Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна - Фортунская Светлана - Страница 24

Домовушка боялся инфекции, совсем как пенсионерка. И совсем как пенсионерка, верил в целительную силу лекарств. Все равно каких. И – опять же как пенсионерка – обожал заниматься самолечением и пользовать окружающих, что ему удавалось редко, поскольку Лада не допускала шарлатанских методов врачевания. Но Лады не было.

Поэтому Домовушка, обрадованный возможностью приложить свою лапку к моему исцелению, пошарил в каких-то своих схованках и притащил пузырек без этикетки, наполненный прозрачной жидкостью. Судя по запаху, это было что-то сердечное – не то валидол, не то корвалол. Но Домовушка утверждал, что это глазные капли и что глаза и нос «почитай одно и то же, рядом находются и сообщаются», на что, по его мнению, указывала прямая зависимость между слезами и соплями: «Потому как, ежели ты вдруг расплачешься, тут же из носу потекет. Опять же, ежелй у тебя носоморок, без слезы не обойдешься никак!»

– Тупица! – заорал Ворон и даже захрипел от возмущения. – Хр-рм… Конечно, нос с глазами связан, как связаны все органы единого организма! Но это не значит, что сложный перелом голени можно лечить валерьянкой! Ты Кота отравишь насмерть, откуда ты знаешь, может, в этом пузырьке синильная кислота?

– Откуль же синей ильной кислоте у нас в дому взяться? – озадаченно переспросил Домовушка. Перспектива отравить меня так испугала беднягу, что он даже позабыл обидеться на Ворона, употреблявшего, по своему обыкновению, непонятные слова.

– А откуда у тебя взялась эта гадость? – грозно спросил Ворон. – Что-то я не помню, чтобы Лада и Бабушка когда-либо пользовались лекарственными препаратами…

– А ты просто молод был тогда и не помнишь! – обрадованно воскликнул Домовушка. – Мы тогда в Питербурхе жили, и Бабушка эти вот капельки и прикупила. Они ей для какого-то опыту понадобились. А после она их мне отдала, я ими прострел лечил – оченно помогали! – а также глаза пользовал от катара ракты.

– Слушай, неразумная лохматая персона, – почти миролюбиво сказал Ворон, – если Бабушка их купила, когда мы жили в Петербурге и я был молод, значит, пузырьку этому лет сто. Знаешь ли ты, неуч, что все на свете приходит в негодность по истечении определенного срока? Даже если вещью, или предметом, или веществом не пользоваться.

– Да как же не знать! – залопотал Домовушка. – Ты не смотри, что неученые мы, тоже соображению кое-какую имеем. Я пузырек этот в шкапу храню, так что и не портится он вовсе[8].

– Ну, портится он или не портится, – вступил я в беседу, – а только я свой нос вам не дам, чтобы всякую гадость туда капали. Я лучше чихать буду. А вообще я есть хочу. Поужинаем, а там, может, оно само пройдет.

– Пройдет, как же! – проворчал Домовушка и со вздохом пошел настраивать аппарат для производства живомертвой воды – эта вода использовалась для лечения всяких серьезных заболеваний, например ушибов и переломов. (Если вы помните, как меня погружали в ванну сразу же после моего появления в этой квартире, вы догадались уже, почему на моем теле на следующий день не было никаких следов побоев.)

