Вечный союз - Форстен Уильям P. - Страница 7

— Вольно, друзья мои, — проговорил Калин, спускаясь с подножки поезда. — Вы же знаете, я терпеть не могу эти дурацкие церемонии.

Его слова заглушил сводный оркестр, нестройно грянувший «Привет вождю» — еще одно напоминание о мире, оставленном позади. 5-й Суздальский полк, или «гвардия Готорна», как его, вопреки протестам командира, называли, вытянулся в струнку при первых звуках официального марша. Потрепанное боевое знамя свисало до земли, а новый герб Республики Русь был поднят высоко над рядами.

— Придется потерпеть, господин президент, — прошептал Эндрю, наклонившись к Калину. — Они придают таким вещам большое значение.

Кивнув, Калин стал послушно дожидаться окончания марша. Затем он с облегчением сделал было шаг вперед, но тут послышался «Боевой гимн Республики», ставший новым национальным гимном, и президент с несколько смущенной улыбкой опять застыл по стойке «смирно». Наконец музыка стихла. Калин принял нормальный вид и, подойдя к Готорну, обнял его левой рукой и звонко расцеловал в обе щеки. Винсент, стоя во главе полка, не мог позволить себе никаких вольностей и воспринял объятия и поцелуи с каменным лицом.

— Здрасьте! — возмутился Калин. — Ты что, не можешь обнять своего законного тестя по-человечески?

— Отец, это дипломатическая церемония, — прошептал Винсент.

— Ну да, ну да, — усмехнулся Калин. — Мышь должна делать вид, что она лев.

— Господин президент, а ведь он прав, — шепнул Эндрю. — Смотрите, солдаты подают нам пример.

— Ну хорошо, — согласился Калин, посерьезнев. — В таком случае начнем.

Сделав шаг назад, Винсент эффектным жестом выхватил саблю из ножен:

— Полк, оружие на караул! Солдаты как один вскинули мушкеты.

— Пожалуйста, господин президент, — пригласил Калина Винсент и направился строевым шагом вдоль длинной шеренги бойцов. Его тесть семенил рядом, а Эндрю и сопровождающие его лица следовали чуть позади.

Оглядев воинские ряды, Калин дружелюбно кивнул солдатам, те отвечали ему улыбками.

— Ба! Алексей Андреевич! — воскликнул вдруг президент, останавливаясь возле седобородого солдата. — Вам привет от вашей супруги.

— Правда? — спросил опешивший Алексей Андреевич, а в рядах послышался смех. Винсент бросил на подчиненных гневный взгляд, и смех сразу стих.

— Она просила меня передать, что прощает вас, но если снова застукает вас с Татьяной, то прикончит обоих.

Тут войска, не в силах сдержаться, разразились хохотом. Подойдя к солдату, Калин отечески потрепал его по плечу.

— Она хорошая жена и хорошая мать, Алексей, — проговорил он тихо. — Мы оба знаем это. Она имеет полное право не пускать тебя на порог. Когда ты вернешься домой, помирись с ней, покайся отцу Касмару и поставь свечку Кесусу, чтобы он простил тебя. Обещай мне это, дружище, — я хочу, чтобы у тебя дома воцарился мир.

Покраснев, Алексей опустил голову, не зная, куда девать глаза.

— Вот и молодец. Я не собирался выставлять тебя на посмешище, но должен был сказать это. Прости меня.

— Нечего прощать, — пробормотал Алексей.

— Ну вот и лады, — отозвался Калин, а солдаты, стоявшие поблизости и слышавшие разговор, одобрительно закивали и с умилением воззрились на своего старого друга, который, став президентом, не превратился в спесивого боярина.

Эндрю внутренне улыбнулся. Возможно, все это не вполне соответствовало торжественности момента, но именно такие нарушения этикета позволяли Калину не отдаляться от людей, которым он служил.

— Можно продолжать? — спросил Винсент, сдерживая раздражение.

— Конечно, конечно, сынок. Не годится заставлять людей ждать.

