По следам Александра Великого - Харников Александр Петрович - Страница 13

Так что действовать пришлось в одиночку, получая помощь лишь от тех людей, которых я хорошо знал лично и на которых мог положиться. Таковых в Стокгольме у меня оказалось немало.

Добравшись туда без особых приключений (правда, взятка, которую пришлось дать шведским таможенникам при высадке на побережье Порккала-Удд, в этот раз была почти в два раза больше), я спокойно доплыл до столицы Шведского королевства. Одет я был как преуспевающий бюргер. По-немецки в Стокгольме говорило немало людей, так что особого внимания я к себе не испытывал. К тому же то, что меня попросил узнать генерал Баринов, мне сообщили мои старые друзья по контрабандному ремеслу. Как ни странно, но им тоже крайне важно было знать политическую обстановку в тех местах, где им приходится работать. Одно зависит от другого. Если государства, в которые они везут свой товар, враждуют между собой, то в случае поимки им грозит петля или плаха. Их наверняка посчитают шпионами, с которыми обычно не церемонятся.

Один мой хороший приятель, с которым я работал много лет, без обиняков сказал мне, что, по его данным, скоро начнется война между Швецией и Россией:

– Наш король – чтоб он подавился сюрстрёммингом[16]– мечтает сделать то, что не удалось его отцу – королю Густаву III. Но высадиться на берегах Невы и пообедать в Зимнем дворце ему не удастся, пусть даже в этот раз наш Густав IV и будет поддержан британским флотом. Ты, наверное, слышал, как русские расправились с непобедимым адмиралом Нельсоном в Ревеле?

– Не только слышал, но и видел, – кивнул я. – А насколько точны твои сведения о будущей войне с Россией?

– Видишь ли, друг мой, – Свен (так звали моего собеседника) хитро взглянул на меня. – Среди моих клиентов есть и тот, кто вхож в риксдаг[17]. Мы часто беседуем с ним за кружкой пива о политике. Так вот, по его сведениям, «шляпы» взяли верх над «колпаками»[18]. В Швецию зачастили британские агенты, которые ведут с нашими военными разговоры о необходимости «остановить зарвавшуюся Россию». Понятно, что британцев больше беспокоит альянс императора Павла с Первым консулом Франции Наполеоном Бонапартом. Но эти проклятые островитяне обещают нашему королю большие деньги, если он начнет войну с Россией. Они готовы предоставить Густаву свои корабли и войска. Вот только, боюсь, что они, как всегда, нас обманут, и русские в очередной раз надают нам по шее.

Свен вздохнул и сделал глоток пива из своей кружки. Я последовал его примеру.

– Ты все правильно говоришь, дружище, – ответил я. – Только в этот раз русским будут помогать недруги шведов, коих немало в этом мире. Это датчане и пруссаки. Первые мечтают вернуть Сконе, а вторые отобрать у нас Шведскую Померанию. Ну а русские…

– А русские заберут Финляндию. И хорошо, если только ее одну. При их царе Петре русские солдаты уже были под стенами Стокгольма. Почему бы императору Павлу не повторить то, что случилось при его прадеде? Кстати, тогда британцы тоже готовы были оказать нам помощь и прислали целую эскадру, которая бесцельно простояла у Гренгама, наблюдая за тем, как русские галеры брали на абордаж наши фрегаты. Думаю, что и в этот раз они будут себя вести примерно таким же образом.

– Все может быть, все может быть… – кивнул я. – Швеции было бы лучше во всех европейских заварухах оставаться нейтральной. Только вот эта простая мысль почему-то никак не может прийти в голову вашему королю. Ведь если России окажет помощь ее новый союзник – Наполеон Бонапарт, то тогда Швеции точно придет конец…

Свен, который внимательно слушал меня, выругался и с сожалением заглянул в свою опустевшую кружку.

– Извини, дружище, но мне уже хватит, да и тебе тоже, – сказал он. – Завтра я схожу к своим приятелям и постараюсь выведать у них свежие новости. Я понимаю, что они вряд ли будут хорошими. Видно, снова бедным шведам придется воевать, а это для нас с тобой сплошные убытки.

