Глаз Эвы - Фоссум Карин - Страница 37

– Но это длинный путь.

– Я не хотела идти мимо пивной.

– Почему?

– Там вокруг по вечерам много разного народа слоняется.

Это была чистая правда. Что может быть хуже – идти мимо толпы пьяных мужиков.

– Ясно.

Он посмотрел на ее заклеенную пластырем руку.

– А Дурбан вас не проводила?

– Нет.

– Она заперла за вами дверь?

– Не думаю. Но, может быть, я просто не обратила на это внимания.

– И ни в подъезде, ни на улице вы никого не встретили?

– Нет. Никого.

– А вы не обратили внимания – не были ли там припаркованы какие?то машины?

– Не припоминаю.

– Ладно. Значит, вы перешли по мосту и…

– Что вы имеете в виду?

– Куда вы направились?

– Домой.

– Вы пошли домой пешком? С Торденшоллсгата до Энгельстада?

– Да.

– Путь неблизкий, правда?

– Возможно. Да, неблизкий. Но мне хотелось пройтись. Мне надо было о многом подумать.

– И о чем же вы думали, если вам понадобилась столь продолжительная прогулка?

– Ну, это связано с Майей и вообще, – пробормотала она. – Как она такой стала. Мы с ней так хорошо знали друг друга, правда, это было давно, но я все равно не могла этого понять. Я думала, что знала ее, – сказала она, как бы размышляя про себя.

Эва загасила сигарету и откинула волосы назад.

– Значит, вы встретили Майю Дурбан утром в среду впервые за двадцать пять лет?

– Да.

– И ненадолго заезжали к ней вчера вечером между шестью и семью?

– Да.

– И это все?

– Да. Конечно, это все.

– Вы ничего не забыли?

– Нет, не думаю.

Он встал с дивана, снова кивнул, потянулся за зажигалкой, на которой были теперь отпечатки пальцев Эвы, и сунул ее в нагрудный карман.

– А вам не показалось, что она чем?то обеспокоена?

– Да нет, не показалось. Майя была на коне, она всегда такая была. «Все под контролем».

– Случайно в разговоре с вами она не обмолвилась, что ее кто?то преследует? Или что у нее конфликт с кем?то?

– Нет, ничего такого.

– А пока вы там были, никто не звонил?

– Нет.

– Ну, не буду вам больше мешать. Будьте добры, позвоните, если вдруг что?то вспомните, то, что покажется вам важным. Что угодно!

– Хорошо!

– Я позабочусь о том, чтобы вам немедленно включили телефон.

– Что?

– Я пытался вам дозвониться, а на телефонной станции сказали, что телефон отключили за неуплату.

– Ах, да. Большое спасибо.

– На случай, если нам понадобится еще поговорить с вами.

Эва прикусила губу.

– Кстати, – сказала она, – а как вы узнали, что я была там?

Он сунул руку во внутренний карман и достал маленькую книжечку из красной кожи.

– Седьмое чувство Майи. Вот здесь записано, «30 сентября. Встретила в „Глассмагасинет» Эву. Ужинали у „Ханны»». Дальше – ваше имя и адрес.

«Как все просто», – подумала Эва.

– Сидите, – продолжал он. – Я найду дорогу.

Она снова рухнула в кресло, чувствуя себя совершенно измочаленной, и так сжала пальцы, что рана опять начала кровоточить. Сейер прошел через гостиную и вдруг остановился перед одной из ее картин. Склонил голову набок и опять повернулся к ней.

– А что это означает? Эве не хотелось отвечать.

– Я не имею обыкновения объяснять свои картины.

– Ну, это понятно. Но вот это, – и он показал на росток, проклюнувшийся из темноты, – напоминает мне церковь. А вот это серое, на заднем плане, – это, может быть, надгробный камень. Немного скругленная вершина. Он далеко от церкви, но все равно видно, что они как?то связаны друг с другом. Кладбище, – сказал он просто. – С одним?единственным надгробным камнем. Кто же там похоронен?

Эва с удивлением уставилась на него.

– Вероятно, я сама.

Он опять пошел к выходу.

– На меня еще ни одна картина не производила такого сильного впечатления, – признался он.

Когда дверь за ним захлопнулась, она как раз подумала, что ей, наверное, следовало бы заплакать, но сейчас было уже поздно. Она сидела, сложа руки, и слушала жужжание стиральной машины. Как раз включилась центрифуга, она крутилась все быстрее и быстрее, пока звук ее не стал угрожающим.