Калин продолжил шествие вдоль всего строя, до самого паровоза, все еще испускавшего клубы пара. Ярдах в пятидесяти за паровозом колея заканчивалась, и в этом месте был водружен государственный флаг Республики Русь, отмечавший восточный конец железной дороги. Но насыпь продолжалась дальше, проходя по высокому мосту длиной пятьсот футов через реку Сангрос, служившую западной границей римских владений. На другом берегу реки виднелись низкие стены пограничного селения, а за ним орошаемые поля и пологие холмы, которые были прорезаны двумя параллельными линиями, уходившими на семьдесят миль в юго-восточном направлении до самой столицы, — одна из них была мощеной Аппиевой дорогой, другая — полотном будущей железной дороги.

Весь западный берег реки был завален разнообразными механизмами, приспособлениями и материалами, свезенными сюда для строительства железнодорожной линии. Тут высились штабеля только что напиленных шпал, балок и бревен, еще пахнущих смолой; громоздились груды блестящих рельсов, прокатанных всего три дня назад, связки костыльных гвоздей, скобы для закрепления рельсов; боковые пути были забиты спальными и кухонными вагонами, платформами с грузом и подъемными лебедками; стоял даже один из новых локомотивов для перевозки грунта. Вагоны и платформы были усеяны людьми — три тысячи строительных рабочих радовались возможности хоть ненадолго отвлечься от повседневного изнурительного труда и выискивали места, откуда было удобнее наблюдать за предстоящей церемонией.

Дойдя до конца железнодорожной колеи, делегация остановилась возле русского флага. Перед ним был сооружен небольшой павильон, посредине которого стоял простой, грубо обтесанный стол, а по другую его сторону высился еще один флагшток — серебряный шест, увенчанный золотым орлом с распростертыми крыльями.

На противоположном берегу реки послышалась барабанная дробь и, контрапунктом к ней, торжествующее пение фанфар. По мосту к ним двинулась размеренным шагом колонна людей, при виде которой у Эндрю мурашки забегали по спине. У него было такое ощущение, будто он вдруг перенесся на много веков назад.

Во главе колонны шествовал первый консул Рима. Его серебряный нагрудник сверкал в лучах утреннего солнца, алый плащ трепетал на ветру. За ним шагали дюжины две людей в тогах, которые держали в руках фасции — связки прутьев, традиционный атрибут римских консулов.

— Прямо иллюстрация из учебника истории! — прошептал Эмил зачарованно.

— Попали сюда таким же путем, как и мы, только на две тысячи лет раньше, — отозвался Эндрю. — И перенесли сюда свои старинные обычаи.

— Что не помешало им упасть в ножки Тугарам, — ввернул О’Дональд.

— Они еще покажут себя, — спокойно возразил Калин. — Ведь они дали достойный отпор направившимся сюда остаткам тугарской орды.

— А их рабство?! — не сдавался О’Дональд. — Этот Марк, их предводитель, воротит нос, стоит заговорить о свободе. У них та же система, что была на Руси, когда мы появились там.

— Дай срок. Марк хочет торговать, и ему нужен союзник, — вступил в спор Эндрю. — Мы можем наглядно доказать ему преимущество нашей системы, — добавил он тоном, показывавшим, что пора заканчивать дебаты.

— И все равно этот союзник мне не по нутру! — буркнул О’Дональд, желая оставить за собой последнее слово.

— Нам они нужны не меньше, чем мы им, — попытался урезонить его Калин. — Мы не знаем, куда направились тугары, а на юге обитают и другие орды. Нам вряд ли удастся выжить без поддержки.

На этот логичный военно-стратегический довод Вечный союз О'Дональду нечего было возразить.

Глава римского государства выступил вперед. На его лице, словно высеченном из гранита, застыло бесстрастное выражение. Глубоко посаженные глаза прятались между темными кустистыми бровями и острым орлиным носом. Прямая осанка, абсолютное самообладание и царственные манеры — все говорило о человеке, привыкшем к беспрекословному подчинению окружающих. Единственным, что выдавало его чувства, были серые ястребиные глаза, в которых в данный момент читалось откровенное любопытство по поводу странного одеяния и всего облика Калина. За консулом маршировала воинская когорта, чье построение почти зеркально отражало порядок, в каком были расставлены позади Калина роты 5-го Суздальского полка.

— Войско у этого прохвоста выглядит впечатляюще, что есть, то есть, — прокомментировал О’Дональд.