Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Непорочность - Форстер Сюзанна - Страница 10


10
Изменить размер шрифта:

Всю жизнь она подавляла свои чувства, но сейчас ощутила их силу и отдалась им. Только так можно было избавиться от этой ужасной дрожи. Наверное, поэтому ее копия и сдалась: она знала.

Он подошел ближе. Мэри Фрэнсис чувствовала его присутствие так же верно, как если бы датчики передавали ей информацию от него. Ветер нежно обдувал ее тело, был волнующе приятен, обволакивал, как аромат орхидей. Она явственно ощущала его весомость и тепло. Он был так чувствен и нетороплив, словно совращал. Или это Кальдерон касался ее? «Быть может, мужское прикосновение вызывает такие ощущения?»

– Что вы делаете? – попыталась выяснить Мэри Фрэнсис. – Подождите! Прекратите! Вы не имеете права…

– Не имею права дотрагиваться до тебя? Я же собираюсь купить тебя, непосвященная. Если это случится, я смогу делать с твоим телом, что только моя душа пожелает. Касаться, ласкать и…

Она отпрянула в ужасе.

Яркая вспышка – и темнота. Он уходил в таком возбуждении, что она поняла: он разозлился. Кальдерон отошел к противоположному концу бассейна.

– И потом, – продолжал он, – я не думал делать того, что ты требовала прекратить. Я даже не дотронулся до тебя. Все, что ты ощутила, – плод твоего воображения. Ты породила обратную связь и почувствовала прикосновение лишь только потому, что сама жаждала этого… и скорее всего хотела, чтобы именно я прикоснулся к тебе.

Так думал Кальдерон, но сама Мэри Фрэнсис ничего не понимала. Она закрыла глаза в надежде укрыться в безопасной глубине сознания, но звук его низкого голоса проникал сквозь любые преграды, возводимые ею.

– У каждой девушки из агентства своя специализация, – проговорил он. – Даже у непосвященных. Никак не могу представить, на чем специализируешься ты.

Мэри Фрэнсис почувствовала, как ремни впились в запястья. До этого мгновения она не понимала, насколько символичен вид пристегнутых рук. Обманчивое бессилие порождало обратную связь, усыплявшую бдительность зла, и обеспечивало невидимую защиту. Кальдерон лишил ее возможности защищаться, но, может быть, именно сейчас у нее появился шанс. Блю предупреждала, что он может спросить о ее специализации, и они выбрали наиболее подходящую для Мэри Фрэнсис.

– «Золотые иглы» экстаза… – Она замолчала, ожидая, какое впечатление произвели ее слова. – Я могу доставить вам неведомое по силе удовольствие. Могу погасить боль.

– А ты способна причинить боль? – спросил он. – Это – настоящий дар.

Причинить боль – дар? Она не поняла, что он имеет в виду, но от его смеха у нее сжалось горло. Смех был резкий, грубый. Это был первый проблеск его уязвимости, первый проблеск человеческого в нем. Она ухватилась за эту соломинку, радуясь, что прошла медицинскую подготовку.

– Я по образованию медсестра, – сказала она. – «Золотые иглы» – одна из разновидностей акупунктуры, Стимулирует нервные окончания. Человек начинает чувствовать все гораздо острее.

– И оргазм тоже?

– Ну… да… и возбуждение.

Мэри Фрэнсис вдруг почувствовала всю несуразность своего положения – она, никогда не занимавшаяся даже обычным сексом, обсуждает технику секса экзотического, стоя совершенно обнаженной на краю пропасти и отвечая на расспросы фантома, прообраз которого в действительности находится в Париже. Мэри Фрэнсис хотелось рассмеяться. В реальной жизни с ней никогда не происходило ничего и близко похожего.

Получив возможность держать положение под контролем, она с облегчением заговорила на знакомую тему. Поскольку Кальдерон не спешил охладить ее пыл, она продолжала рассказывать об эффективности иглоукалывания. Она замялась только раз, когда увидела, как в углу экрана появился ее снимок. Этот снимок сделал сопровождавший ее молодой человек еще до того, как она переоделась.

Большая шляпа с поникшими полями почти полностью закрывала темные волосы, но испуганные зеленые глаза и россыпь веснушек на носу оставались видны. «Ему понравится, – подумала Мэри Фрэнсис. – С непорочностью Белоснежки не поспорит никто». Бледная кожа была почти прозрачной, а насыщенным красным цветом розы прекрасно подчеркивал ее нежность и изысканный кремовый цвет платья.

