Позывной "Калмык" (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 41

Когда великое свершалось торжество,

И в муках на кресте кончалось божество,

Тогда по сторонам животворяща древа

Мария-грешница и пресвятая дева,

Стояли две жены,

В неизмеримую печаль погружены.

Но у подножия теперь креста честнаго,

Как будто у крыльца правителя градскаго,

Мы зрим — поставлено на место жен святых

В ружье и кивере два грозных часовых…

Жиденько похлопали пииту. И только Вяземский сказал: «Браво».

А следом и он прочёл шедевральный шедевр:

Всё грустно, всё грустней, час от часу тяжелей,

Час от часу на жизнь темней ложится мгла,

На жизнь, где нет тебя, на жизнь, где ты доселе

Любимых дум моих святая цель была.

Всё повод мне к слезам, все впечатленья полны

Тобой, одной тобой подъятые тоской,

Теснятся ли к груди воспоминаний волны —

Всё образ твой, всё ты, всё ты передо мной…

— Пётр Андреевич, вы всё страдальческие вирши выдаёте. А не попробовать ли вам, что весёлое и задорное, вот как Анечка наша сочинить? — княгиня Софья Сергеевна погрозила пальцем поэту.

— Да, господа, а ведь надо признать, что наша гостья сегодня побила наших признанных пиитов, — это младший сын Мещерских Пётр Иванович, выдал. Был он в гвардейском зелёном мундире, Сашка так звания и не выучил, но явно не корнет, в его-то годы. Всё же лет под сорок человеку, да и бахромы на эполетах прилично, или как там эта хрень называется. Кисти, кажется?

Потом играли чего-то пафосное Глинка и Виельгорский. Всем симфонии нужно обязательно сочинять, нет бы вальсы, как Грибоедов или Штраус.

Сашка сидел в углу и потирал руки, всё задуманное вполне удалось. А чего задумал? А задумал…

— Анечка, вы не запишите мне в альбом свои стихи. Все, пожалуй, блесну завтра у императрицы Александры Фёдоровны, — княгиня Мещерская прервала созерцательное настроение Коха, подозвав к секретеру Аньку.

Что-то ворохнулось во внутрях. Нехорошее предчувствие. Сашка было хотел подняться и последовать за кикиморой, но тут от печи тепло, разморило азиата, глаза узкие закрываются, не пошёл.

— Вот сюда, Анечка, сейчас я эти книги на угол положу…

— Это же Сашкины книжки! — Бамс. Кох подскочил с кресла.

— Сашкины? Азбука и книга для чтения в младших классах? Вы знакомы с князем Александром Сергеевичем Болоховским?

— Да я на нём почти каждый день езжу, наездничаю, прыгаю в общем, — нет, не так Анька, слава богу, ответила.

— Ещё как знакома. Вот… — Анька успела одуматься и понять, что чуть не выдала Сашку.

— Где вы познакомились? — не дождавшись продолжения поторопила купчиху княгиня.

— В его селе Болоховском. Я там травоведение преподаю, — нда, лучше бы про наездницу.

— Травоведение???!!! — народ бросил шушукаться и музицировать и вновь заинтересовался Анной Тимофеевной.

— Александр Сергеевич Болоховский! Это тот, о котором писал Тульский генерал-губернатор? — невзрачный худой человек, почти весь вечер просидевший молча в углу, вдруг подал голос. Серый сюртук с большими лацканами, крестик на груди, причёска как у Гитлера с косым пробором не в ту сторону. Заговорил «Гитлер» с сильным немецким акцентом.

— Анечка немедленно расскажите нам об этом таинственном князе. Вы в курсе, императрица Александра Фёдоровна приказала Алексею Илларионовичу Философову — воспитателю младших сыновей императора, учить Ники грамоте по этой азбуке. А книгу для чтения в младших классах сама прочла несколько раз. Она хоть и плохо говорит на русском, но эту книгу прочла с удовольствием.

Синенькая юбочка,

Ленточка в косе.

Кто не знает Любочку?

Любу знают все.

Уж не ваше ли это стихотворение?

Анька от обилия вопросов потерялась и этим сразу «Гитлер» воспользовался.

