Баба Люба. Вернуть СССР 2 (СИ) - Фонд А. - Страница 40

Всеволод вспыхнул:

— Любовь Васильевна!

— Всеволод Спиридонович, разве у нас был уговор на деньги? Напомните мне…

— Но это подразумевалось как само собой! — возмутился он, — деньги предназначены детям, вот туда они все и пойдут…

— Да? — улыбнулась я, — если мне не изменяет память, то речь шла, чтобы я помогла вернуть вам здание и отбиться от администрации. И я это выполнила. А вы?

— Что я?

— Вы свои обещания выполнили?

— Но я…

— Вот выполните свои обещания, Всеволод Спиридонович, и я сразу принесу вам деньги, — пожала плечами я, — или вы думаете, что я способна отобрать деньги у сирот?

— Ну… — судя по лицу старейшины, именно так он и думал.

— Ну как так можно, Всеволод Спиридонович? — мягко пожурила его я, — вы же сами прекрасно знаете, что у меня на иждивении находится двое сирот и я планирую взять еще третьего, скорей всего, больного ребенка, из детдома…

— Если вы о поездке в Нефтеюганск, то там не всё так просто, — вздохнул Всеволод и забарабанил пальцами по столу.

У меня сердце нехорошо ёкнуло:

— Поездка срывается?

— Нет-нет, просто много бюрократии, вот всё и застопорилось. Понимаете, Любовь Васильевна, там, наверху, сложно доказать, почему именно туда, так далеко, нужно ехать нашим членам общины с проповедями.

— Не вижу проблем, — ухмыльнулась я, — запросите в управлении по трудоустройству, или как там оно правильно называется, статистику, сколько жителей Калинова ездят на вахту в Нефтеюганск. И сами увидите, что основания есть!

— Но я всё ещё не совсем понимаю…

— Да что там понимать! — всплеснула руками я, — возьмите хоть мою семью. Мы жили с мужем, любили друг друга, всё у нас хорошо было. Потом он уехал на заработки в Нефтеюганск, завёл себе там, на стороне, семью, настрогал… простите, намастерил, детей… И таких семей, как у меня… что была, но распалась — в Калинове каждая вторая, если не каждая! Так что благое дело — поехать туда проповедовать, чтобы сохранить семьи прихожан. Да и женщины, чьи мужья там на заработках, если будут знать, что наша община может хоть раз в году туда поехать — с удовольствием будут приходить к нам.

— Хм… — посветлел лицом Всеволод. — А ведь может сработать.

— Точно сработает, — убежденно сказала я, — более того, вы привнесете эту идею как новацию, и другие общины из других городов будут поступать также!

— А как они узнают?

— Ну у вас же есть какие-то конференции, когда все старейшины где-то собираются, отчитываются, делятся проблемами? — горячо заговорила я, и, дождавшись кивка Всеволода, продолжила, — вот вы и выступите там с этим вопросом, Всеволод Спиридонович. Но идеально, чтобы вы не просто подали это как некую абстрактную идею, а показали первые конкретные результаты. Мол, вот мы съездили туда, были там столько-то дней, прочитали столько-то проповедей, раздали столько-то журналов, и в результате в семьи вернулись столько-то мужей, а их жены, которые остались в Калинове, столько-то человек пришли в общину. Вооот!

Глаза Всеволода загорелись.

— Хорошее предложение! — воскликнул он, потирая руки, — а вы знаете, а ведь может и получится! И будет крайне полезно для спасения семей. Еще Господь говорил…

На этом месте я отключилась, продолжая обдумывать, что ему говорить дальше. Ведь то, что я переключила его на другую проблему, вопрос с деньгами не решил. Деньги нужно отдавать. Но я отнесла их в «Хопёр-Инвест» и отдать смогу только через почти три недели, не раньше. И что же мне говорить… А что, если…?

— … Любовь Васильевна, как вы думаете? — спросил вдруг Всеволод, и я вздрогнула.

Блин, я не знаю, что он меня спросил! Я не слушала!

— Надо подумать, — с озабоченным видом покачала головой я, — здесь вот так, с наскоку сложно что-то решить.

Всеволод недоверчиво и удивлённо посмотрел на меня, но комментировать не стал. Вместо этого опять спросил:

— Так что насчёт денег, Любовь Васильевна?