***

Она попыталась отогнать от себя страх. Вскоре на смену ему пришел гнев, незнакомое чувство, которое росло и росло. Раньше она никогда не приходила в ярость, испытывала только отчаяние. Она подошла к обеденному столу, взяла сумку, открыла ее и вытряхнула деньги. По меньшей мере сто бумажек по сто крон, несколько пятидесятикроновых купюр и куча тысячных. Она считала и все никак не могла сосчитать их, не веря собственным глазам. Больше шестидесяти тысяч! «На карманные расходы», – сказала Майя. Эва разложила их на аккуратные кучки и покачала головой. На шестьдесят тысяч она могла бы жить вечность, во всяком случае полгода. И самое главное: этих денег никто не хватится. О них вообще никто ничего не знает. А кому бы они могли достаться, подумала она, – государству? У Эвы появилось какое?то странное чувство: ей стало казаться, что она заслужила эти деньги. Что они принадлежат ей. Она опять собрала купюры, нашла резинку и снова стянула их. И ее перестало волновать, что она их взяла. На самом деле, это должно было ее беспокоить, она удивлялась, что это ее нимало не волновало, она ни разу в жизни ничего не украла, разве что сливы из сада фру Сколленборг. Но почему они должны были оставаться лежать там, в плошках и вазах, когда они ей так нужны? После недолгих раздумий она направилась в подвал. Покопавшись там немного под столом, она нашла пустое ведерко из?под краски, которое внутри совсем высохло. Раньше там была зеленая краска, цвета липы, полупрозрачная. Она положила пачку купюр в ведерко и снова сунула его под стол. Если ей теперь что?то понадобится, она просто сунет руку в ведерко и вытащит несколько купюр, подумала она удивленно. Надо же – Майя говорила точно так же. Она вылезла из подвала. Это все потому, что никто их не найдет, подумала она. Может, мы все воры, просто не всем представляется подходящая возможность. А ей представилась. Деньги, которые никому больше не принадлежали, они и вправду должны достаться тому, кому очень нужны. Таким, как мы с Эммой. И, кроме того, – у Майи на даче спрятаны еще почти два миллиона. Она опять покачала головой. Она даже не могла себе представить такую уйму денег.

А вдруг они так хорошо спрятаны, что их вообще никто никогда не найдет? Неужели они так и будут лежать там, пока не истлеют? «Я оставлю деньги тебе», – сказала Майя. Конечно, это была шутка, но сама мысль об этом вызывала у нее трепет. А вдруг Майя на самом деле хотела так поступить? Эта мысль потихоньку проникала в ее сознание, она пыталась отогнать ее. Деньги, о которых никто не знает. Она даже не могла представить себе, что могла бы сделать с такой пропастью денег. Ну конечно, это совершенно бредовая мысль. Это целое состояние, столько денег утаить невозможно, та же Эмма стала бы спрашивать, откуда это у них вдруг появилось столько денег, она могла бы проговориться Юстейну, и он тоже стал бы задавать вопросы, или же отцу, или же своим друзьям и родителям друзей. Вот потому?то так непросто быть вором, думала она, всегда найдется кто?то, кто станет подозревать, тот, кто знает, как бедно они жили, а слухи распространяются молниеносно. Господи, если бы только Майя знала, о чем она тут думает! А она, возможно, лежит сейчас в морозильной камере в морге, и на пальце ноги у нее номерок. Дурбан, Майя, родилась 4 августа 1954 года.

Она поежилась. Но мужчине с «конским хвостиком» недолго гулять на свободе, таких всегда задерживают. Оставалось только немного подождать, когда кольцо вокруг него окончательно сомкнётся, у него нет никаких шансов улизнуть, ведь теперь на вооружении полиции такие современные методы – например, тест на ДНК, а то, что он трахался с Майей, еще упрощает дело. Это все равно что оставить свою визитную карточку, не говоря уже про отпечатки пальцев, про волосы, нитки с одежды, и наверняка еще есть масса других улик. Она читала об этом в детективных романах. Внезапно она подумала, что и сама оставила кучу следов. Эта мысль привела ее в ужас. Следователь вернется, она была теперь в этом уверена. Тогда ей придется повторить свой рассказ, возможно, чем чаще она будет его повторять, тем легче это будет. Она решительно направилась в мастерскую. Через голову натянула на себя рубашку, в которой обычно работала, и свирепо уставилась на черный холст, натянутый на раму. Шестьдесят на девяносто, самый подходящий формат, не большой и не маленький. В ящике она нашла наждачную бумагу и деревянный скребок. Она оторвала кусок бумаги и намотала ее на деревяшку, взяла палку в руку и сделала несколько взмахов в воздухе. А потом накинулась на холст. Она начала с правой стороны и сделала несколько царапающих движений, вкладывая в них всю свою силу. Цвет холста стал серым, как свинец, немного светлее там, где ткань состояла из толстых нитей. Она повернулась спиной к холсту. А если они его не найдут? А если он так и останется на свободе? «Опель Манта». BL744, кажется, так? Попадаются далеко не все, подумала она, если у них в архиве изначально ничего на него нет, как они смогут его найти? Все ведь произошло так быстро и абсолютно беззвучно. Он выскользнул из квартиры и исчез буквально за несколько секунд. И если машину видела только она, они никогда не узнают, что он ездит на «Опеле Манта», а таких машин очень мало, и на самом деле, зная это, вычислить его было бы нетрудно.