Леди-чертовка - Клейпас Лиза - Страница 7

– Пандора, – прошипел Уэст, – ради всего святого, говори потише!

– А что, леди не должны произносить такие выражения? – Она тяжело вздохнула. – Вот так всегда! Все самое интересное – неприличное!

Изобразив вселенское терпение, Уэст повернулся к герцогу:

– Мы говорили о том, что леди Клэр не интересуется сельским хозяйством.

– Думаю, проблема не в отсутствии интереса, – ответил Кингстон. – Это скорее вопрос некой преданности, что ли, и не только покойному мужу, но и Эдварду Ларсону, который оказал ей поддержку в самые тяжелые дни. Еще при жизни Генри, когда болезнь начала брать над ним верх, управление поместьем постепенно перешло в его руки. Ну а моя дочь не хочет подвергать сомнению его решения. – Он помолчал, а затем добавил, нахмурившись: – Это просчет с моей стороны, я не предвидел, что ей понадобятся специальные знания.

– Научиться вести хозяйство несложно, – прагматично заметил Уэст. – Моя жизнь тоже была бессмысленным существованием – которым я, надо сказать, наслаждался от души, – пока брат не приставил меня к делу.

– Я слышал, вы были еще тем повесой! – весело блеснув глазами, заметил Кингстон.

Уэст скользнул в его сторону быстрым тревожным взглядом:

– Должно быть, от брата?

– Нет, из других источников.

Черт! Девон что-то рассказывал об игорном клубе «Дженнерс»: созданный отцом герцогини, в конце концов он оказался во владении Кингстона. Из всех лондонских клубов этот был наиболее престижным: здесь срывали самый крупный банк, его посещали члены королевской семьи, высшая знать, депутаты парламента и сливки общества Англии. Через крупье, кассиров, официантов, ночных портье проходил нескончаемый поток сплетен и самой разнообразной информации. У Кингстона имелся доступ к частным сведениям о самых влиятельных людях страны – их состоянии, финансовых активах, личной жизни, скандалах, в которых они замешаны, даже о проблемах со здоровьем.

«Боже мой, чего он только не знает!» – мрачно подумал Уэст, а вслух сказал:

– Все нелестные слухи, что вы обо мне слышали, вполне возможно, правда, кроме самых мерзких и позорных: вот эти – правда на сто процентов.

Герцог добродушно рассмеялся.

– Дорогой мой Рейвенел, все мы не без греха! Не будь у нас прошлого – и обсуждать было бы за бокалом портвейна нечего! – С этими словами, протянув руку Пандоре, он предложил Уэстону: – Идемте со мной, хочу представить вас кое-кому из моих знакомых.

– Благодарю вас, сэр, но я…

– Вы в восторге от моего приглашения, – мягко перебил его Кингстон, – и благодарны за проявленный к вам интерес. Идемте же, Рейвенел, не будьте занудой.

Уэстону ничего не оставалось, кроме как подчиниться.

Глава 4

Феба, кипевшая от злости, протащила брата за локоть по коридору до ближайшей незанятой комнаты неопределенного назначения, почти без мебели: такие всегда имеются в больших старинных особняках. Втащив Габриеля внутрь, Феба закрыла дверь и гневно воскликнула:

– Какого дьявола ты, болван, потащил меня на эту ферму?

– О тебе же забочусь, – пожал плечами Габриель. – Надо же познакомиться с поместьем, чтобы им управлять.

Из всех братьев и сестер именно с Габриелем Феба всегда была особенно близка. В его обществе она без стеснения отпускала шутливые или саркастические замечания, признавалась в самых дурацких своих промахах, зная, что он не станет судить ее слишком строго. Знала его ошибки и хранила его тайны, как и он – ее.

Многие – пожалуй, даже большинство – с немалым изумлением узнали бы, что и Габриэлю случается совершать ошибки. Да и кому могло прийти в голову, что этот привлекательный джентльмен с изящными манерами и безупречной выдержкой способен на безрассудные поступки. Но Габриель бывал высокомерен и умел манипулировать людьми. Под его внешним очарованием скрывался обладатель стального стержня, который и помогал ему управлять многочисленными владениями и предприятиями Шоллонов. Решив, что и для кого будет лучше, Сент-Винсент не останавливался и не брезговал никакими средствами, пока не добивался своего.