Внезапно поведение фантома резко изменилось, его настроение портилось с пугающем быстротой. Интерес сменился злостью, даже больше, чем злостью. Она почувствовала, что его обуревает первобытная, звериная ярость. Она выкристаллизовалась в нем, способная вырваться на свободу и разорвать Мэри Фрэнсис на части.

– Почему ты оделась, как она? – требовательно спросил он.

– Как кто?

Она подумала, что он говорит о Брайане, но ее сестра никогда бы не оделась так даже на спор. Она одевалась кричаще, ультрамодно. Это была одна из причин, по котором Мэри Фрэнсис не понимала, что привлекло Кальдерона в сестре или ее в нем. Если Кальдерон и впрямь предпочитает непорочность, вряд ли бы он выбрал Брайану.

– Кто ты?

По экрану заметались тени, скрывая его, но голос звучал все так же угрожающе громко, казалось, он доносится со всех сторон одновременно. У Мэри Фрэнсис было такое чувство, будто ее сейчас аннигилируют.

– Монашка, – услышала она собственный шепот, но так до конца и не поняла, сумела ли выговорить это слово и поверил ли он ей. – Я должна была стать монахиней, но запятнала себя грехом.

Внезапно все изображения на экране закружились в вихре, сжимаясь в одну крошечную черную точку. Экран с шумом погас, оставив после себя ощущение пустоты, которое только усиливало звенящий хаос в ее голове. Что произошло?

Он прервал интервью.

Мэри Фрэнсис обмякла в кресле. Облегчение затмило все остальные ощущения, даже осознание того, что она возможно, не прошла интервью. Ремешки расстегнули, она подняла руки и сняла шлем, потом быстро освободила ноги. Когда, наконец, Мэри Фрэнсис окончательно пришла в себя и поднялась с кресла, она поняла, что оператор уже ушел и в комнате, кроме нее, никого нет. Оставалось одно – найти отсюда выход.

Глава 4

В Париже давно наступила полночь. В офисе было темно и холодно, словно в могиле. Единственным источником света в огромной восьмиугольной комнате был включенный экран монитора, стоявшего на рабочем столе из стекла и металла, а единственным источником тепла было его собственное дыхание. Так ему нравилось. Он любил холод и тьму. В его распоряжении было все, что только может пожелать человек, стоило лишь пошевелить пальцем, но удобства ровным счетом ничего для него не значили. Он жил, будто шел по лезвию ножа, только так он еще что-то чувствовал. То, что причиняло другим неудобство и даже боль, всего лишь приводило его в возбуждение.

Сегодня вечером он испытал возбуждение.

Она дурачила его. А может, не она, а кто-то другой. Он понял это, как только увидел на экране ее фотографию. Обнаженная, она была просто очередной дорогой проституткой из агентства, но в кружевном платье, с огромной алой розой, под тяжестью которой опускались широкие поля ее соломенной шляпы, казалась созданием фантазии художника конца прошлого века, сошедшим с полотна Кассатта или Годара.

«Да, она вполне могла быть девушкой с той картины», – признал он.

Не вставая со стула, он повернулся. Колесики устроили настоящий кошачий концерт на полу из красного мрамора. Этот мрамор привезли из Африки, чтобы усилить атмосферу итальянского постмодернизма в его офисе, Помещение, выдержанное в черном и золотом тонах, если верить международной прессе, выглядело так же шикарно, как и его пятиэтажная галерея, но обстановка в стиле декаданса давно потеряла свою привлекательность в глазах Уэбба. Теперь она казалась ему совершенно безвкусной, особенно в соседстве с романтическим портретом, висевшим на стене над его столом.

Картина называлась «Румянец». Уэбб понял, почему, как только увидел ее. Девушка целовала собственное отражение в зеркале, стекло затуманилось от ее губ, мягких и припухших от желания. Пальцы девушки ласкали резную раму, словно это были мужские плечи, а ее полуприкрытые веки говорили Уэббу, что она жаждет посвящения в тайны жизни, тайны души и тела. Она грезила о поцелуе выдуманного любовника, человека, еще не прикоснувшегося к ней.