Волна вероятности - Фрай Макс - Страница 34

Вильнюс, весна 2021 года

В самом начале улицы Кальварию Анэля резко остановилась.

– Подворотня отличная. Подождешь две минуты? На этом берегу я его еще ни разу не рисовала, – наконец сказала она.

– А обязательно надо на этом? – спросил ее Жёгас (вообще-то он Кястас, но Юрате окрестила его Кузнечиком, потому что «Кястас» совершенно ему не идет, и новое имя прижилось как родное, Жёгаса уже на работе так называют, и даже мама, когда звонит).

– Да вроде не обязательно, – пожала плечами Анэля. – Про разные берега он мне точно не говорил. Но мне самой теперь кажется, что надо равномерно распределить Виталика по всему городу. Чтобы он везде был!

Жёгас знал, о чем речь. Анэля рассказала ему про Виталика. Правда без предыстории, без пустынного райского Вильнюса, не похожего на себя. В сокращенной версии Виталик был просто веселым мужиком подшофе, который ей встретился в трудный момент, поднял настроение и велел о нем всем рассказывать. А лучше – на стенах писать. И что Юрате ей посоветовала всерьез отнестись к этой просьбе. И предложила не просто писать про Виталика, а при всякой возможности его рисовать. Потому что абсурдные действия способствуют достижению дзена. А он нам всем в ближайшее время точно не повредит.

Жёгас так и не понял, в чем смысл затеи, но не стал возражать. Юрате, конечно, странная. И задания у нее иногда очень странные: ходить со скошенными глазами, угощать речку вином или пивом, обниматься с деревьями, искать в Старом городе проходные дворы. Как будто прешься под веществами, но на трезвую голову. И жизнь почему-то от этого улучшается. И кстати, спина-то. Спина! С начала зимы не болит.

– Ручки, ножки, огуречик, – говорила Анэля, быстро орудуя мелом. – И ушанка! Все, готов светлый образ. Он – Виталик, он есть. – И подписала: VITALIK, латинскими буквами. Спросила: – Так же правильно? Последняя «кей», а не «си»?

Жёгас (бывший Кястас) кивнул. Сто раз уже ей говорил, что в литовском «си» – это «це», и читаться будет «Виталиц»; впрочем, ладно, не жалко. Он любил подсказывать и объяснять. Посмотрел на Анэлин рисунок и невольно поморщился – никуда не годится! Кривые овалы и палки, не Виталик, а черт знает что. Сказал:

– Дай-ка мне мел на минутку.

Анэля удивилась, но мелок отдала.

Минуту спустя она ахнула:

– Ой как круто! Так ты художник!

– Ну что ты. Просто в студию в детстве ходил. Но в хорошую. Лучшую в городе. При Доме Учителя. Очень я тогда все это любил.

– Только, – попросила Анэля, – сделай глаза побольше. Они у него огромные.

– У кого?

– Так у Виталика же.

– А. Да, действительно, – рассмеялся Жёгас. И увеличил на рисунке глаза.

– Теперь стало совсем похоже, – обрадовалась Анэля.

– Правда, что ли, похож? Странно. Я-то его не видел.

– Да, удивительно, – согласилась она. – Ты не видел, а получилось. Одно лицо! Отойди, я сфотографирую. Буду снимать с него копию. Как студенты в музеях с картин больших мастеров!

Жёгас невольно расплылся в улыбке. Как ни крути, а он был польщен.

– Если сразу не получится, не огорчайся. Я тебе еще хоть сто Виталиков нарисую, – пообещал он.

– Семьдесят третий, – вслух сказала Юрате. Отряхнула руки от мела, достала телефон из кармана и записала в заметки это число. Потому что в делах должен быть порядок, даже если ты – воплощенный хаос. Особенно если ты – бывший он.

Отошла на несколько шагов, критически оглядела рисунок. Левой задней ногой накарябано, полная ерунда. Но пропорции все-таки более-менее, и ушанка на месте, и глаза, как у собаки из «Огнива». Какие надо глаза.

«Сюда бы Мирку, – вздохнула Юрате. – Ух он бы нарисовал! Или ладно, пусть не рисует, а просто ходит туда-сюда. Как же я по Мирке скучаю! И по всем, кого увезли поезда».

