Мой бесполезный жених оказался притворщиком (СИ) - Павлова Нита - Страница 24

И эта фраза могла бы послужить комплиментом, если бы следом не заговорил Гордей Змеев.

— О, это проще простого, — ядовито бросил он, а его верные подпевалы, Кемский и Львов, согласно загалдели. — Думаю, Хилков просто описал собственное поместье, да? Там ведь-

Нам было не суждено узнать, что там такого было в поместье Хилкова, потому что сидевший позади Змеева Платон прервал речь Гордея, отвесив ему подзатыльник учебником.

— Эй!

И я очень надеялась, что это больно.

— Как всегда, верно, — сухо кивнула наставница Белладонник. — Однако впредь, господин Хилков, попрошу вас не выкрикивать ответ с места. На этом урок окончен. Все свободны.

Взгляд, которым она напоследок наградила Лукьяна мог бы заставить поморщиться любого, но он даже не взглянул в ее сторону, одним из первых покидая кабинет.

Глава 13

— Я не могу просто выкинуть их, это ведь подарок! — Надежда выглядела невероятно растерянной, продолжая прижимать к себе букет оранжевых лилий.

— Он даже не твой!

— Но ведь-

Евжена оглушительно чихнула и зло уставилась на нее покрасневшими глазами.

— Тогда ты можешь сидеть снаружи вместе с этими проклятыми цветами!

Надежда обернулась ко мне.

— Дафна, ну скажи, что я права, разве ты не будешь выглядеть ужасным человеком, когда Гордей найдет цветы, которые он так тщательно выбирал для тебя, среди мусора? Что он почувствует?

Мне хотелось сказать, что Гордей Змеев с самого рождения и до сего дня вряд ли был способен чувствовать хоть что-то, кроме самодовольства. Его семья владела месторождениями драгоценных камней, бесчисленными землями, предприятиями и была невероятно богата, из-за чего Гордей только и делал, что задирал нос.

Добился только того, что угодил под перекрестное проклятье Илариона и Платона и два дня проходил зеленым и в пупырышку.

Что касается цветов — только такая наивная дурочка как Надя могла полагать, что Гордей Змеев прислал мне их от большого участия.

Но не я.

Не после многочасовых уроков с госпожой Майской.

Гордей Змеев принадлежал к одной из самых знатных семей империи, уж, конечно, он тоже знал язык цветов. И, зная его он прислал именно оранжевые лилии. Это был очень коварный цветок, особенно когда дело касалось интерпретации послания. Он одновременно символизировал новое начало и — ненависть, презрение и гнев. Это было сообщение, которое гласило:

“Мы только встретились, а я уже желаю тебе провалиться в ад”.

Да он просто очаровашка.

Он ведь даже не пришел вручать их сам, прислав Марка Кемского, которому судя по всему роль личного лакея скользкой ящерицы не доставляла совершенно никаких неудобств.

И в то же время — если бы я закатила сцену и швырнула этим букетом ему в рожу, он бы только невинно похлопал глазами.

О, небеса, ты что, ненормальная, это же цветы, да еще и такие красивые! Ах, дядя, ты видишь, что все это начал вовсе не я?

Хотя начал-то как раз он.

Мы только поддержали.

Пара дней, и наша жизнь превратилась в ситком “Шесть врагов Гордея Змеева”. Вернее, “Пять врагов Гордея Змеева”, Надя все же предпочитала во всем этом не участвовать.

По-видимому, ждала сиквел.

И грабили мы не казино, а банк нервных клеток ректора.

Например, где-нибудь в семь часов утра, разъяренный Гордей Змеев принимался орать:

— Кто насыпал перец на мою подушку?

Или:

— Кто плюнул мне в стакан в столовой?

Или:

— Кто брал мой фамильный меч? И — не вернул!

На что Платон отвечал:

— Я, снова я, и опять же я, и не только меч, кстати, но и набор серебряных ножей, проклятые иглы и самонаводящиеся стрелы. Можешь порадоваться, теперь все это добро служит подпорками для огурцов в оранжерее. Я сдал их от твоего имени, так что, уверен, всемирная ассоциация садоводов и огородников уже номинировала тебя на премию “Земляной червь года”. Не понимаю, почему ты не рад, это же такая редкая номинация!

