Роковая молния - Форстен Уильям P. - Страница 7

— О духи предков! — вздохнул Музта. — Что значит воинская доблесть против всех этих машин?

Тамука промолчал, не желая попусту тратить слова. Он направил коня поперек равнины, пересеченной некими линиями параллельно проложенных рельсов. Скакун осторожно подошел к баку с водой, предназначенной для заправки паровозов. Земля вокруг была мокрой и хранила множество следов. Тамука отпустил поводья и позволил коню напиться; конь Музты последовал примеру своего собрата. Над головой под напором утреннего бриза повернулось ветряное колесо, рычаг помпы с негромким скрипом поднялся и снова опустился. Тамука знал, что это приспособление добывает воду из глубины земли, но принцип действия оставался для него тайной.

На соседнем пути валялись с десяток железных осей и колес, почерневших от сажи, рельсы закоптились от огня, пепел еще клубился в воздухе. Что здесь горело? Скорее всего, один из вагонов. Скоты не смогли увести его отсюда и поэтому сожгли, хотя он не представлял никакой ценности без паровоза.

С запада донесся глухой звук пушечного выстрела. Тамука развернулся в седле. Через секунду над линией холмов появился огненный след, оставленный снарядом, выпущенным с одного из их железных кораблей. Последовал еще один залп, еще один снаряд прочертил в небе дугу, но этот сгорел в воздухе, и только через секунду донеслось эхо взрыва.

— Разве вы не можете ответить на огонь? — спросил Музта.

— Таковы правила нашего траура, — ответил Тамука. — Только в случае непосредственного нападения.

— Это глупо.

— Все равно стрелять по кораблям бесполезно. У них слишком крепкая броня.

Музта замолчал и продолжал смотреть на запад, ожидая продолжения стрельбы.

— Надо было добить их, а не останавливаться. Вы дали им тридцать дней передышки, за это время они восстановят свои машины.

— Я знаю, — хмуро ответил Тамука. — Но таков наш обычай.

— Однако под Орки вы сражались даже после смерти отца Джубади.

— Только потому, что он оставался с нами до конца боя. Сейчас перед нами нет войск скота. Они продолжают убегать. — Тамука махнул рукой на восток. — Если бы мы бились на этом поле, Джубади и сейчас был бы в седле.

— Так было и с моим отцом, — сказал Музта. — Мы привязали его к седлу, меч за спиной удерживал его от падения, Кубата держал поводья его коня, а я скакал рядом. Его тело уже начало разлагаться, а мы все сражались, пока не разбили ваше войско. Только тогда мы предались скорби. Музта против своей воли вспомнил, как его отец упал с коня, сохранив на губах слабую улыбку. Не было никаких слов прощания. Только эта загадочная улыбка да стрела, дрожащая в его груди. Как только битва немного затихла, Кубата вырезал сердце из груди кар-карта и выжал из него кровь над головой Музты. Кровь не успела высохнуть, а они уже снова ринулись в бой. Они, как и мерки, привязали тело отца к седлу и сражались еще два дня. Только на третье утро, когда закончилась великая битва, полуразложившееся тело освободили от веревок и похоронили.

— Сарг, Хулагар и Вука сразу объявили траур, поскольку на поле битвы перед нами не стоял враг, — произнес Тамука.

— Ты бы поступил по-другому?

— Ты и сам это знаешь, — огрызнулся Тамука. Музта кивнул.

— Это ты убил Джубади? — Музта задал вопрос, глядя прямо в глаза Тамуки.

Щитоносец вздрогнул и поднял голову.

— Ты совсем обезумел, тугарин, если допускаешь подобные мысли, — медленно произнес Тамука, тщательно подбирая каждое слово.

Музта только улыбнулся в ответ и направил своего коня к опустевшей фабрике. Тамука некоторое время колебался, потом пришпорил скакуна и догнал Музту.

— Я спросил, поскольку этот скот был твоим любимчиком. Мне говорили, что щитоносцы могут иногда силой духа внушать свои мысли другим. Это убийство могло быть тонкой двойной игрой.

Музта внимательно смотрел в лицо Тамуки, но тот выдержал взгляд и ничего не ответил.

Через огромные ворота они въехали на территорию фабрики, копыта коня Тамуки высекли искры на ведущих в цех рельсах. Это было громадное пустое и темное помещение, в котором свободно можно было разместить тысячу лошадей. На грязном полу остались только каменные основания, на которых когда-то стояли станки. Снаружи тонкая струйка воды продолжала вращать скрипучее колесо, прикрепленный к нему шест опускался и поднимался, но кузнечные меха не были подсоединены и оставались неподвижными. Скрип колеса тихим шепотом напоминал о том шуме, который еще недавно наполнял помещение.

Тамуке стало не по себе, он нетерпеливо выглянул наружу. Когда-то он провел немало времени, наблюдая за работой фабрики в Карфагене. Предприятие выпускало сотни пушек, мушкеты и листовой металл для обшивки кораблей. Но его нельзя было даже сравнить с этой фабрикой. Колеса на производстве в Карфагене вращались тысячей рабов, находящихся внутри них; они падали и умирали, уступая место другим. Машины были более громоздкими и грубыми, менее продуктивными, даже на первый взгляд. А здесь Тамуке стало понятно, насколько превосходили их враги.

Он повернул коня и выбрался из цеха. Тамука уже достаточно узнал о скоте, который предстояло настигнуть в степи. Снаружи он видел отлогую земляную насыпь; с ее вершины при помощи фуникулера, движимого водяным колесом, подавались из вагонов руда и уголь. Внутри выплавляемый металл растекался по желобам и, остынув, попадал под огромные молоты, чьи вцементированные в пол рамы высились перед ними. Чуть дальше находились формы для отливки пушек, горны и наковальни. Над головой виднелись приспособления для подъема тяжелых изделий, железные рельсы проходили по всей фабрике. Во всем угадывалась пугающая точность и целеустремленность.

— Вот что нас ждет, если мы не разрушим их мир, — злобно произнес Тамука. — Я поклялся кровью предков уничтожить их, пока дело не зашло слишком далеко. Ни тугары, ни бантаги, ни один из нас не должен пользоваться тем, что они производят, иначе наш мир погибнет. Только извращенный ум скота способен все это выдумать. Музта улыбнулся.

— Можно догадаться, какая участь уготована мне и моим воинам, когда ты покончишь со скотом, — сказал он.

— Кар-карт мерков — Вука, а не я, — ответил Тамука.

— Но все же ты можешь предположить. Тамука долго без слов изучал лицо Музты.

— Ты должен был погибнуть вместе со своими воинами. Это был бы славный конец, — сказал он.

— Возможно, и тебе представится такой случай, когда ты приведешь свой народ к гибели, — ответил Музта. — Я согласен, что скот — наш общий враг. Но мир велик, а война только началась. Не дай своей ненависти ослепить тебя. — Музта нерешительно помолчал. — Или твоему желанию занять место кар-карта и использовать войну как средство завладеть властью.

Тамука с трудом сдерживал себя и, не в силах больше терпеть, пришпорил коня и понесся прочь от фабрики. Музта проводил его взглядом, а потом медленно поехал на север, где за рекой Виной расположились лагерем два оставшихся умена тугар. Ветер по-прежнему доносил приглушенный бой барабанов, воспроизводящий биение сердца.

— Стоп машина!

Гамилькар Бака, правитель изгнанников карфагенян, наблюдал, как капитан «Антьетама», названного в честь другого такого же военного корабля, погибшего в прошлогоднем бою против Карфагена, направил свое судно к борту «Нью-Айронсайда». Два броненосца несильно стукнулись бортами, и Гамилькар вынужден был схватиться за семидесятипятифунтовую карронаду, стоявшую у правого орудийного порта.

— Отдать концы! И смотрите, нет ли снайперов, — крикнул капитан, высунувшись из люка на орудийной палубе.

Из носового и кормового портов высыпали матросы (оба орудия стояли в центре судна). Низко пригнувшись, они пробежали вдоль борта, бросили концы ожидавшим их морякам с «Нью-Айронсайда», а те закрепили их на своем корабле. Нижние палубы судов соединил грубо сколоченный мостик. Вдоль него натянули веревочные перила. — Все готово.

Гамилькар тоже пригнулся и выбрался на палубу через носовой порт. За ним последовали его помощники. На открытой палубе он глубоко вздохнул, наслаждаясь свежим весенним воздухом, напоенным ароматом сосен. С того момента, как их корабль вошел в устье Нейпера и пока он медленно преодолевал бурное течение разлившейся реки, они не покидали душного помещения внутри судна. Проходя мимо Форт-Линкольна, они впервые заметили конный разъезд мерков на восточном берегу реки. Воины молча наблюдали за кораблем. Вражеские пушки, расположенные на западном берегу, ниже Суздаля, тоже молчали. Такая тишина вызывала у Гамилькара дурные предчувствия.