в чем

Ему не уступал.

И, наконец, устав тянуть

Кто по дрова, кто в лес,

Скакун, как вкопанный, застыл,

И всадник наземь слез.

Он слез и, торжествуя[3],

На братьев кинул взгляд.

А конь встряхнул ушами

И потрусил назад.

А верный Ульфрид Длинный Лук

С прекрасною сестрой

Провозгласили хором:

– О брат наш! Ты – герой!

И поднесли ему такой

Огромный бутерброд,

Что им бы поперхнуться мог

И нильский бегемот.

И полный доверху бокал[4]

С горячим молоком,

Зане по праву он снискал

Столь много славы и похвал,

Что каждый встречный – стар и мал –

Рассказывал и повторял

О подвиге таком.

И часто на исходе дня,

Когда камин зажжен,

И шалостям дневным настал

Вечерний угомон,

И всюду книжки, по столу

Разбросаны, лежат,

И бабочек ночных крыла

Вкруг лампы мельтешат,

И тащат малышей в кровать,

А те ревут навзрыд,

Мы вспоминаем в сотый раз,

Как верный Ульфрид брата спас,

И дикого коня в тот час

Остановил, не убоясь

Разгневанных копыт!

Прощание поэта с журналом

Он под кроной сидел и на тучи глядел,

Громыхавшие на горизонте.

Он верил, чудак, что от всех передряг

Защитит его «Ректорский Зонтик».

Когда ж буря прошла, и просохла земля,

И жуки поползли по тропе,

Он поднялся, вздохнул, головою тряхнул

И торжественно песню запел:

Вот и вечер; скоро ужин;

Наступил прощанья час.

Я давно сидел бы в луже,

Если б ты меня не спас.

Друг мой милый, пред тобою

Все журналы прошлых лет

Меркнут, как перед зарею

Слабых звезд дрожащий свет.

Вызываю вновь их духи,

Слышу вновь их голоса,

Как жужжанье сонной мухи,

Дребезжанье колеса.

Первым тут игру затеял

Славный «Ректорский журнал»;

Всё, что он ума посеял,

Ты успешно пожинал.

Он разбрасывал идеи,

Щедр на выдумку и скор,

Как еще никто, нигде и

Никогда до этих пор.

Вслед за ним пришла «Комета»

И ушла, как смутный сон.

Ты сверкнул лучом рассвета,

Озарившим небосклон!

Помню, в «Ректорском журнале»

Жизнь была совсем проста:

Все читатели писали,

Все писатели чита…

Но уже с времен «Кометы»,

Обленился добрый люд:

Ни рассказы, ни куплеты,

Ни сюжеты не несут.

Все решили устраниться

От забот и от тревог,

И никто на сих страницах

Мне ни строчкой не помог.

Но… пришла пора питанья,

И зовет меня она:

«Зонтик» милый, до свиданья,

До свиданья, старина!

Из «Всякой всячины»

1854

Баллада о двух братьях

Жили-были два брата, один и другой.

Как закончили школу в Тинбруке,

Старший брат говорит: «Что ты, братец, решил:

Посвятишь ли себя ты науке?

Изберешь ли коня и красивый мундир,

Взяв оружие в крепкие руки?

Или, может, пойдем мы на речку вдвоем,

На мосту порыбачить от скуки?»

Отвечает другой: «О, мой брат дорогой!

Слишком глуп я, увы, для науки,

Слишком робок, признаюсь тебе одному,

Чтоб оружие взять в свои руки,

Но на речку с тобою пойти я готов