Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

От Ренессанса до Барокко - Долгополов Игорь Викторович - Страница 40


40
Изменить размер шрифта:

Старые ивы шумят под напором свежего, пахнущего морем и сеном ветра. Ветер водит в небе стада облаков, крутит крылья мельниц, гонит волны по зеленому морю лугов, сносит в сторону одинокую цаплю, взлетевшую над каналом.

Рембрандт бредет по широкому полю. Его окружает светлый, будто кованный из серебра мир. Неяркие лучи солнца, закрытого бегущими облаками, тают в прозрачном, насыщенном влагой воздухе. У ног снуют юркие ящерицы; на плечи, поблескивая крыльями, садятся стрекозы. «В отечестве ты откроешь, – думает Рембрандт, – так много любезного сердцу, приятного и достойного, что, раз отведав, найдешь жизнь слишком короткой для правильного воплощения всего этого. И на самых ничтожных вещах можно научиться осуществлять основные правила, которые окажутся пригодными для самого возвышенного».

Внезапно лучи солнца прорвали перламутровую плотину облаков, хлынули на землю. Вмиг преобразился лик природы. Ярко загорелись заливные луга, серебром заиграла рябь канала, и даже темные кущи камыша стали отливать старой бронзой. Зарумянилась черепица на белых домиках. Казалось, сама земля раскрыла натруженные ладони, собирая в пригоршни редкие дары тепла.

Рембрандт, очарованный дивной картиной, остановился. Резкий ветер сорвал шляпу, распахнул плащ, растрепал длинные кудри.

Рембрандт ван Рейн. Возвращение блудного сына. 1662. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

Рембрандт ван Рейн. Блудный сын в таверне. 1635. Галерея старых мастеров. Дрезден

Но вот снова померкли краски пейзажа. Только в темных водах канала дрожали затерявшиеся блики света.

Рембрандт поднял шляпу, вытер лицо и зашагал к городу. Наутро дилижанс мчал молодого художника в Амстердам. Это был 1631 год.

Мастерство молодого Рембрандта из Лейдена уже давно замечено публикой и художниками.

«Этот гений – прямо от сохи, – пишет один из современников. – Если мы спросим, у кого он учился, то узнаем, что родители из-за отсутствия средств могли дать ему лишь самых обычных учителей. Так что юноша обязан всем только себе… Заслуживает порицания его отказ посетить Италию, где бы он мог достичь вершины искусства, но он утверждает, что, будучи в расцвете сил, не имеет для этого времени».

Рембрандт не послушал ничьих советов. Он рисовал и писал как одержимый.

В Лейдене молодой художник создает картины, которые сделали бы честь зрелому мастеру. С редкой силой он раскрывает в них свое могущественное владение светом. Его «Христос в Эммаусе» сочетает таинственность сюжета с абсолютно реальными средствами решения.

Реальность и сказка. Обыденность и неудержимый полет фантазии. Откуда это у простого парня?

Долгий зимний вечер. За окном метет вьюга. На чердаке старого дома стонут балки, и слышно, как на крыше скрежещет ржавый флюгер. Как славно тогда сидеть у жарко натопленной печи и слушать рассказы соседа-моряка о далеких чудесных краях, где бушуют горячие бури, где мимо древних храмов и роскошных пальм проходят караваны слонов, груженных драгоценными тканями, пряностями и золотом.

Неторопливо, как ручей, журчит рассказ, вьется дымок из диковинной трубки старого матроса, злыми огоньками горят глаза обезьяны, сидящей у него на плече.

На миг затихает метель, раздается уютная песнь сверчка. Поблескивают чисто вымытые изразцы печи, звякают тяжелые фаянсовые кружки с крепким пивом.

Широкоплечие, с покрасневшими потными лицами, сидят горожане. Они-то знают цену болтовне старого бродяги; довольно усмехаясь, подливают пиво в его быстро пустеющую кружку, кормят орехами обезьяну.

