Разящий меч - Форстен Уильям P. - Страница 23

— А зан-карт Вука прислушивается к твоим словам? Тамука обернулся:

— Не думай, что, сохранив мне жизнь, ты сможешь подкупить меня, тугарин.

Музта усмехнулся:

— Даже не собираюсь. Твоя жизнь принадлежит тебе, и я не собираюсь ею распоряжаться.

Тамука наконец кивнул.

— Готов ли твой зан-карт вести орду, если Джубади падет? — спросил Музта так тихо, словно говорил сам с собой. — Ты знаешь, что Джубади не прав в том, что касается дальнейшей судьбы скота. Но ни ты, ни я не можем не признать, что он — прекрасный воин. Может, он и недооценивает этих янки, но он достойный кар-карт. А каков зан-карт?

«Вука — кар-карт? Конечно, его учили всю жизнь, стремясь сделать достойной заменой своему отцу. Но он не справится. Он ринется куда-нибудь сломя голову, как сделал это на улицах Рима, как это сделал стоявший рядом с ним тугарин. В нем нет и следа отцовских способностей».

И он убил своего брата, в этом Тамука был совершенно уверен.

— Он будет готов, — холодно сказал щитоносец.

— Разумеется. — Музта улыбнулся, и в лунном свете его зубы блеснули красным. — Я должен вернуться к своим воинам. Завтра нам предстоит трудный переход.

Тамука низко поклонился, кар-карт повернулся и пошел прочь, оставляя за собой запах примятой сапогами травы и весенних цветов.

С земли стал подниматься белый туман, и в нем растворился Музта.

Тамука уходил все дальше и дальше от юрты Джубади. Наконец он лег в траву, и туман обнял его холодными руками. По небу, таинственно мерцая, плыли две луны.

Тамука сделал несколько коротких вдохов, потом быстро выдохнул и замер. По его телу пробежала дрожь, все окружающее потеряло четкие очертания. Дыхание становилось все медленнее и медленнее. Со стороны могло показаться, что щитоносец зан-карта Вуки умер. Он превратился в дух «ту», дух носителя щита. Он взлетел в ночное небо, чтобы услышать голоса предков. Перед ним пронеслась череда лиц, все они жили радостью своей последней битвы — воины, спевшие песнь смерти на поле сражения. Появился Юрга -его учитель, он приказал оставить дух «ка» — дух воина — и прислушаться к духу «ту»:

«Нельзя, чтобы тобой владел дух „ка", пусть он останется за пределами твоего сердца, твоей души. Будь одним из мерков и вместе с тем не будь им, подчини себе воинский дух „ка", дух орды, только так все смогут выжить в предстоящей битве».

Pi он шел вперед, слушая слова духа «ту», но «ка» взывал к нему. Мимо по ночному небу проносились на конях души воинов, они смотрели на потомков, которые скакали по зеленой траве. Тамука видел их всех — умерших и живущих ныне, великую орду, готовую к новому путешествию и новой войне.

По вечному небу снова мчались вечные всадники, но их крики, в которых слышалась радость победы, постепенно затихли. На горизонте стоял скот, он ждал их приближения, и в глазах у него горела ненависть.

«Неужели они добрались и сюда, в небо, где живут наши предки? — подумал Тамука. — Как скот смог пересечь черту небесных врат, сотканных из огня вечных небес?»

Но в этом не было ничего удивительного. Ибо когда на земле мерки одерживают победу, то и в небесах они побивают врагов, оба мира отражают и поддерживают друг друга.

Всадники приблизились. Он увидел отца, всех воинов умена, павших на поле брани. Они смотрели на него обвиняюще и затем молча обратили свои взоры на север.

На минуту он вспомнил о своем питомце. Втайне от всех он послал его вперед, возложив на него особое задание. Это был мастерский ход с его стороны, ибо он подготовил питомца так, что тот и сам не подозревал об этом задании. Но Тамука заранее знал, что он будет делать. Таков был его секретный план.

Таким образом, его дух «ка» осуществил то, что надо было сделать. Дух «ту», дух щитоносца, позволяющий ему путешествовать вне тела и узнавать скрытое от глаз, отступил. И он увидел, как Юрга, его учитель, учитель всех щитоносцев Белого клана, плачет.

