Неоконченное путешествие - Фосетт Перси Г. - Страница 73

Я прибыл в Рио-де-Жанейро в феврале 1920 года. Обмен фунтов стерлингов на мильрейсы оказался для меня очень невыгодным: я получил немногим больше двенадцати мильрейсов за фунт; позже, когда я был вынужден проделать обратную операцию перед тем как вернуться в Англию, мне пришлось платить сорок мильрейсов за фунт.

Жизнь в Рио была дорогой, особенно потому, что приходилось останавливаться в отелях. Я испытывал постоянное чувство тревоги: что будет, если мои усилия собрать средства для экспедиции пойдут прахом? Сперва я остановился в отеле «Интернационал», вверх по улице Сильвестра; однако здесь жило много немцев, и я переехал, хотя и не без сожаления. Несомненно, это предрассудок, но война еще вспоминалась как трагедия недавнего прошлого — рана далеко не зарубцевалась, — и я еще не мог относиться к немцам без предубеждения. Тот факт, что перед войной я общался и дружил со многими немцами, был забыт или скорее затмился иллюзией патриотизма, как мы его понимали. Во всяком случае перемена была к лучшему, так как британский посол сэр Ральф Пэджит устроил меня у себя в великолепной резиденции посольства.

Я провел в Рио-де-Жанейро шесть месяцев; в общем мне жилось отлично, несмотря на все мои тревоги. С крыши посольства во все стороны открывались чудесные виды, а в этом отношении Рио несравненен. Внизу прекрасное авеню Бейра-Мар, идущее у подножия горного кряжа, вливалось в пригород Копакабана, затем проходило через другой пригород, третий и так далее на протяжении двенадцати миль вдоль чудесного берега. По вечерам мы часто уезжали на автомобиле по этому шоссе и возвращались затемно, когда одна из наиболее замечательных в мире систем городского освещения внезапно вспыхивала во всем своем великолепии, бросая россыпь мерцающих отсветов в спокойные воды бухты.

Какими тусклыми и мрачными кажутся наши состарившиеся английские города после такой красоты! Здесь просто невозможно было скучать. Гавань всегда была оживлена: приходили и отплывали лайнеры, местные пароходики суетливо сновали, подобно гигантским водяным жукам, между городом и столицей штата Нитерой. Веселая, нарядная публика наводняла улицы. Песчаные пляжи были настолько просторны, что даже тысячи купальщиков не могли их переполнить. Для довершения картины не хватало только яхт. Их не было ни одной, но придет время, и они появятся, ибо Рио-де-Жанейро богатый город. Я вижу в нем столицу нарождающейся цивилизации.

В тропическом и субтропическом поясах Южной Америки климат зимой становится прохладнее. С мая по сентябрь нигде не найти более приятной температуры, чем в Рио, и, если бы этот сезон не совпадал с северным летом, я уверен, что тут был бы огромный наплыв приезжих. Тот, кто не видел Рио, не может себе представить, какой это рай. Рио — парадные ворота обширной страны, безграничные богатства которой не поддаются оценке. У бразильцев есть все основания гордиться своей столицей. Здесь превосходная гавань, прикрытая высокими живописными горами; в это-то чудесное обрамление и вписался город-жемчужина, поражающий богатством, изобилующий роскошными отелями, великолепными магазинами, широкими проспектами и несравненными бульварами.

Я получил возможность снова говорить с президентом, и он любезно выслушал мои предложения, быстро и легко схватывая суть дела, что так типично для южноамериканских государственных деятелей. Я докладывал также членам кабинета, но не добился успеха, пока английский посол не поддержал мои просьбы своим авторитетом. Только после этого правительство согласилось субсидировать экспедицию. Я отказался от всякого жалованья, зато было назначено хорошее вознаграждение одному офицеру наших военно-воздушных сил, который хотел сопровождать меня.

Я сознавал, что совершаю преступление против бон-тона, входя в дворцы и парламенты без фрака и цилиндра, но, по правде сказать, их у меня и не было. С безрадостных дней учебы в Вестминстерской школе и в более поздние времена, когда я восставал против правил, предписывающих молодым офицерам приближаться к богам Уайтхолла не иначе как во фраке и цилиндре, у меня в памяти навсегда остался ужас перед этими видами одежды. Выло время, когда требовалось строго соблюдать условности при посещении южноамериканских президентов, теперь это стало необязательно, и я увидел в этом признак распространения на континенте большей широты взглядов.