А моряк продолжает рассказ. В пламени свечи его темное, обветренное лицо с запавшими глазами, глубокими морщинами на лбу и с провалом беззубого рта похоже на античную маску. Он не слышит смеха соседей, он сейчас там, за стеной ураганов и тайфунов, в стране обетованной.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Эти рассказы юный Рембрандт запомнил на всю жизнь. Они оставили у него неизгладимую любовь к таинственному Востоку, к легендам и сказке, сотканным из правды и вымысла.

Простой уклад в доме мельника не мешал ему жить в мире грез. Бродя по берегам, заросшим осокой, забираясь на мельницу, слушая мерное посапывание тучных коров, мальчик мечтал о полуденных странах. А когда повзрослел и стал рисовать, соседи смеялись над ним.

Но Рембрандт был упрям. Он искал свое солнце, превращающее простую дорожную пыль в золото, крестьянку – в царицу, а немощного старика – в пророка. И он нашел свое солнце. Оно зажглось в очарованной душе.

Вглядитесь в «Автопортрет», написанный в 1627 году. Художнику еще нет и двадцати двух лет. На нас глядит парень с крепкой мужицкой шеей. На его энергичном добродушном лице пытливые, острые глаза. Превосходно вылеплен этот портрет, он как бы облит мерцающим светом. Манера письма Рембрандта уже глубоко индивидуальна, его мазок уверен, полон силы, он лепит форму сочно, словно следуя совету Иорданса: «Надо весело класть краску». И он пишет широко, густо. Вот что писал архитектор XVII века Мансар: «Картины Рембрандта перегружены красками, он редко сливал краски, накладывая их одна на одну и не смешивая».

Откуда было знать Мансару, что Рембрандт предвосхитит живопись импрессионистов XIX века? Недаром Рембрандт всегда просил заказчиков повесить картины таким образом, чтобы зритель мог рассматривать их с далекого расстояния.

Рембрандт был необычайно темпераментным живописцем. Овладевавший им порыв заставлял его порой писать на холсте сразу, без обычной подготовки, без рисунка. Это новаторство было возможно только при феноменальном владении формой.

Живописная поверхность холстов Рембрандта неповторима. Там, где свет, – его картины нагружены до отказа, зато в тенях – тончайшие лессировки. Эта разнообразность фактуры придает неповторимую свежесть его живописи, объемность. Рембрандт писал красками особой плотности – густым красочным тестом, которое он наносил то кистью, то мастихином, то просто пальцами. Писал на лаке особой консистенции, напоминающем густой мед.

Посмотрите внимательно на «Портрет жены брата». Он написан в 1654 году. Лицо и руки будто выложены из тончайшей цветной мозаики. Кисть художника трепетно лепит форму, отмечая самые тонкие нюансы. Но, несмотря на блестяще прописанные даже второстепенные подробности, как превосходно выявлен характер!

Рембрандт ван Рейн. Даная. 1636. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

По глубине характеристики, колориту и артистичности письма портрет – одна из вершин мирового искусства. Но не только эти достоинства делают живопись Рембрандта единственной и неповторимой. Его творения отличает мерцающий свет, пронизывающий весь холст. Не контур, не сухая моделировка, а свет и только свет – хозяин картины.

Портрет как будто предельно статичен. Полностью отсутствуют эффектность, поза, жест. Однако с какой потрясающей силой ведет немой разговор со зрителем эта старая женщина!

Рембрандт по-своему понимал законченность холста. Он говорил: «Картина закончена, как только художник осуществил в ней свое намерение». Рембрандт всегда остро чувствовал эту сверхзадачу. Хоубракен пишет: «Рембрандт смог замазать прекрасную Клеопатру, лишь бы заставить сильнее блестеть одну-единственную жемчужину».

Живопись Рембрандта покорила Амстердам, слава художника росла. Он работает без устали. Создает десятки портретов, композиций, сотни рисунков и офортов. Его окружают многочисленные ученики и друзья. Вскоре он женится на Саскии ван Эйленбурх – дочери амстердамского патриция. Небосвод его судьбы очистился, на нем – ни облачка.