Как живые: Двуногие змеи, акулы-зомби и другие исчезнувшие животные - Журавлёв Андрей Юрьевич - Страница 15

Весьма похожие между собой строением мозга, но столь разные внешне, шу-ю и ромундина (с зубастыми челюстями и парными грудными плавниками) вместе с другими панцирными бесчелюстными позвоночными и пластинокожими рыбами образуют почти непрерывный ряд переходных форм. Что-то менялось медленно, например мозг, что-то быстро – так, видимо, возникли челюсти и парные плавники. Сравнивая всех этих животных между собой, можно убедиться, что многие представления о ранней эволюции челюстноротых, сложившиеся в XIX в. и укоренившиеся на страницах учебников и зоологических сводок, – казалось бы, весьма архаичные и даже забавные – все равно в чем-то верны. Да, челюсти – это не сложившаяся пополам древняя жаберная дуга, а совершенно новый орган, как уже сказано в предыдущей главе. И парные многолучевые плавники не ведут свое начало от разросшихся шипастых жаберных перегородок, боковых складок, с двух сторон охватывавших туловище, или парных шипов.

Наоборот, плечевой пояс, вероятно, вел свое начало от шестой жаберной дуги и первоначально служил для прикрепления мускулов, открывавших пасть. Лишь позднее этот блок стал использоваться для управления грудными плавниками. Этот переход наблюдался у колымасписа (Kolymaspis) – близкого родственника ромундины, т. е. акантоторакса со звездчатым черепом, плававшего в раннедевонскую эпоху на востоке Сибири. Верхняя часть дуги у него играла роль черепно-плечевого сустава, а жаберная щель отделяла плечевой пояс от головы.

У многих бесчелюстных парные плавники уже появились, причем прежде боковых шипов или жаберных перегородок с лучами, а складки, которые могли бы распасться на отдельные плавники, окаймляли туловище у единичных видов. Зато на примере ископаемых мы видим, что парные конечности могли возникнуть почти в любом месте – в грудном отделе (остеостраки, телодонты и рыбы), в брюшном (челюстноротые), и даже анальные плавники могли удваиваться (некоторые анаспиды и рыбы). И скорее такие парные плавники срастались в протяженные продольные складки, а не наоборот.

Все зависит от работы определенных генов и целых регуляторных участков генома, которые способны переключаться на другие части тела или удваиваться, вызывая развитие парных конечностей там, где их раньше не было. В наиболее далеко зашедших случаях получаются плавниковые складки или, скажем, раздвоенный хвостовой плавник, причем не с верхней и нижней лопастями, а с двумя отдельными двулопастными «хвостами». Для дикого животного это верная смерть: попробуй плавать, когда правая часть реально не знает, что делает левая. А вот в домашних условиях золотых рыбок с ярко выраженным раздвоением личности в области хвоста японцы разводят уже более четырех столетий. Конечно, столь экзотичные даже среди обитателей аквариумов существа не могли не заинтересовать японских ученых. Анатомия этих удивительных карасей была скрупулезно описана еще в конце XIX в. Исследования показали, что у них произошло удвоение мускульных и скелетных элементов хвоста, включая плавниковые лучи. Недавно генетики Страны восходящего солнца выяснили, что одна-единственная мутация в одном из двух генов chordin приводит к новому типу заложения конечностей в период эмбрионального развития и вместо непарного плавника вырастает раздвоенный.

Тот же генный комплекс в какой-то степени влияет на формирование жаберных дуг, но не челюстей и не гиоидной дуги, тесно связанных с нервным гребнем. У эволюции очень бережное отношение ко всем прежним наработкам. Все можно пустить в дело, и еще не раз, на совершенно ином уровне и в новых группах организмов, создавая то парные плавники с лучами, то лапы с пальцами. Это отнюдь не означает, что при переходе от бесчелюстных к челюстноротым сработал именно этот генный механизм, и всего единожды: просто фундаментальные, как нам кажется, вопросы в эволюции могут решаться довольно просто…

