Джони, оу-е! Или назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 41

— Ты что их музыкантам в «Большой» отдал и они их играли? — раскрыл глаза Попов. — Там у них Гутман гитарист был. Ушёл этим летом. Свою группу собрал. Хорошо играет!

— Я вместо него играл, пока они себе гитариста другого не нашли.

— Пи*дишь⁈

— Виктор!

— Иди, нахер! Не видишь, мужики разговаривают.

— Ха! Мужики! Он в шестом классе! Ему тринадцать лет!

— Двенадцать.

— Во-во! А ты с ним по-мужицки разговариваешь.

— У меня, кстати, есть английская песня для певицы. Как раз под твой бархатистый тембр, Лера.

— Что за песня? Медляк?

Я показал пальцами, что-то неопределённое.

— Вообще-то сто двадцать ударов в минуту.

— Сто двадцать ударов в минуту? Это, что же за тема такая? Как под такое танцевать?

— А как вы под «Наш паровоз вперёд летит» танцуете?

— Мы не играем «Паровоз», — надул губы Попов.

— Ну, тогда песню «Мой адрес — Советский Союз» играете, поёте и под неё народ танцует, да? Или «Увезу тебя я в тундру»? Да?

— Да. Танцует народ под такую лабуду, — вздохнул Попов. — Нет же песен нормальных. В смысле — танцевальных. Сам же знаешь.

Я знал. Как мне не знать, если я вырос в этом? С середины семидесятых хоть что-то похожее на танцевальные песни появится, а пока — только марши.

— Надо спасать Россию, — подумал я. — Э-э-э… В смысле СССР.

— Я спасу вас. Есть тема одна. Про лилипута. Вы же к новому году готовите программу? Вот эта песня и прокатит! Она весёлая. Вокруг ёлки можно прыгать. Тоже на сто двадцать ударов в минуту. Сыграть?

— Давай.

Я переключил тембра, заиграл Малежевского «Лилипутика»[4] и спел.

— Тупая песня, — скривился Попов.

— Не тупее «оленей и тундры», — обиделся я. — Зато весёлая и её точно разрешит директриса.

— А мне понравилась. Я спою её. А он, если ты не хочешь, сыграет, — Лера ткнула в меня пальцем.

— Тут музыки много не надо. Барабаны — основа. И под них прыгать уже можно. Немного гитары и вашего «органа». Как раз его писк в тему.

— Ты как, отстучишь в таком темпе? — Спросил Виктор барабанщика. — Не собьёшься?

Андрей пожал плечами.

— Что тут стучать? — усмехнулся я. — Малый, хет и бочка.

— Покажи, — скептически ухмыльнулся барабанщик.

— Слазь с трона, — показал головой я. — На, подержи.

Я передал свой инструмент обалдевшему от оказанного ему «высокого доверия» Попову и взошёл на сцену, имевшую место в нашем спортзале. Андрей-барабанщик, продолжая недоверчиво улыбаться, поднялся с деревянной табуретки.

— Дрова[5] давай! — потребовал я. — Что я тебе, грузин, что ли пальцами барабанить. Да и «не лезгинка у нас, а твист».

— Шучу, — тут же вставил я, увидев недоумение на лице Попова. Правой ногой я несколько раз нажал на педаль, добившись «буханья» с темпом сто двадцать, и ударил правой палкой в «хет» с темпом двести сорок, а левой палкой в малый барабан с темпом тоже сто двадцать ударов в минуту. А голосом пропел:

— Туру-ту-ту, туру-ту-ту, туру-ту-ту…

Мои «турутуту» подхватил своей «ионикой» клавишник, а басист затумкал: 'тум, тум, тум, тум.

Почувствовав музыку я снова начал рассказывать про лилипута.

— Лилипучий лилипутик леденец лизал лиловый. Кисло-сладкий сладко-кислый, в общем очень леденцовый…

Второй припев пели вместе с Лерой, которая вдруг начала прыгать по сцене, как заяц и почему-то делая «заячьи» уши. Попов тоже не удержался и, включив мою гитару, попробовал сымитировать мою гитарную партию. Барабанщик взял гитару Попова и тоже что-то ковырял на ней, бродя пальцами по гамме.

Я пропел песню до конца. Повторов в песне было так много, что конце концов про лилипутика пели уже все участники ансамбля. Даже Славка залез на сцену, что-то орал и приплясывал вместе с Лерой, держась с ней за руки.

— Отпадно, — проговорила Лера, отдыхиваясь. — Ещё пару таких песен и народ будет валяться без ног.

— Их есть у меня, — подумал я. — Но, ребятки, не торопите события.

— Сейчас уже надо думать о выпускном вечере. Поздно вы стали готовиться к новогоднему. Сколько у вас отрепетированных песен?

Попов покраснел.

— Штук десять.

— Я скривился. Это на один час танцев. А ещё час? С медляками проще. Их у меня достаточно и их можно играть в упрощённой форме. Пара гитар и бас с барабанами.

Я обернулся к клавишнику.

— Ноты читаешь?

— У меня восемь классов музыкалки. Я с шести лет на фоно, — произнёс Александр, чуть выпятив вперёд нижнюю губу.

— О! Здорово! Значит с листа сыграешь?

— Хоть Баха!

— Баха потом, но я запомнил. Напишу я тебе партитуру. И вам, — повернулся я к басисту и гитаристу, — аккорды, аппликатуру. Та-а-ак…

Я задумался, сделав паузу.

— А я на скрипке играю, сказал Попов.

— И я, — сказала Лера, скромно потупив взгляд.

— Ну, тогда всё! — выдохнул я. — Сыграем ещё одну песню, типа «Лилипутика», только на английском. Завтра репетируете?

— Ага! До нового года осталось две недели, — грустно проговорил Попов.

— Да-а-а, — подумал я. — Две недели до нового тысяча девятьсот семьдесят четвёртого года. Обалдеть! И сколько ещё впереди⁈ Мама дорогая!

— Я завтра буду. Берёте меня в свою «банду»?

Попов посмотрел на клавишника. Тот кивнул. Басист тоже кивнул.

— Клёвый пацан! — сказал барабанщик, усаживаясь на «трон». — Ты где стучать научился?

— В Караганде! — хмыкнул я.

— А это где? — удивился барабанщик.

— Ты, Андрей, точно на рифму к слову «где» напрашиваешься, — усмехнулся я, забираю гитару из рук Попова. — Как тебе инструмент?

— Мягкий. Струны фирмовые?

— Японские.

— Лежат низко. Звук — полный пи… — Он покосился на сестру.

— Ладно! Пойду я! До завтра! Всем пока!

— Пока! Пока! — попрощались мои соучастники «банд группы».

— Скрипки возьмите! — вспомнил я уже на выходе.

Дома я поужинал жареной с мясом картошкой и ушёл к себе. Мать, приученная не подрываться ко мне, пришедшему с улицы и не накладывать в тарелки еды, уже закрылась в своей комнате и, вероятно, уже спала. Она привыкла, что вечером я, или дома, или, если меня нет дома, то в школе на факультативе по физкультуре. Она знала, что с местными пацанами я не гуляю, и потому перестала за меня беспокоиться.

Поначалу, когда понял, что мне не интересно проводить время во дворе, я расстроился. Ну как же, отрываюсь от коллектива, так сказать… Потом я вспомнил, что и в моём детстве были несколько ребят, не гулявших с нами во дворе и не принимавших участие в пацанских развлечениях.

Оказалось, что и в нашем дворе имеется такой мальчишка, который, кстати, тоже ходил в музыкальную школу и тоже на класс классической гитары. Его звали Сергей Громов. Он тоже, как это ни странно, занимался радиотехникой в кружке «Дома пионеров». Там мы с ним и познакомились. И сильно удивились, когда узнали, что мы живём в соседних домах. Он жил в одиннадцатом доме.

Так вот, этот Громов совершенно не переживал, что его социализация идёт обособленно от «мальчишеского общества». Мы с ним сдружились на почве радиотехники, игре на гитаре и увлечении музыкой. Сергей был на год старше меня и, как мне сразу показалось, был мудрее своих одногодок. Он точно знал, чего он хочет. А хотел он собрать собственный усилитель, сделать приличные акустические колонки, заиметь импортный стереомагнитофон. Выпускаемые в это время советские магнитофоны, он за достойную даже обсуждения технику не признавал. Как, впрочем, и усилители с проигрывателями.

Отец у него был морским офицером, как кстати многие мужчины, поживающие в его доме, и командовал спортивной ротой Краснознамённого Тихоокеанского Флота. Или как-то по-иному руководил. Я не понял, а Громов объяснить толком не мог, ибо толком не знал, чем занимался его отец.

Сергея заинтересовали мои «разработки» в области радиотехники и он потянулся ко мне как растение к солнечному свету. Он спрашивал, как и почему, а я объяснял, честно и откровенно. Гитарные примочки его не интересовали, а вот такой же предусилитель, как я сделал на гитаре, он собрал и был рад его десятиваттным выходом. Его устраивало почти полное отсутствие шумов при включении кнопки шумоподавления.