Вот почему Феба порой считала нужным давать ему отпор. В конце концов, она старше, и это ее долг – следить, чтобы младший братец не вел себя как надменный осел!

– Ты помог бы мне куда больше, если бы занимался своими делами, – отрезала Феба. – Если я и захочу что-то узнать о сельском хозяйстве, то уж точно не от него!

– Почему? – в недоумении спросил Габриель. – Ведь ты понятия не имеешь, что представляет собой Рейвенел.

– Боже правый! – воскликнула Феба, скрестив руки на груди. – Да разве ты не знаешь, кто он такой? Неужели не помнишь? Тот самый школьный хулиган, что издевался над Генри!

Габриель покачал головой: по его лицу было ясно, что не помнит.

– В пансионе. Тот, что мучил его почти два года.

Габриель по-прежнему смотрел на нее непонимающе, и Феба нетерпеливо добавила:

– Тот, что подсунул ему свечи для фейерверков!

– А-а! – Лицо Габриеля разгладилось. – Совсем забыл! Так это был он?

– Вот именно! – Феба принялась ходить взад-вперед по каморке. – Это он превратил детство Генри в кошмар.

– Ну, ты преувеличиваешь: прямо уж в кошмар.

– Он обзывал Генри, отбирал у него еду.

– Генри все равно ничего не ел!

– Перестань дурачиться, Габриель, это не шутки! – раздраженно воскликнула Феба. – Я ведь читала тебе письма Генри. Ты знаешь, через что ему пришлось пройти.

– Знаю лучше, чем ты, – спокойно ответил Габриель. – Я и сам учился в пансионе: не в том, что Генри, но свои хулиганы и мелкие деспоты найдутся в каждом. Именно поэтому родители не отсылали из дому ни меня, ни Рафаэля до тех пор, пока мы не стали достаточно взрослыми, чтобы уметь за себя постоять. – Он замолчал, раздраженно мотнув головой. – Феба, перестань носиться туда-сюда, словно бильярдный шар, и послушай меня! На мой взгляд, винить стоит только родителей Генри. Они отправили его в условия, к которым он был явно не готов. Генри был хрупким, болезненным мальчиком, чувствительным и робким. Более неподходящее для него место трудно представить!

– Отец Генри считал, что это его закалит, – возразила Феба. – А у его матери доброты было не больше, чем у бешеного барсука, поэтому она и согласилась на второй год отправить его в этот ад! Но виноваты не только они. Уэст Рейвенел – грубая скотина! Ему никогда не приходилось отвечать за свои поступки!

– Я пытаюсь тебе объяснить, что в таких школах жизнь устроена по Дарвину: либо ты сожрешь, либо – тебя. Борьба за существование до тех пор, пока не устаканится иерархия.

– Ты тоже кого-нибудь травил, когда учился в Харроу? – вскинулась Феба.

– Разумеется, нет! Но у меня была другая ситуация. Я вырос в любящей семье. Жили мы в доме у моря с собственным песчаным пляжем. Боже правый, у каждого из нас был собственный пони! Детство счастливое до тошноты – особенно в сравнении с братьями Рейвенел, которые в собственной семье жили как бедные родственники. Они осиротели совсем маленькими и попали в пансион, потому что были никому не нужны.

– Потому что были мерзкими маленькими шалопаями? – мрачно предположила Феба.

– У них ничего не было – ни родителей, ни семьи, ни дома… Чего еще ждать от мальчишек в таком положении?

– Причины поведения мистера Рейвенела меня не интересуют. Достаточно того, что он портил жизнь Генри.

Габриель задумчиво нахмурился:

– Быть может, я что-то в этих письмах упустил, но, мне кажется, ничего особенно злодейского Рейвенел не делал: не бил Генри, не мучил. Шутил над ним и устраивал розыгрыши – возможно, но ведь это не преступление.

– Издевательством и унижением можно ранить сильнее, чем кулаками. – В глазах у Фебы защипало, в горле встал ком. – Почему ты защищаешь мистера Рейвенела, а не моего мужа?

– Птичка моя! – ласково назвал ее детским прозвищем Габриель. – Ты же знаешь, я любил Генри. Иди сюда.

Шмыгнув носом, она подошла к нему, и брат нежно ее обнял.