– Я, между прочим, вообще рисовать не умею, – сказала Юрате рисунку. – Не позаботилась об этом заранее, не научилась, когда учиться было легко. Не догадалась, что пригодится. Но ты все равно получился вполне ничего. Как будто ты мне изнутри помогаешь.

Рисунок почти незаметно кивнул.

– Да естественно, помогаешь, – улыбнулась Юрате. – И это такое счастье! Восхитительный мой гонорар. Как же мне нравится эта игра – рисовать тебя в подворотнях, прятаться от прохожих, втайне надеяться, что ты улыбнешься или кивнешь. И ты действительно иногда улыбаешься. И киваешь. И я это вижу своими глазами. Человеческими, слепыми. Но это, получается, поправимо. Да все поправимо. Если ты снова есть, я вообще все смогу.

Гас (производная от «Серёгас», он же Сергеюс, то есть литовский Сергей) огляделся по сторонам, убедился, что на улице пусто, достал из кармана баллончик Montana black, буквально одним стремительным росчерком написал на витринном стекле: «VITALIK» и рядом по-русски: «ВИТАЛИК». Чтобы было и так, и так.

– А почему «Виталик»? – спросил его брат.

Ромас был на три года младше, но нормальный чувак. У других младшие братья и сестры – обуза и ябеды, их не то что с собой брать куда-то, слова лишнего не скажи. А Ромас крутой. Только задает слишком много вопросов. Как в два года начал, так и не останавливается. Все ему интересно. Задолбаешься отвечать.

Гас недовольно пожал плечами и буркнул:

– Просто такой прикол. Сейчас все наши везде пишут «Виталик». Не знаю, с чего это началось.

– Я в субботу вас с Жёгасом видела, – сказала Милда. – На Пилимо, возле яйца.

– А я тебя не заметила, – огорчилась Анэля. – Почему ты не подошла?

– Потому что стояла на другой стороне. А орать не хотелось. И машины сплошным потоком, как будто не выходной. Пока дождалась зеленого светофора, вы ушли куда-то по Швенто Стяпано. Но речь не о том.

Милда торжествующе взмахнула рукой и продолжила, почему-то шепотом:

– Я видела, что вы нарисовали там на воротах!

– Ой, – смутилась Анэля. – Ой!

– Такой отличный рисунок у вас получился, – сказала Милда. – Харизматичный мужик. Я его даже сфотографировала. И хочу тебя вот о чем спросить. У меня есть хобби. Я рисую открытки. В основном про Вильнюс. Что вижу – люди, птицы, дома, заборы, коты. Так, ничего особенного. Но мне самой очень нравится их рисовать. Самые удачные печатаю небольшими партиями. Дарю друзьям. Остатки дочка продает в своем инстаграме. Зарабатываем в среднем на два кофе в месяц. А иногда еще и на торт! Но счастья от этих открыток примерно на сто миллионов. Как больше ни от чего.

– Я понимаю, – горячо кивнула Анэля. – Еще бы!

– Ну вот. И так мне ваш мужик понравился – страшное дело! Хоть замуж за него выходи, да он не зовет. Можно, я нарисую его на открытке? И даже доходами поделюсь. В смысле, кофе с меня. И кусочек торта, если бизнес бойко пойдет.

Они переглянулись и рассмеялись. Милда спросила:

– Ну что, по рукам?

– По рукам, – согласилась Анэля. – Только лучше плати открытками. Мне и Жёгасу. Это же он рисовал. А во-вторых, обязательно напиши на открытке «Виталик».

– Как вы написали на тех воротах?

– Ага.

– Ну если тебе это важно…

– Виталику важно, – улыбнулась Анэля. – Он меня очень просил.

– Мама, – сказала Сигуте, – на меня дядя смотрит.

Рута поспешно спрятала в карман телефон и огляделась.

– Что за дядя? Где он?

– Так нарисованный, – объяснила Сигуте, ткнув пальцем в направлении подворотни. – А смотрит на меня как живой.

– А, нарисованный, – с облегчением вздохнула мать. – Что ж ты меня пугаешь. Я думала, какой-нибудь… – она хотела сказать «извращенец», но вовремя спохватилась, что тогда придется объяснять значение нехорошего слова, и заменила его на безобидное: – …хулиган.

– Так он хулиган, – подтвердила Сигуте. – По-хулигански смотрит. Как будто хочет сигару мне дать.

Рута рассмеялась от неожиданности: