Бессердечный принц. Раскол (СИ) - Мелевич Яна - Страница 110

Превращать Макса в овощ я не планировал. Да и не было уверенности, что маг справится с зеркальщиком.

— Мне не нужен адвокат.

— Всем нужен адвокат. У тебя есть право на защиту, — спокойно сказал я.

— Правда? — улыбка Макса дрогнула, а от интонации повеяло колким морозом. — А моя семья тоже нуждалась в защите, офицер? Или все те, кого ваши люди расстреляли в этих стенах?

Ничего общего с человеком, которого я встретил раннее в Зазеркалье. Дважды.

Тогда в Урюпинске мне казалось, что все вокруг пропитано его злобой и ненавистью к окружающим. В прошлую встречу он выглядел разбитым, несобранным и… потерянным. Постоянно искал что-то важное в лабиринте бесконечных отражений, но никак не находил.

Сейчас же передо мной сидел уверенный в себе и собранный молодой человек. Пока мы изучали его дело, несколько раз столкнулись с неточностями в датах. Часть документов оказалась засекречена, а другая, доступная, несла разрозненную информацию.

Макс родился в семье Волконского Юрия Аристарховича, геолога по образованию, который большую часть жизни провел где-то в Иркутской губернии. Вахтой он ездил в Тулунскую волость на золотые прииски и там же познакомился с Ириной Гуцман. Ни точных дат, ни записей о рождении детей в местных ЗАГСах мы не нашли.

На наш запрос администрация генерал-губернатора ответила, что все данные по семье Волконских отправили в Санкт-Петербургский офис Отдельного корпуса жандармов после их ареста. Но ничего похожего мы в архиве не нашли, кроме разрозненных фактов и бестолковых отчетов следствия.

Последние, кстати, тоже вели кое-как: ни нормальных фотографий, ни задокументированных допросов подозреваемых.

Возникало ощущение, что Волконских, как и многие другие семьи, где обнаруживали хаос, судили и казнили без нормального следствия.

Права человека? Давай до свидания.

Я не нашел имен сестер Макса, но знал их приблизительный возраст. Записи об этом нашлись в отчетах. Там указывалось, что старшей дочери Волконских на момент казни исполнилось шестнадцать лет, а ее сестре — двенадцать. Возраст Макса не указывался, поскольку его тогда посчитали пропавшим без вести и объявили в уголовный розыск.

Волконских арестовали, допрашивали, пытали и расстреляли, потому что они скрывали сына от репрессий со стороны царской власти. Таких, как Макс — сотни, нет, тысячи. А в противовес стояла «Красная заря», которая устраивала теракты, бойни и многочисленные попытки переворота.

Мы все преступники, которые, так или иначе, нарушали закон. Только я представитель данного закона. Мои права на бессмысленные философские думы ограничены буквами в специальных книжках, клятвой императору и положением.

— Я не хочу ссориться, Макс.

Он моргнул, и я только сейчас понял, как ошибся в предположениях. Глаза у него не серые, а светло-голубые. Серебристый оттенок им придавала магия, что яркими всполохами загоралась внутри зрачков.

— И я не хочу.

Лаконично и… Равнодушно. На удивление.

— Тогда ответь на несколько вопросов.

— Задавайте, офицер.

Он склонил черноволосую голову и посмотрел на Дашу, которая расписалась в поднесенном документе. Непонятно, что его заинтересовало в подчиненной Геры, но последнему сей факт явно не пришелся по душе.

Как и самой Даше, поскольку она не желала здесь задерживаться ради «допроса террориста». Для нее в ситуации с Максом все выглядело просто и однозначно: он преступник, а она — полицейская. Ее задача — поимка таких людей, как он.

Именно так Даша заявила мне, когда я попросил их с Герой задержаться.

— Сколько тебе лет? — я начал с простого и уловил легкий оттенок удивления на лице Макса.

— Двадцать шесть.

Гера подавился принесенным ему кофе, а Даша нахмурилась. Я же растерянно посмотрел в записи на планшете, затем снова на Макса и переспросил:

— Это точная цифра?

Он вновь улыбнулся и взглянул на меня немного снисходительно, после чего припечатал очередным откровением:

— Тридцать первого декабря две тысячи двадцать пятого года перед новолетием мне исполнилось восемь лет. В тот день мою семью и многих других торжественно расстреляли на Красной площади после шести месяцев тюремного заключения. Вряд ли я забуду момент своего взросления, когда перед глазами стоит охранник, добивающий прикладом автомата мою сестру под бой курантов.

Пальцы дрогнули и крепче стиснули планшет, взгляд уперся в записи. Прокрутив в голове воспоминания тех лет, я переглянулся застывшим Герой.

— Тогда на площади произошёл мощный выброс хаоса, появилось несколько призванных первого уровня. Погибли десятки гражданских, два мага, трое военных и шесть полицейских. Мы считали, что это организованный теракт.

Макс склонил голову и усмехнулся:

— Я очень разозлился, офицер. И забрал бы больше жизней, но отключился от перенасыщения хаосом. В суматохе кто-то решил, что я ребенок одного из пострадавших. В больнице долго не могли установить мою личность, а когда оформили отправку в один из приютов — я сбежал.

— Какой у тебя уровень силы?

Вопрос Даши вывел меня из шокового тупика.

— Я покажу.

На наших глазах Макс поднял скованные запястья. Он с легкостью освободил их, словно между браслетами не антимагическая цепочка с мощными рунами, а бумажный фантик. Звенья со звоном разлетелись по столу и превратились в осколки стекла, которые поблескивали в холодном свете. Один из охранников потянулся к табельному пистолету, но я остановил его взмахом.

Взвыли сирены, нагрелись браслеты на руках у всех присутствующих.

Сверкающие крохотные капли поднялись в воздух, когда Марк пошевелил пальцами. Серебряной пыльцой они осели на подушечках, затем вознеслись к потолку, собрались в причудливый рисунок и, наконец, упали стеклянной бабочкой в раскрытую ладонь замершей Даше. Как живая она двигала крыльями, пока окончательно не застыла.

— Что за игры? — Гера попытался выхватить причудливый подарок, но у него ничего не вышло.

Даша крепко стиснула пальцы и покачала головой.

— Даш, выбрось эту дрянь!

— Я бы попросил с большим уважением относиться к моим изделиям. Для получения одной такой бабочки я тренировался почти пять лет, — вставил свое слово Макс, на что я тяжело вздохнул.

Если сначала стало страшно, то теперь сценка вызывала, скорее, нервный смех.

— Применять магию в стенах Петропавловской крепости запрещено, — будничным тоном напомнил я.

— Знаю.

Хитрый говнюк. Знает он.

— И ты устроил шоу для того…

Мой выразительный взгляд вызвал у него новую улыбку.

— Я бы убил вас за пять минут. Потом вышел отсюда и продолжил возмездие, пока не нашел бы выхода. Сел бы в такси, доехал до Зимнего дворца и напичкал брюхо императора стекляшками, чтобы с упоением вырывать их по одной из его тела.

По коже прошел озноб, и я понял, что Макс не шутил. Он бы действительно так сделал. Даже глазом не моргнул, пока воплощал в жизнь кровавый план.

Но для хладнокровного маньяка его взор казался чересчур живым, а в голосе звучало множество разных эмоций. От разочарования и злости до какой-то затаенной горечи, что крепко-накрепко поселилась в нем.

Человек, испытывающий такой спектр чувств, уязвим. А для массовых убийств подходят или убежденные фанатики, или трезвомыслящие социопаты.

Ни к тем ни к другим Макса Волконского я бы не отнес.

— Почему же не убьешь? — спросил я раньше, чем остановил себя.

— Потраченные годы на сопротивление показали, что на любой стороне правых и виноватых примерно одинаково. От бессмысленных страданий вокруг тебе ни тепло, ни холодно, потому что ты пешка в чужой борьбе за власть. И в ней очень легко потеряться.

Макс скрестил руки на груди, откинулся на спинку жесткого стула и посмотрел на меня вполне осмысленно:

— Я не дам ни имена, ни контакты, ни информацию. Потому что через час или два сюда приедут люди императора. Зайдут, покажут документы, а следом и приказ о моем освобождении.