— Такая редкая, что ты ее вот прямо сейчас придумал, — отзывался Иларион.

— И слово предоставляется председателю премии! Скажите, есть ли другие достойные кандидаты?

— Другие кандидаты и рядом не ползали. Присуждается единогласно.

— И наконец — приз зрительских симпатий!

Здесь слово, как правило предоставлялось, Лукьяну.

– “С вами наши ножки” от комитета по делам сороконожек, — неизменно поддерживал он. — Наш девиз “Чем больше ножек — тем удачнее подножка”.

Гордей Змеев обладал поистине поражающим талантом объединять людей — его соседи были готовы дружить друг с другом, лишь бы не пришлось дружить с ним.

Или, например, как-то раз ректор вызвал нас с Евженой в свой кабинет.

Он строго поглядел на нас, прежде чем спросить:

— Кто из вас это сделал?

Евжена посмотрела на меня, я посмотрела на Евжену, ректор посмотрел на потолок. Видимо, в поисках здравого смысла. Ведь, если его не было у нас, значит он должен был быть где-то еще. Почему не там?

— Гордей Змеев, — сухо пояснил он, говоря о любимом племяннике так, словно не знал его, и ответом ему послужило наше коллективное насмешливое “Ооооо”, — пожаловался на то, что кто-то, — он особенно выделил это слово, — кто-то неизвестный заколдовал все его учебники так, что, когда он открывает их, вместо ожидаемой информации, там одни обидные слова и пожелания. Дамы, вы не знаете, кто бы это мог быть?

— Надо сделать вид, что мы ничего не знаем, — шепнула я Евжене.

— Что такое учебник? — немедленно сориентировалась она.

— Не так!

— Я зачитаю одно из творений этого неизвестного, — продолжил ректор, — Итак, вот что особенно привлекло мое внимание:

Отправился в школу потомок ужей,

В той школе он встретил колючих ежей.

Рыдает змееныш, ежи хохочат,

Иголками больно исколот весь зад.

— Без понятия, кто автор, — не моргнув глазом соврала я. — Но очень талантливо.

— Чувствуется изысканный стиль, — поддержала Евжена. — Глубокое понимание характера лирического героя.

— А какие сравнения!

— Удивительно!

— Под каждым оскорблением проступает подпись! — громыхнул ректор. — С вашими именами! К тому же я видел, как на введении в артефакторику Надежда, ваша соседка, между прочим, подкладывала на стул Гордея кнопку!

О, это уже было камео.

— Но главное — не это. А то, что нет такого слова, как “хохочат”, дамы! Стыд-то какой! Если оскорбляете кого-то, хотя бы делайте это правильно!

— А что рифмуется с “хохочут”? — наклонилась ко мне Евжена.

— Надо, чтобы “зад” остался, а то Платон надуется. Тогда в предыдущую “ряд”? Ну, знаешь, “рыдает какой день подряд”, например.

— О, отлично! Но ведь и все остальное переделывать теперь!

— Дамы!

— Да?

— Да?

Лицо ректора свело судорогой.

— Протираете пыль в библиотеке! Месяц!

— Нормально, — отмахнулась я. — Все равно мы собирались за словарем.

Или вот, например, на уроке теологии наш наставник брат Вольдемар однажды спросил:

— Господа, а кто из вас бросил записку с именем Гордея Змеева в ящик для поминовений в академической часовне? Господа, это ведь неправильно, мы же с вами столько раз обсуждали, что пожелания о добром здравии подаются в белый ящик, а о поминовении в черный, я так удивился, когда разбирал их сегодня…

— Это ты! — упомянутый Гордей Змеев развернулся в сторону Лукьяна и принялся гневно потрясать кулаком в воздухе. — Ну ты у меня дождешься! Я тебе покажу! Да ты меня проклясть что ли пытаешься! Я все расскажу дяде!

Лукьян вздохнул.

— Ой, и как же я мог перепутать…

— И записка была не одна, а…

— … перепутать целых сорок раз. Ума не приложу, как так вышло.

— Их было ровно сорок, верно, — не обращая ни на что внимания закончил свою мысль наставник. — Господа, надо внимательнее слушать то, что я говорю на уроках, чтобы такие казусы больше не повторялись.

Платон восхищенно присвистнул:

— Вот ты чего в часовню-то мотался. Слушай, а ты точно его проклял?