Жена на продажу, таверна на сдачу (СИ) - Фрес Константин - Страница 13

Я долго терла каждое стекло тряпкой, смывая дождевые разводы, пыль, мух, паутину. Но мои старания были вознаграждены; в таверне стало светлее, намного светлее после моих усилий. А рамы окон оказались благородного коричневого цвета мореного дуба.

Фонари я тоже все отмыла, отскребла залитые жиром и вычерненные копотью стекла. Песком надраила до блеска металл, из которого эти фонари были сделаны.

С балок, к которым они были подвешены, я смыла немало копоти.

Мебель, стены — всюду я тщательно прошлась щеткой, немилосердно сдирая копоть и сажу. Каменную кладку у печи отшоркала чуть не добела.

Вымела весь мусор, весь песок. Отмыла кирпичи печи, так, что они красными стали.

Распахнула все окна, чтоб проветрить застоявшийся воздух, запах кислятины, и высушить мокрые полы.

В таверне было прохладно, чисто, свежо. Пахло только свежим ветром и немного копченым мясом. Солнечные пятна на полу лежали ровными квадратами, мокрые доски быстро сохли.

Когда я переводила дух, сидя на крыльце, явился Карл, довольный, словно сосватанный.

Он купил крепкие, добротные башмаки и штаны. Рубашонка на нем была тоже новая, простая; а вот куртку он взял добротную, из коричневой кожи, украшенную желтой строчкой.

Свои старые вещи он увязал в узелок и нес с собой.

— Ну, и красив ты! — всплеснула я руками, разглядывая принаряженного Карла. — Ну, хорош!

— В этом по праздникам буду ходить! — важно сообщил он мне, поворачиваясь то так, то этак, чтоб я разглядела его великолепие. — И когда папаша не видит. Помочь тебе с чем-нибудь? Ты, я вижу, устала. Приляг, отдохни. А я доделаю дела.

— Было б неплохо, — ответила я. — Нужно пол помыть в зале, да кое-какую посуду.

— О, это я мигом! — сказал Карл радостно. — Мыла я тебе купил, но ты ведь можешь постирать позже?

— Позже будет уже поздно, — усмехнулась я.

— Тогда, — задумчиво протянул Карл, поскребя в затылке, — давай я приготовлю ужин. Я же видел, как ты делаешь, я смогу! А то ты уже устала, а если еще и стирать…

— Спасибо, Карл, — умилилась я. — Вот это будет действительно кстати.

— Значит, договорились!

— А где стирала твоя матушка?

— В купели, — ответил Карл. — Это такая огромная, но низкая деревянная бадья. У нас есть комната, где все для стирки. Там и доска, и зола, и щетки…

Я критически оглядела его серый узелок, связанный из старой одежды.

— А чего же вы не стираете?

Карл пожал плечами.

— Папаша говорит, что стирать — только ткань портить. От стирок она якобы истирается и рвется быстрее.

— А без стирок преет! Ну, показывай мне свою купель!

Постирочная в доме Якобса была действительно замечательная.

Огромнейшая купель служила и ванной для стирки, и местом, где можно было помыться. Там я в щелоке замочила свое платье, испачканное в грязи в день торгов, и свое ужасное постельное белье серого цвета.

Пока Карл мне носил воду, чтоб наполнить купель, я привела в порядок свою крохотную комнатушку.

Вот уж от души ее драила! Даже стены оказались белеными! А пол вовсе не земляным, а тоже деревянным! И стул из светлого дерева, а не коричневым! Коричневое — это мухи насидели!

— Фу, фу, ужас! — восклицала я, выгребая грязь и сор из углов.

В приступе отвращения, в целях дезинфекции промыла каждый камешек, каждую досточку с щелоком. Тюфяк вытрясла в окно. Окно тоже отмыла. Яростно терла стекла, пока они не заскрипели и пока заходящее солнце не блеснуло в них.

И только когда и моя комнатушка наполнилась запахом свежести, я кое-как опустилась на тюфяк и уронила руки на колени. Сил почти не осталось. А еще белье…

Но спать в грязи, носить платье, пропахшее несвежим телом — нет, это не по мне!

Карл, конечно, был большая умница.

Пока я кое-как отстирала свое платье, он виртуозно приготовил обычную похлебку.

Но так вкусно, да и сливок плеснул так щедро, что она ни в чем моей похлебке не уступала.