Аппарат был одним из наиболее полезных изобретений Бабушки, сотворенный ею из медицинской капельницы, велосипедного насоса и еще каких-то блестящих штучек. Она придумала его и сконструировала самолично еще в бытность свою студенткой Технологического института. Инженерное образование, полученное Бабушкой в нашем Здесь, расширило ее магические познания, приобретенные неустанным трудом в Там, в тридевятом царстве, тридесятом государстве. Как неоднократно вспоминал Ворон (и мне порядком надоели эти его воспоминания), Бабушка часто сокрушалась, что не может поделиться опытом с другими магами и чародеями своей родной страны: ведь она, по ее словам, изобрела прикладную магию, которая должна была служить инструментом, значительно облегчавшим тяжелую повседневную работу волшебника, освобождая его от будничной рутины для подлинно творческого труда. Так, например, помимо уже упомянутого автомата Бабушкой был сконструирован магокондиционер-ароматизатор, поддерживающий в квартире постоянную температуру, влажность и желаемый аромат, счетчик-накопитель магионов, универсальный стеклоочиститель и многое другое, необходимое в быту. Некоторое время Бабушка увлекалась оптикой и создала магопенсне, позволявшее лицам, не обладающим способностями к магии, различать магические поля и магионы – это пенсне я видел на носу Ворона, когда Лада занималась трансформированием меня в кота. От увлечения оптикой остались и зеркала в коридоре – Бабушка интересовалась их магической природой, которая, как оказалось, присуща даже дешевым изделиям ширпотреба, ничего общего не имеющим с волшебством. Ей удалось выявить интересную зависимость между кривизной отражающей поверхности и напряженностью создаваемого зеркалом М-поля. Но как раз в тот период Лада начала «входить в возраст», и Бабушка забросила все свои исследования ради единственной цели – найти путь назад.

Девочке стукнуло к тому времени, по моим подсчетам, лет восемьдесят, девочке пора было замуж. И пока Лада заканчивала школу и осваивала профессию секретаря-машинистки, Бабушка изучала литературу и проводила эксперименты по пространственному ориентированию, как называл это Ворон.

Но я отвлекся. В мои намерения не входило подробно рассказывать о Бабушкиных изобретениях в области прикладной магии. Я просто хотел объяснить вам, почему к одиннадцати часам, когда мы наконец-то пообедали – или поужинали, не знаю, как будет правильнее, – ванна была наполнена живомертвой водой.

Итак, мы наконец-то пообедали. Домовушка запер дверь на полагающееся количество запоров и засовов. Ворон, поскольку Лады не было дома, прочитал затворительное заклинание, решив этим ограничиться – все равно сплести магическую охранительную сетку было не в наших силах, мы ведь, хоть и являлись существами, так сказать, волшебными, не обладали способностями к чародейству. Я лежал на своей бархатной подушечке и собирался с силами, необходимыми для принятия ванны, – мое тело ломило, что предвещало сильную простуду или, может быть, даже грипп, если я немедленно не приму меры.

Тут-то все и началось.

Я не могу сказать, кто первым заметил Это. Помню только, что мы с Псом взвыли одновременно и одновременно же бросились на… На что? Этого я тоже не могу сказать.

Оно проникло в кухню через невидимую щель между рамой и форточкой в виде струйки вонючего дыма или тумана. Оно вползало очень быстро и по мере накопления формировалось в нечто непонятное, размытое и очень мерзкое. Мерзок был его вид, его запах, а на ощупь оно было в одно и то же время скользким, холодным и обжигающим. Я не знаю, как это у него получалось, но когда я вцепился в него зубами и когтями, то почувствовал гадкий вкус во рту и что оно жжется. Запахло паленой шерстью. Я отскочил, отплевываясь, и Пес тоже отскочил и ошарашенно мотал головой, глядя на Него с гадливостью и удивлением.

Мы все-таки смогли Это повредить. То есть мы Его не уничтожили, но разорвали на клочки, и эти клочки теперь медленно сползали в центр кухни, сливаясь в одно целое и обретая плотность. По краям Оно было лохматым, постепенно лохмы превращались во что-то вроде пальцев или щупалец. С их помощью Оно пыталось дотянуться до нас, до стен и – главное – добраться до коридора. В тех местах, где Оно прикасалось к стенам, обои обугливались и сползали клочьями, как обожженная кожа. Полотенце, которым была прикрыта миска Жаба, подало под струйку дыма и истлело в один миг; Жаб, покрытый волдырями, не квакал даже, а ревел жалобно, подвывая от боли. А дымок все полз и полз в форточку…

Я, позабыв об опаленной своей спине, с боевым воплем бросился в драку. Я не герой – об этом я хочу заявить сразу же, чистосердечно и без ложной скромности. Я не герой и ни в коей мере не хочу таковым казаться. Но в тот момент я не думал ни о героизме, ни о возможной в результате этого героизма гибели, ни о том, что дураки дерутся, а умный смеется. Эта тварь не оставила нам с Псом выбора. Мы должны были драться. Мы должны были победить Это. И мы победили.