– Хорошо, Свен. Крепкий сон – это то, что нужно нам с тобой. А насчет плохих новостей, то, как ты знаешь, все на свете происходит по Божьему предначертанию. И не нам противиться ему…

30 июля (11 августа) 1801 года. Санкт-Петербург. Михайловский замок. Дмитрий Викторович Сапожников, лейтенант Российского флота и кавалер

Оженили мы, однако, нашего Германа… Да, именно ему довелось стать первым из нас, кто заключил брачный союз с одной из тех, кто родился в XVIII веке. Кто следующий? А может, следующая?

Это я к тому, что моя воспитанница Дарья Алексеевна уж очень много внимания уделяет будущему обер-жандарму Саше Бенкендорфу. Нет, я ничего против него не имею – парень он хороший, храбрый (проверено), без фанаберии. Будет ли он в этой реальности жандармом? Тут еще все вилами по воде писано. А хоть бы и так! Надо же кому-то нечисть вылавливать и за порядком следить.

Сам я тоже нет-нет да и поглядываю на здешних фемин, которые проявляют к нам интерес. Тут все понятно – люди мы к власти приближенные, царем обласканные. К тому же во все времена дам тянет к чему-то необычному, загадочному. А ведь каждый из нас – сплошная тайна. Достаточно только послушать, сколько всего о нас говорят.

Так вот, завелась тут и у меня одна знакомая. Пока просто знакомая, а там посмотрим. Дама лет тридцати, вдова. Симпатичная, скромная, обходительная. Муж ее, капитан-артиллерист, погиб во время Итальянской кампании, сражаясь под знаменами Александра Васильевича Суворова. Как оказалось, он был родней, правда, дальней, Аракчееву. И вдову, которую звали Настасьей, я встретил во дворе Михайловского замка, когда она прогуливалась с Алексеем Андреевичем и о чем-то с ним беседовала. Мне понравилось ее лицо и, если честно сказать, фигура.

Пользуясь тем, что у меня было какое-то дело к Аракчееву, я подошел к нему и его спутнице, вежливо поздоровался и, извинившись перед мадам, попросил графа уделить мне пару минут. Тот, для которого дело было превыше всего, на меня ничуть не обиделся. Быстро разрешив все вопросы, я попросил Алексея Александровича представить меня его спутнице. Он, лукаво усмехнувшись, выполнил мою просьбу.

Похоже, что и я вызвал у нее интерес. Во всяком случае, прощаясь со мной, она предложила мне навестить ее скромное вдовье жилище. Что я и сделал пару дней спустя.

Жила Настасья Михайловна неподалеку от Михайловского дворца на 3-й Артиллерийской улице, в самом ее начале. В нашем времени ее стали называть Фурштатской, а в 1923 году она превратилась в улицу Петра Лаврова. В перестройку, когда в Питере началась мода на повальное переименование улиц, она снова получила свое прежнее имя.

Моя новая знакомая жила скромно. Она, как и ее дальний родственник по отцу граф Аракчеев, была родом из Тверской губернии, где семья Настасьи Михайловны владела сельцом, в котором проживало с полсотни крестьянских душ[19]. Почти все крестьяне были на оброке. Кроме тех денег, которые присылали ей родственники, она получала пенсию за мужа, погибшего в сражении при Треббии. На жизнь средств ей хватало, к тому же Аракчеев по-родственному ссужал своей родственнице время от времени небольшие суммы денег. А вот шансов на повторный брак у Настасьи Михайловны практически не было – и возраст, и отсутствие солидного приданого не привлекали потенциальных женихов, несмотря на прелестное личико моей новой знакомой и ее природную грацию.

При первой встрече она чувствовала себя немного скованно, но потом отошла, и мы мило с ней побеседовали без малого три часа. Я рассказал Настасье Михайловне о своих путешествиях, о встречах с акулами, добавив еще несколько морских баек, выбрав из них самые приличные.

Моей новой знакомой, как оказалось, тоже было о чем рассказать. Ее покойный муж учился в том же артиллерийском кадетском корпусе, который закончил в свое время Аракчеев. Он принял участие в войне против польских мятежников, и в Персидском походе графа Зубова. В память о взятии Дербента капитан привез роскошный персидский ковер и несколько серебряных украшений работы дагестанских мастеров.