Я телеграфировал офицеру в Англию, чтобы он выезжал и присоединялся ко мне. Посольство дало каблограмму в министерство иностранных дел, а бразильское правительство отправило телеграмму своему послу в Лондоне. Однако офицер передумал, и передо мной встала проблема найти компаньона здесь. Мне казалось, что в Рио найти такого человека невозможно. Тогда издатель английской газеты в Сан-Паулу решил помочь мне и дал объявление о том, что требуются «способные молодые люди». В объявлении лишь намеком указывалось на то, для какой цели они нужны, но откликов было столько, что появилась надежда найти хотя бы одного подходящего человека среди массы совершенно неприемлемых кандидатов. Претенденты осаждали посольство, караулили меня на улицах, заваливали меня письмами и рекомендациями. Большинство из них имело работу, но романтика исследований непреодолимо отрывала этих людей от их занятий, и они готовы были пожертвовать своей благоустроенностью. Мне было жаль разочаровывать их, но никто из них явно не подходил мне.

Когда я почти совсем отчаялся, мне встретился один здоровенный австралиец, который искал работы. Его звали Батч Рейли. Это был широкоплечий детина шести футов пяти дюймов ростом. Он утверждал, что был майором, волонтером добровольческого корпуса, укротителем диких лошадей, матросом и т. д. и т. п.

— К тому же, — сказал он, — я владею скотоводческой фермой в двадцать тысяч акров. Что касается лошадей и кораблей — учить меня нечему!

На последнем матче по боксу Батч с таким жаром принялся отделывать своего противника — американского боксера, что его не мог остановить ни гонг, ни секунданты, ни судья. Потребовались соединенные усилия многих зрителей, чтобы развести противников, которые решили закончить бой нокаутом — либо на ринге, либо вне его. Такой человек, как Батч, должно быть, мог выдержать путешествие по лесам, и я охотно взял его своим попутчиком.

Бразильское правительство обещало прикомандировать ко мне двух бразильских офицеров. Генерал Рондон, инженер и широко известный исследователь, сопровождавший экспедицию Рузвельта на Рио-Дувида, любезно взялся подыскать мне подходящих людей. Когда все было готово, мы с Батчем, попрощавшись с самой гостеприимной и веселой колонией британских подданных в Южной Америке, 12 августа уехали в Сан-Паулу.

Английские резиденты Сан-Паулу развлекали нас как могли и всячески старались нам помочь. Они даже преподнесли нам пистолеты и патроны к ним. Это были дары сомнительной ценности, но тем не менее мы приняли их с благодарностью. Мы посетили Бутантанский змеиный институт, где нас снабдили большим количеством противозмеиной сыворотки на случай укусов. Этот институт хорошо организован и оказывает неоценимые услуги жителям наводненных змеями местностей. Заведение подобного рода неплохо было бы иметь и в других странах мира.

В течение многих лет не зарегистрировано ни одного случая, когда в результате применения сыворотки укушенный не поправился бы, даже находясь в крайне опасной степени отравления. Бушмейстеры, жарараки, смертоносные гремучие змеи и практически все другие разновидности бразильских ядовитых змей содержатся здесь на учете и используются для приготовления сыворотки. Мы видели также ценную неядовитую змею, называемую musserau — черную, блестящую рептилию от четырех до шести футов длиной, пожирающую ядовитых змей и потому заслуживающую, чтобы ее разводили. Сотрудники института обращаются со змеями с небрежностью, основанной на многолетнем опыте, и, хотя со стороны кажется, что они безрассудно неосмотрительны, они знают, что делают и насколько могут рисковать.

Путь от Сан-Паулу до реки Парагвая был утомительным и пыльным. Мы ехали, вероятно, по наихудшей во всей республике железной дороге. Она была плохо построена и отвратительно содержалась. К западу от реки Параны поезд обычно два или три раза сходит с рельсов, и постоянная качка каждую минуту напоминает пассажиру о грозящей опасности. Но нам определенно повезло — мы сошли с рельсов всего один раз, и то лишь потому, что тормозной кондуктор перевел стрелку под паровозом как раз в тот момент, когда мы выходили на одноколейную магистраль после разъезда с другим поездом. Наиболее памятным инцидентом путешествия была потеря моей драгоценной шляпы; она улетела из окна вагона по небрежности Батча, а ведь хорошую шляпу не так легко купить здесь, на окраинах цивилизованного мира!