Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна - Фортунская Светлана - Страница 11

Ее длинную, точеную шейку узенькой красной ленточкой обвивал антиблошиный ошейничек. В ней смешалась кровь Сиама и Египта – гладкая блестящая шерсть, гордо посаженная головка, ноги бегуньи, темная полумаска вокруг изумрудных глаз. Полукровка, конечно (но кто из нас сегодня может похвалиться чистотой крови? Разве что какой-нибудь бультерьер, и то позвольте мне усомниться в целомудрии женской составляющей его предков. Кто-нибудь да согрешил). Но – полукровка – она буквально светилась благородством.

Она сидела метрах в пяти от меня, строго глядя в мою сторону своими искрящимися цвета изумруда глазами. Заметив мое восхищение – право, я не скрывал его! – она отвернулась с напускным безразличием и начала вылизывать без того белоснежную шерстку на спинке, изгибаясь всем телом. При этом время от времени она метала в мою сторону косые, как бы равнодушные взгляды.

Никогда прежде, в бытность мою человеком, и никогда после, в бытность мою котом, я не встречал такого совершенства и не испытывал такого упоения красотой.

Я встал – тоже с равнодушным видом, но краем глаза следя за ее реакцией, – потянулся несколько раз, выпуская когти и распушив хвост, и замер, чуть подрагивая хвостом. Мне не хватало дерева, на верхушку которого я мог бы забраться – в. Ее честь, разумеется, – мне не хватало крысы, которую я мог бы убить, мне не хватало кота, с которым я мог бы подраться.

Медленно, стелясь по земле, я двинулся в Ее сторону, но как бы мимо, как бы не замечая Ее. И вдруг я завел песнь котов. О том, как прекрасен этот мир под солнцем и под луною, но прекраснее этого мира моя возлюбленная, а самое прекрасное в этом мире быть вдвоем, вдвоем с возлюбленной, и – ах! – я сгораю от вожделения, ответь же на мой призыв, о моя возлюбленная!..

Там было еще много всего, в том же духе. Я не буду приводить здесь точный перевод – люди поют то же самое и всегда пели, я думаю. Только раньше эти песни называли серенадами, теперь именуют шлягерами.

Некоторое время она заинтересованно слушала, склонив набок хорошенькую головку, потом стала вылизывать правую переднюю лапку, призывно и вместе с тем скромно поглядывая на меня. О как мило мелькал ее розовый язычок! О как прелестна была ее лапка в аккуратном коричневом чулочке! О как я пылал страстью!

Я сел, обвив хвостом нижнюю часть тела, и, чуть раскачиваясь из стороны в сторону, неотрывно глядя на нее, запел новую песню. Такие песни в наше спокойное время люди почти не поют.

Это был боевой марш и в то же время вызов соперника. Содержание было приблизительно следующее:

Вот такая вот песня. Немного хвастлива, но не судите слишком строго – это ритуальное песнопение, и никто не расценивает его с точки зрения заложенной в нем информации.

Моя кошечка, слушая мужественное мое пение, забыла об умывании. Она уставилась на меня горящими изумрудными глазами и, как и я, раскачивалась в такт пению, иногда даже пыталась подтягивать – мелодичным, нежным голоском, от звука которого мурашки бежали у меня под шерстью. Я уже не просто пылал, я превратился в факел, я рассыпался искрами и извергал фонтаны огня.

Откуда-то издалека донеслось ответное завывание – какой-то кот принял мой вызов и сообщал, что спешит на бой. Представляете, в каком накале я был, если не только не испугался, а, напротив, был счастлив и горд, что мне предстоит сразиться не на жизнь, а на смерть на глазах моей прелестницы.

Знакомое противное хихиканье остудило мой пыл. Я зашипел, будто действительно был костром, на который вылили ведро холодной воды. Я подпрыгнул на месте и застыл как изваяние. Из кустов, что росли неподалеку, вышла недавняя моя знакомая, бродячая кошка.

– И кто бы мог подумать! – протяжно мяукнула она, поймав мой злобный взгляд. – И петь он умеет! Поверишь ли, милочка, – обратилась она к хорошенькой кошечке, подойдя совсем близко, – он сумасшедший. Вчера я его застукала, когда он забавлялся со своей лапой, как котенок. А потом, потом он сам себя исцарапал! Да, да, собственной лапой порвал себе ухо – смотри, оно еще кровоточит… – Она бросила в мою сторону презрительный взгляд.

– Мазохист?! – воскликнула моя красавица и взглянула на меня уже не так, как прежде, а как смотрят на заспиртованного младенца в Кунсткамере.

– Он, конечно, красив, – продолжала бродяжка. – Я вначале была введена в заблуждение его импозантной внешностью. Я дажепредложила ему прогулку по крыше. И знаешь, что он ответил? – Она наклонилась к кошечке и шепнула пару слов в нежное розовое ушко.

– Боже, какой кошмар! – воскликнула моя прелесть своим музыкальным голоском.

– Я же говорю – нахал, – подтвердила бродячая кошка. – Но когда я увидела его развлечения, я все поняла. Он ненормальный. Мазохист. Может быть, даже садист. Так что держись от него подальше, милочка.

– Сексуальный маньяк! – мяукнула хорошенькая кошечка. – Какое счастье, что ты меня предупредила!

Я негодующе зашипел на бродяжку, выгнув спину и брызгая слюной. Когти сами собой вылезли из подушечек на лапах.

– Ты видишь?! – вскричала бродяжка. – Ты видишь, как он с женщиной разговаривает? Я думаю, он кастрат.

– Хуже! – хихикнула моя милая. – Он – импотент!

Они пересмеивались, перешептывались, сидя рядом друг с дружкой и не сводя с меня назойливого любопытного взгляда. А я не знал, что мне делать. Драться с женщиной? Да если бы только здесь не было хорошенькой кошечки, я бы с таким удовольствием вздул эту блохастую тварь!

Между тем вопль ответившего на мой призыв кота становился все громче, боец приближался к полю битвы. Еще мгновение – и передо мной стоял мой соперник, накликанный моим дурным языком. Я взглянул на него – и свет перед глазами померк, и каждая жилочка в моем теле задрожала. Не от ярости.

Это был поджарый, но крупный кот, закаленный в уличных боях. Он был одноглаз, одноух, и правый бок его представлял сплошной шрам, заросший кое-где рыжей шерстью. Его единственный глаз горел желтым огнем гнева. А когда я увидел его когти и зубы, я понял, что не жилец на этом свете. Прощай, ясное солнышко! Прощай, мама! Прощай, ведьма голубоглазая Лада! Все, все прощайте! Был я, кот, – и нет меня.

Бежать? Я настолько ослаб от ужаса, что вряд ли мог пошевелиться. Наверное, когда удав гипнотизирует кролика, тот, бедолага, испытывает сходное чувство. Осознание того, что пришла смерть, неотвратимая и немедленная, превращает вас в покорную жертву.

И я смирился с участью быть разорванным на части.

Рыжий встал передо мной в боевой позе – спина выгнута, когти выпущены, ноги напряжены, и все тело напоминает готовую развернуться пружину или скорее натянутую тетиву, с которой вот-вот сорвется смертоносная стрела, – и начал осыпать меня оскорблениями. Есть такой обычай у котов – перед дракой как следует изругать соперника.