— Эпидемия холеры. Князь Болоховский, как писал мне военный губернатор Тульской губернии Евстафий Евстафьевич Штаден создал больницу при Оружейном заводе и там практически не было смертей от холеры. Все выздоравливали. Правда ли это? — видимо немец был большой шишкой, так как перебивать его даже хозяйка в чепчике не стала.

— Да мы всех вылечили. Три человека или четыре умерло, точно уже не помню.

— Тринадцать мне Густав Густавович, простите, Евстафий Евстафьевич писал, — немец навис над сидящей на низком стуле у бюро Анькой.

— Так это сильно больных приносили, доктора лечили неправильно. Кровопускания делали, рвотное давали, уксусом протирали. Калечили, а не лечили, — Сашка головой покачал. В Туле разругались тогда со всеми докторами, теперь похоже настал черёд столичных эскулапов, — А вы кто, сударь? — Сашка встал и пошёл кикиморе на помощь. Затюкают сейчас девку.

— А как же, по-вашему, нужно лечить? Расскажите нам! — немец перешёл на немецкий. От волнения видимо.

— Это Мандт Мартын Мартынович… — начал представлять князь Мещерский, но немец его перебил.

— Martin Wilhelm von Mand, доктор медицины, хирург, лейб-медик Государя императора. Так как, по-вашему, фроляйн, следует лечить при холере?

Событие пятьдесят второе

Спорить с женщиной — все равно что общаться с зеркалом: твои аргументы, отразившись, ударят по тебе же.

Вячеслав Килеса

В споре с женщиной последнее слово может сказать только эхо.

Негласная Елена

Еле убрались. Не отвязались, а только отсрочили допросы с пристрастием. Нет, прославиться и стать модными, чтобы их таскали по разным приёмам и салонам это и был план Сашки. Сейчас нет справочных, нет интернета и должно быть нет частных сыщиков, и получить требуемую информацию — не просто. Не подойдёшь же на улице к первому попавшемуся гвардейцу и не спросишь, а вы не знаете, уважаемый, где живёт будущий убийца Пушкина Лександра Сергееича некий Дантес.

Что знал Виктор Германович про этого Дантеса? Да он не знал даже его имени и отчества. А нет, кое-что всё же знал, во-первых, он никакой не Дантес. Правильно будет — д’Анте́с. А во-вторых, он приёмный сын бельгийского дипломата. Возможно посла, но не факт. В-третьих, он гвардеец. Какой-то конный гвардейский полк, скорее всего кавалергард, но и это не факт. В-четвёртых, почему-то к нему благоволила императрица Александра Фёдоровна, а император сам из своих денег платил ему повышенное жалование. Последнее где-то Кох по телеку слышал, когда про смерть Пушкина рассказывали, мол мог и специально убить француз наше солнце по приказу Николая, так как Пушкин самодержцу своими выходками надоел. В это Кох не верил, уж больно серьёзно Дантес и посол были наказаны. Обоих выслали. И они, по сути, нищенствовали до конца жизни.

Вот Сашка и решил, не ходить по городу и спрашивать, а где тут бельгийское посольство, да где тут гвардеец Дантес живёт? Нет. Есть проще вариант. Стать завсегдатаем салонов, а так как Дантес вечно шляется по ним, то рано или поздно пересекутся. И скорее — рано.

Убивать в тёмном углу этого француза Кох не собирался. Хотелось, и это простой способ, но решил Виктор Германович воспользоваться последним знанием. В-пятых, читал Кох, что этот самый бельгийский дипломат, вроде бы барон, подобрал Дантеса больным и привёз в Россию, а потом усыновил. Да и чёрт бы с ним, но написано было, что барон этот бельгийский не имел жены, потому что был педиком. И даже предполагалось, что воспылал любовью к красавчику Дантесу. Было там у них чего или нет, не важно. Люди тем охотнее верят в ложь, чем она чудовищней. Говорят, это Йозеф Геббельс сказал кому-то. Кстати — это неправда. На самом деле эту фразу употребил Гитлер в десятой главе своей знаменитой книги «Майн кампф».

Однако, чтобы ложь выглядела правдоподобно, нужно чтобы она перемешивалась с известными фактами. Упоминание рыжих волос или необычных усов, да чего угодно, что замечали за этими персонажами знающие их люди, сделает любовниками приёмного сына и бельгийского дипломата гораздо более правдоподобно. Ну, вот же, тот кто это сказал, знает, что у Дантеса родинка на спине!