— Деньги отдам после поездки в Нефтеюганск, — выдала перл я, — хоть завтра, мне без разницы.

— Ну так отдайте сейчас, а мы поездку организуем, я же сказал…

Я промолчала, пристально и печально глядя на него.

— Вы мне не верите, Любовь Васильевна? — обиделся старейшина.

— Я никому не верю, Всеволод Спиридонович, — демонстрируя крайне усталый вид, сказала я, — раньше мужу верила… пока он двух детей не нагулял, и привёз их мне, а сам отказался от них, развёлся со мной и с любовницей укатил в Нефтеюганск. Ещё и квартиру порывался отобрать. Или родная сестра, которая втихушку продала дом старика-отца и сплавила его мне… Если родные люди так поступают, то кому тогда можно верить⁈

Я полными слёз глазами посмотрела на старейшину и тяжко вздохнула:

— Деньги сирот мне не нужны, Всеволод Спиридонович. Но пусть у меня хоть небольшая гарантия будет того, что меня опять не обманут. Кроме того, на кону ведь тоже судьба ребенка. Беззащитного ребёнка-инвалида. Вы меня понимаете?

— Понимаю, — вздохнул старейшина, осознав, что переубедить меня не получится. — Я постараюсь в ближайшее время решить этот вопрос.

— Уж постарайтесь, Всеволод Спиридонович, — покивала я, — если опять будут какие-то непонятки с бюрократией, спрашивайте меня, авось вдвоём что-нибудь надумаем.

Старейшина ушел, а я посмотрела на его чашку — чай он так и не выпил.

Сегодня с утра я отпросилась на работе и отправилась в педагогическое училище, куда будет поступать моя Анжелика. Нужно было прозондировать почву.

Здание педучилища встретило меня шумом. Причём вход для сдачи документов в приёмную комиссию был отдельный. Вряд ли там шумели студенты и преподаватели, но всё равно кто-то шумел.

Ну ладно, посмотрим.

Я толкнула обшарпанную, требующую покраски дверь, и вошла внутрь. Небольшой холл был набит людьми. Причём людьми взрослыми. Насколько я поняла — это родители будущих студентов, которые, как и я, пришли прозондировать почву.

Взмыленная девушка в невнятных очечках выглядывала из единственной открытой двери, на которой сверху было написано «Приёмная комиссия», и ниже «Приём документов с 20 июня по 15 августа». Так что времени вагон. Но взбудораженные родители волновались уже сейчас.

— Я слышала, что на юридический конкурс десять человек на место! — дрожащим голосом жаловалась чья-то мамочка с таким пышным начёсом, что редкие волосы аж просвечивали на свету.

— А у экономистов так вообще, говорят, чуть ли не двадцать! — поддержал её озабоченный мужчинка с пузиком и в клетчатой рубашке.

— Не может этого быть! — чуть не плача, воскликнула пухлая женщина в джинсовом платье с таким немыслимым количеством украшений, словно она была новогодняя ёлка. — Мне же обещали, что не больше пяти будет!

— Ой, слушайте этих сволочей, они такого наврут! — хохотнул мужчинка, и, уловив укоризненный взгляд какой-то гражданки сконфуженно покраснел.

— Что же делать⁈ — всплеснула руками пышноволосая женщина.

— А вот вы, что будете делать? — воинственно наступая, спросила меня женщина в джинсе. — На какой вы факультет будете поступать?

— На английский, — ответила я.

— Там нет чистого английского, — поправил меня мужчина в костюме, который тоже включился в разговор, — мой сын тоже будет туда поступать. Начальные классы и английский язык.

— Мы туда ради английского поступать будем, — сообщила я.

— Все также! — взвизгнула какая-то представительная бабушка.

— А нам хоть бы куда, — вздохнула некрасивая женщина, — лишь бы поближе домой. Мой оболтус такой, что страшно его в другой город отпускать.

— Правильно! Я тоже говорю — нечего далеко ехать, и так денег нету! — поддержал кто-то из толпы.

— На английский тоже конкурс большой, — сообщила стоящая рядом женщина, — я узнавала, примерно семь человек на место будет.

— А я думаю, что раза в два больше! — не согласился мужчина в костюме.

— Да вы что⁈ — ахнула какая-то тётка, явно деревенская.