Юрий вынырнул из глубин сна. Снова тот же кошмар. В глазах у него стояли слезы, от которых луна, заглядывающая к нему в комнату через окно, расплывалась. Он дома, хотя на самом деле это такая же тюрьма. Но по крайней мере здесь он, отверженный, бывший питомец орды, евший плоть собственного племени, был в безопасности. Ему позволили остаться на свободе, но и тут его охраняли, хотя в этой глухой деревне под Новродом его никто не знал. Но все равно за ним постоянно следили.

Кин. При мысли о нем Юрий проснулся окончательно. Кин должен знать, зачем он здесь. Кин послал его сюда, чтобы защитить, сохранить ему жизнь. Для чего?

Он смахнул слезы. Кин знал, и Тамука тоже, он мысленно слышал их голоса. Оба они начали какую-то игру, а он был пешкой. Сам ли он принимал решения или кто-то вынуждал его действовать так, а не иначе?

Завтра наступит новый день, и он как две капли воды будет походить на предыдущий. Все дни для него слились в один, кроме тех моментов, когда поздно ночью его сажали в машину, которая двигалась по железным рельсам, и отвозили к Кину. Потом его привозили обратно. Ему ничего не было нужно. И вместе с тем ему было нужно все.

Он закрыл глаза и, засыпая, снова услышал зовущий голос.

Глава 3

Закашлявшись от смеха, Эндрю утер выступившие на глазах слезы.

— «Но что за свет там, в окне? Джульетта, цыпочка, ты — словно солнце».

Пэт, произносивший свои реплики с пафосом и хриплым ирландским акцентом, заставил всех слушающих его янки умирать от смеха. А поскольку иногда он запинался, все дружно подсказывали ему забытые строки, ожидая новых откровений.

— «О Ромео, Ромео, куда же ты подевался, Ромео?»

Боб Флетчер, одетый в наряд русской поселянки, появился на балконе. На голову он водрузил парик из конского волоса, доходивший ему до колен. Зрители разразились дружным хохотом. Боб, не теряясь, приветственно помахал рукой и принялся посылать всем воздушные поцелуи, не обращая ни малейшего внимания на Пэта, который в коленопреклоненной позе взирал на предмет своей страсти.

«Ромео и Джульетта» так полюбились русским зрителям, что некоторые из самых знаменитых сцен многие знали наизусть. И поэтому, когда герои признавались друг другу в любви, не меньше десятка добровольных суфлеров выкрикивали слова в унисон с артистами, говорившими на английском языке.

Сказав наконец все положенное, Пэт вскарабкался на лестницу, удобно прислоненную к балкону, чтобы исполнить легендарный поцелуй. Он закрыл глаза и наклонился вперед, вытянув губы трубочкой, а зловредный Боб тотчас повернулся спиной, подставив влюбленному свою отнюдь не маленькую филейную часть.

Публика впала в истерику.

— Смесь Чосера с Шекспиром, — прокомментировала Кэтлин, держась за живот.

— Как удачно, что Пэт и еще нескольких парней притащили с собой Шекспира, — сказал Эмил между приступами смеха.

Грубоватый земной юмор вряд ли пришелся бы по душе смешанной аудитории дома, в Штатах, хотя пародии на Шекспира были там в ходу, у русских они пользовались необыкновенным успехом, и после каждого действия актеров вызывали на бис.

Следующая сценка была более серьезной — отрывок из «Макбета» в исполнении русских актеров, в котором главный герой представал в образе сумасшедшего боярина. Во время сцены смерти стояла гробовая тишина, зато гром аплодисментов, раздавшийся после того, как его тело утащили, превзошел все ожидания. На поклон вышел Макбет, чью роль исполнял молодой Григорий, прославившийся тем, что сумел-таки в свое время доставить в Суздаль весть о возвращении Эндрю с армией из Рима.

— Когда-нибудь этот мальчик станет вторым Эдвином Бутом, — одобрительно сказала Кэтлин. — Вы видели его игру?

— В Нью-Йорке, — отозвался Эмил. — Хотя мне больше понравился его отец в роли короля Лира.

— Мой отец обожал всех Бутов. — В голосе Кэтлин звучала ностальгия.

— Ну, самый младший мне не очень нравился, — сообщил Эмил. — Очень уж он собой любовался. Этакий позер с сумасшедшинкой в глазах.