Я же, постирав простынь, поставила ее кипятиться в железном тазу тут же, на маленьком очаге в постирочной.

Вы знали, что от щелока белье становится кипенно-белым? И никакими порошками так не отстираешь!

Вот это невероятна магия!

Я спустила из купели воду, выдернув пробку. Вода уходила по желобу за стену дома и там с шумом лилась на камни.

Отмыла купель изнутри щеткой и песком, сполоснула ее, и попросила Карла наносить еще воды. В моих планах было помыться.

Выстиранное и прокипяченное белье я развешивала уже в темное. Оно хлопало на ветру, и я с удовольствием подумала, что завтра сниму его уже сухим, чистым, шуршащим.

В таверне было тихо и чисто. Да, тут ужинали люди, и все еще топилась печь — на ней Карл грел воду, угадав мое желание искупаться. Но посуда теперь была чистой, без разводов и пристывшего жира. Карл ее перемыл после ужина.

Сковородки и половники висели в ряд, каждый на своем месте, а не валялись кучами где попало. Кружки и миски красиво и аккуратно лежали на полках.

На полу ни пятнышка. Столы блестели в ночном свете. На балках висели венки из еловых лап — это Карл их нарезал, сплел и украсил таверну. Пахло хвоей и травой.

Дышать было легко, не пахло гарью. И атмосфера была особенной, какой-то торжественной и праздничной…

— Здорово стало! — сообщил мне Карл восторженно.

— На днях займемся лестницей, вторым этажом, — устало сказала я. — И твою комнату отмоем и все перестираем. Есть у тебя комната-то?

— Есть! — радостно ответил Карл. — Но я сплю там только летом, а то холодно.

— Ничего, Карл. Скоро в этом доме всегда будет тепло! Если мы выкупим эту таверну в твоего отца, уж на топливе экономить не станем!

Мы и сейчас не экономили.

Папашу Якобса хватил бы кондратий, если б он увидел, сколько дров мы сожгли для стирки!

Но лесорубы принесли еще, да и докупили мы с Карлом, чтоб Якобс не злился.

Было очень тепло, и дом немного просох от весенней сырости. Промозглый холод исчез.

— Ну, давай попросим шкаф помочь нам приготовиться к празднику?

Если честно, я не была уверена, что получится.

Сил не было воображать нечто вкусное.

Пиво? Ну, что я могла подумать о пиве.

Только то, что нам его нужно много. И самого лучшего. Крафтового. Можно в нарядных деревянных бочонках. Тягучего, густого, желтого, как самый дорогой янтарь.

Я меланхолично представила, как оно льется тугой струей в кружку. Как вскипает большими пузырями шапка пены. Как запах хлеба бьет в ноздри. И ощутила на языке сладковато-горький вкус этого холодного напитка…

Шкаф пахнул холодом, оповещая, что мой заказ исполнен.

Я открыла дверцу и охнула.

Из холодильника, словно его что-то подпирал сзади, высунулся холодный бочонок.

Мы с Карлом его подхватили, и на его месте тотчас появился еще один, лакированный и блестящий капельками конденсата. Словно любопытный поросенок.

— О, получилось! — в полном восторге вскричал Карл, помогая мне извлекать нашу добычу из шкафчика.

— Вот же дела! — поразилась я, вытаскивая третий бочонок. — Да сколько их там?! Я не переборщила ли с желаниями?! А вдруг их там тысяча, и мы шкаф не сможем закрыть? А куда эти поставим?!

Но Карл не разделял моего ужаса.

— В погреб, — весело ответил он. — Погреб-то пустой! И там холодно, как в животе у лягушки. И бочонков вышло не так уж много. Кажется, вот и все.

Все — это десять штук. Десять бочонков по десять литров.

И большая глянцевая открытка, привязанная к последнему бочонку.

«Лучшему работнику месяца!» — гласила надпись на ней.

Значит, шкафчик поощряет тех, кто не просто лопает его дары, но и работает как следует… Может, поэтому он и не работает у папаши Якобса? Тот работать-то не очень любит, спит да пьет.

Я перевела дух и закрыла дверцы шкафчика.

— Значит, теперь поросят, — неуверенно произнесла я. — На угощение.

— Самое свежее и сочное мясо! — крикнул Карл, откатывая бочонок с пивом в сторону погреба.