Как живые: Двуногие змеи, акулы-зомби и другие исчезнувшие животные - Журавлёв Андрей Юрьевич - Страница 40

Живет он исключительно на горе Большое Богдо – самой высокой точке в Астраханской области, на пятачке земли площадью не более 1 км2. Днем скрывается в корнях джузгуна и под плитчатыми камнями, а после захода солнца, часов в 8–9 вечера, выползает поохотиться на толстых сверчков, ночных бабочек, жуков и даже ядовитых скорпионов. В минуты опасности, если неосторожно потревожить его убежище, пищит, как цыпленок, и довольно громко. Писком же предупреждает соперников о том, что место занято, или извещает противоположный пол о видах на совместное времяпрепровождение с целью обзаведения потомством. А может, пытается допищаться до обитающих на территории Казахстана собратьев? У этих ночных существ, открытых здесь академиком Петром Симоном Палласом, на 4-сантиметровом тельце особенно выделяются глаза…

И все было бы хорошо, но люди почему-то решили, что вершина Большого Богдо должна быть местом паломничества, хотя в 1997 г. гора вошла в государственный Богдинско-Баскунчакский заповедник. Здесь произрастает более 500 видов растений и проживает около 1500 видов животных (в основном беспозвоночных, конечно). «Хоть на 150 м, а к какому-нибудь богу ближе», – наверное, рассуждают паломники. А областные депутаты норовят прямо на своих ниссанах на вершину въехать – боятся, что пешком с грузом грехов не дойдут? Хотя сотрудники заповедника оборудовали специальную тропу для посетителей, чтобы те не особо тревожили «горцев», напитавшиеся божьим промыслом и консервами туристы везде стараются пролезть. Что не съели и не выпили – йогурты в баночках, соки в пакетах, – бросают среди камней. Все это тухнет, а звери и птицы едят и дохнут. Калмыцкая легенда рассказывает, что когда-то бог придавил людей горой Богдо за нерадивость. Оттого она и красная. Может, пора еще раз попробовать…

Российские палеонтологи, чьим предшественником был Паллас, находят среди камней, в которых живет геккончик, раковины и кости древних животных, обитавших здесь 248 млн лет назад. Несмотря на малость горы, именно здесь геологи середины XIX в. Христиан Леопольд фон Бух, Александр Андреевич Кейзерлинг и Иван Богданович Ауэрбах впервые установили присутствие триасовых отложений в европейской части России. Фон Бух стал первым геологом Императорской академии наук, хотя в России никогда не был. Зато объездил всю Европу – от Скандинавии до малодоступных тогда Канарских островов – и, изучив многие вулканы, весьма аргументированно отстаивал точку зрения плутонистов, что главные созидающие силы планеты таятся в ее недрах. (А ведь начинал он как нептунист – сторонник геологических преобразований мощью морской стихии.) Он же обратил внимание, что аммониты заметно отличаются строением мягкого тела от наутилид (хотя в руках у него были только раковины) и являются отдельной группой головоногих моллюсков. Изучая этих и других беспозвоночных, фон Бух понял, что изменения окружающей среды способствуют медленным превращениям одних животных в других. А умение хорошо определять самые разные окаменелости помогло ему составить первую геологическую карту германских государств. Неудивительно, что этому ученому была отправлена большая коллекция российских окаменелостей. Среди нескольких раковин с Большого Богдо он углядел аммонитов с замысловатым изгибом перегородок, которые типичны для отложений «раковинного известняка», как тогда называли часть триасовой системы.

Кейзерлинг служил чиновником особых поручений по горному ведомству. Он посетил Богдо в составе знаменитой экспедиции Родерика Мурчисона, занимавшейся поисками самых молодых палеозойских отложений, и действительно нашел здесь множество аммонитов. Ауэрбах был секретарем Императорского Московского общества испытателей природы (МОИП существует и сегодня). Расчистив склон горы, он подробно описал ее разрез мощностью 234 м и счел нужным упомянуть: «…если мне удалось собрать на Большом Богдо окаменелостей гораздо более, чем моим предшественникам, то я этим обязан промывке глин, которую я производил в больших размерах, по примеру и советам чтимого мною палеонтолога Х. И. Пандера; только этим путем я мог собрать множество чешуек и зубов рыб и ящеров, которые здесь по сию пору оставались незамеченными»[25]. Именно так со времен Пандера и Ауэрбаха добывают самый ценный материал все палеонтологи-«позвоночники». В сборах Ивана Богдановича попались и остатки триасовых «лабиринтодонтов» – для России тоже впервые.