В спокойных околорифовых водах над белыми известковыми илами, населенными одиночными роговидными кораллами, двустворчатыми брахиоподами и морскими лилиями, прицепившимися к раковинам длинными членистыми стебельками, медленно маневрировала стайка рыбообразных существ. Даже удивительно, как эти животные, облаченные в конический панцирь, заканчивающийся огромным спинным шипом, передвигались, поводя лишь хвостовым плавником. Их глаза в поисках свободных от раковин проплешин, где могли затаиться беззащитные черви, смотрели вниз и не заметили, как из рифовой ниши выскочила рыбка, раза в два уступавшая им размером. Рыбка, тоже в панцире, но облегченной конструкции, проворно помогая себе грудными плавничками, вдруг оказалась под брюхом у одного из, казалось бы, лишенных слабых мест панцирников. Она решительно вцепилась в него мелкими, но острыми зубными пластинками, высмотрев едва заметную брешь между щитками. Зеленовато-голубая вода побурела, и вдруг на запах крови из фиолетовой бездны, куда круто обрывалась рифовая отмель, всплыла колючая рыбина с пастью, полной пилообразных зубов. В этой пасти мгновенно оказались и маленький хищник, и его жертва, усеяв дно кусками панциря.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Так могло случиться примерно 415 млн лет назад. Пластинокожие рыбы, даже такие небольшие, как ромундина, действительно охотились на бесчелюстных гетеростраков, подобных описанному здесь митраспису (Mitraspis), около 30 см длиной. А вершину пищевой пирамиды в раннедевонских морях, в том числе и Лавруссии, где находился ныне заполярный остров Принца Уэльского, занимали акантоды (Acanthodii, от греч. ακανθα – «колючка»), родственные акулам и похожие на них мощными плавниками и зубными рядами, выгнутыми как подкова. На обломках панцирей бесчелюстных следы укусов не редкость. Их число резко возросло в девонском периоде с появлением рыб, оснащенных челюстями. Получается, что челюстноротые если и не съели всех панцирных бесчелюстных, то очень многих понадкусывали.

Глава 6

Пронзающий птеродактилей. Аспидоринх

После всевозможных палеозойских панцирников лучеперые костистые рыбы могут показаться кому-то заурядными. Их мы видим везде: в морях, реках, небольших прудиках и ручьях, фонтанах и аквариумах, не говоря уж о прилавках рынков, магазинов и меню ресторанов, даже если это не «фиш-энд-чипс». Но и эти рыбы пережили несколько важных этапов эволюции: палеозойские были мало похожи на мезозойских, а окружающие нас кайнозойские и вовсе в большинстве другие. Расцвет последних совпал с эоценовой – миоценовой эпохами и бурным развитием коралловых рифов, приютивших почти половину их разнообразия и многоцветия: от рыб-клоунов, ласточек, хирургов и попугаев до скорпен, мурен и груперов.

От былого палеозойско-мезозойского великолепия почти ничего не осталось: хрящевых и костных ганоидов, вместе взятых, и полусотня видов с трудом наберется. Почти все они населяют пресные водоемы Северного полушария или нерестятся там. Многоперы уцелели на севере Африки, ильная и каймановые рыбы – только в Северной Америке, и лишь осетровые обитают по всей Северной Америке и Евразии. И те на глазах исчезают, как недавно признанный окончательно вымершим псефур из реки Янцзы. А ведь рыба была немаленькая – до 7 м длиной, с учетом огромного мечевидного рыла. Осетровым вообще не повезло: единственными достоверными жертвами чиксулубского метеоритного взрыва, завершившего мезозойскую эру, оказались именно они, попав под сокрушительный удар сейши (мощной стоячей волны). А дождь из капель каменного расплава обернулся в воде твердыми сферулами – тектитами, и они забили рыбам жабры. Не спасло даже то, что стая обитала в устье реки Танис, впадавшей в Западное внутреннее море на территории современного штата Северная Дакота, – очень далеко от места «жесткой посадки» небесного тела (полуостров Юкатан). Случилось это на исходе северной весны. Что вовсе не красивая фраза, а факт, установленный по сезонным изменениям в соотношении стабильных изотопов кислорода и углерода, плотности остеоцитов и ширины линий нарастания в зубной кости и грудном плавнике погибших осетров и веслоносов.