Поперечное сечение одного из таких зубов изображено в его труде. Оно очень напоминает прорисовку спила зуба с нёба ритидостея, которую поместил в своей статье самый известный палеонтолог середины позапрошлого века Ричард Оуэн. Обладателя зуба он назвал Rhytidosteus capensis (от греч. ρυτιζ – «морщина» и δοσιζ – «дарение, дар»; видовое название от англ. Cape of Good Hope – мыс Доброй Надежды). Его остатки находились в нижнетриасовой коллекции, доставленной в Лондон с южноафриканского плато Кару. Оуэн занимал высокий пост хранителя Хантеровского музея при Королевском колледже хирургов. Позднее стал суперинтендантом Британского музея естественной истории, под возведение нового здания которого в центре столицы изыскал солидную сумму. Он никогда не останавливался в своем образовании, препарируя трупы разных животных прямо в холле собственного особняка. Именно Оуэн ввел в научный обиход такие понятия, как «динозавры» и «лабиринтодонты». К последним он отнес и ритидостея с крышей черепа, испещренной желобками – «одаренной морщинами». Ныне, правда, название «лабиринтозубы», призванное описывать древних амфибий, подобных тунгуссогирину, бентозуху или герою этой главы, утратило свое прежнее значение. Ведь лабиринтовые, сложенные плицидентином зубы обнаружены и у мясистолопастных рыб, включая латимерию, и даже у некоторых ящеров – ихтиозавров и хористодер. Однако ритидостей принадлежал к лабиринтодонтам в узком смысле, т. е. к стереоспондиломорфам, как бентозух…

Большое Богдо 280–270 млн лет назад горой совсем не выглядело. Это была северная часть обширного полузамкнутого моря, где под палящими, буквально обжигающими лучами пермского солнца (планета в это время перешла из ледникового состояния в парниковое) выпаривалась рапа. Со временем все превратилось в мощные, до 1,5 км, залежи каменной соли и ангидрита (безводного сульфата кальция), погрузившиеся в глубокие недра Прикаспийской впадины. Поскольку солевые отложения очень пластичны, под нагрузкой более поздних накоплений они выпирают вверх соляными куполами, или диапирами. Если взглянуть на карту этого региона, построенную с помощью сейсмических методов геологических исследований, она будет как бы в крапинку: поле соляных диапиров простирается от Волгоградской области на всю северную часть Каспийского моря. Вот такой диапир и выжал наверх Большое Богдо, а рядом с ним застыло озеро Баскунчак, куда поступают растворы все тех же солей и вновь обращаются соляными кристаллами. По соляным насыпям днем даже курсирует поезд, перевозящий соль, а вечером по их голубовато-розовой закатной поверхности беззвучно, как кажется с вершины Богдо, катит одинокий мотоциклист на допотопном, словно ритидостей, «Иже» с рельсом от старых путей наперевес. Соль – она теперь частная, а жить у озера Баскунчак как-то надо, – может, и рельс кто купит…

«А жить как-то надо…» – вполне мог подумать и ритидостей, осваивая совершенно неподходящие для земноводных условия – соленые водоемы. Трудно сказать, были то небольшие морские заливы, образовавшиеся в конце раннетриасовой эпохи в результате проседания земной коры на севере будущей Прикаспийской впадины, или озера, которые уже в то время могли насытиться пермскими солями. Дело не только в голой пористой коже ритидостея, но и в гипоосмотических внутренних жидкостях, которые будут всасывать ионы натрия и хлора, а также в отсутствии желез, приспособленных для выведения излишков соли без потери воды. Особыми железами для избавления от избыточной соли без отрицательных последствий для организма обзавелись морские игуаны, змеи, черепахи и птицы (последние еще в раннемеловую эпоху). Знаменитые крокодиловы слезы – это и есть гипертонические выделения таких органов. Однако ни следов желез (они бы, вероятно, располагались в особых углублениях черепа вблизи глаз), ни жабр, которые тоже можно было использовать для ионного обмена, у ритидостея не обнаружено.