Главная роль 3 (СИ) - Смолин Павел - Страница 41

Батюшки согласно закивали и перекрестились — ух кощунственно!

— Однако человек, опять же, существо простое — с материнским молоком, поколениям впитывал он простую истину: «заплатил — получил товар или услугу». С этой точки зрения, повторюсь, мужиков наших я очень хорошо понимаю. Ежели поп с деревни соки тянет, обещая богатый урожай, а потом сквозь зубы упрекает голодных крестьян в недостатке религиозного рвения, мужики, конечно, какое-то время потерпят, но вывод сделают простой и вполне на их взгляд логичный: рвения и усердия не хватает как раз у попа, который жрет в три горла, ходит по деревне важным гоголем, службы проводит хорошенько приложившись к кагору, а с паствою, вопреки заповедям Господним и прямым церковным инструкциям, общается через губу. Особо обращаю ваше внимание на то, что озвученные мною, вызывающие глубочайшую скорбь, случаи, собраны исключительно в Зауралье. Народу там живет намного меньше, чем в западной части Империи, и ценность каждого человека в глазах окружающих от этого больше. Даже представить боюсь, что творится в густонаселенных губерниях.

— Ваше Императорское Высочество… — не выдержал архиепископ Казанский и Свияжский Павел.

— Тихо! — бахнул я кулаком по столу.

Охренели цесаревича перебивать?

Старик сжался на стуле и моментально пропотел. Добавив раскатов грома голосу, демонстрируя тем самым Величайшее недовольство, я продолжил:

— Слишком давно Русская Православная Церковь была Торжествующей! Роль ее в истории Империи неоценима, да тленом тело её подернулось. Критически важный государственный институт, столетиями скрепою людей русских да инородцев нашу веру принявших в единое целое спаивавший, ныне в упадке, стяжательстве, праздности да гордыне погряз! Вы, батюшки, к тому возможно отношения и не имеете, да только предшественники ваши ныне перед непосредственным начальством ответ держат. Також и мне однажды придется, и краснеть и мямлить я не хочу — мерзко это и гнусно! По всей стране оккультизмы да сектанты бродят, смущают умы, души свои да чужие калечат.

— Ваше Императорское Высочество, на секты да оккультизмы закон нужен! — сжавшись напуганным занесенною над ним тапкой котом, пискнул неугомонный Павел.

Повторяться я не стал, круто сменив стратегию:

— В летах ты великих, батюшка. В сане солидном, а цесаревича перебиваешь, — с ласковой укоризной в голосе покачал я головой. — Важное, видимо, сказать хочешь. Давай, батюшка, говори.

Обрадовавшись, архиепископ повторил:

— Закон бы, Ваше Императорское Высочество, навроде как недавний, опиумные курильни богомерзкие запретивший. Оно же как? — приосанился, набравшись уверенности и в поисках поддержки окинув взглядом коллег. — На небесах — власть Господня, а на Земле — земная! Ежели мы оккультистов да сектантов сами к ногтю прижимать станем, на каторгу сами и пойдем — за самосуд.

Батюшки посмотрели на мое спокойное, внимательно слушающее лицо, и покивали, выразив согласие с оратором — кроме Победоносцева, тот демонстративно не лез, как я и просил.

— А что касается стяжательства, — приосанившись, Павел огладил бороду. — Так на что пастырям деревенским жить-то, ежели даров не принимать? И не плата это — от души несут, дабы в Царство Божие вознеслась она да с ангелами в симфонии пела. Что жизнь земная? Миг краткий! Не горячитесь, Ваше Императорское Высочество, — снисходительно мне улыбнулся. — Молоды вы, резки, а крестьяне да мещане плакаться ух любят! Жизнь вечная — в Царстве Божием, и что в сравнении с ней жизнь земная? Неужто гуся завалящего за нее жалко? Все с пониманием — ежели нечего голодранцу в дар принести, так хоть полевых цветов пущай нарвет — не ценность дара важна, а он сам.

О чешет.

— А ежели руку на пастыря подымают, то не овечки сирые да смиренные они, а волки в шкурах овечьих…

Уперев ноги в пол, я душераздирающим скрипом ножек стула по мрамору прервал излияния архиепископа и поднялся на ноги. В воцарившейся тишине указав пальцем на Павла, громко и грозно припечатал:

— Еретик!

Планировавшиеся следом за «клеймом» обвинения в гордыне, утрате профессиональной этики и скотском перекладывании ответственности за невозможность оплатить оккультные услуги на нищих крестьян не понадобились, и, к огромному моему удивлению, так неплохо выдержавший первую подачу Павел захрипел, принялся царапать грудь, хватать ртом воздух и с пушечным залпом пронесшимся по залу грохотом рухнул лбом на стол, после чего сполз на пол.

— Истину глаголит цесаревич!!! — торжествующе взревел Победоносцев и в припадке религиозного экстаза вскочил на стол с достойной гимназиста ловкостью. — Покарал Господь еретика! Аки собака безродная сдох посмевший усомниться в словах Светоча нашего!

А он сдох? Охреневшие батюшки проверять как-то не спешат.

— Не перст то был указующий! — воздев руки к небу (потолку), продолжила реветь пожилая, сухонькая и очкастая «Иерихонская труба». — Но меч карающий! В гордыне погряз Павел подлый, в самое сердце Церкви нашей проник, как упомянутый им волк в шкуре овечьей! Ибо сказано в Писании: «прежде всего знайте, что в последние дни явятся наглые ругатели, поступающие по собственным своим похотям»! И сказано: «у вас будут лжеучители, которые введут пагубные ереси, отвергаясь искупившего их Господа»! Радость великая, братья — не оставил Господь нас в час страшный, выделил Цесаревича русского и наделил его силою великою, дабы мог он суд вершить земной, отправляя еретиков да лжепророков на Суд Высший! Ибо сказано: «суд им давно готов, и погибель их не дремлет»!!!

Лев Николаевич, не заморачиваясь проходом к иконостасу, вовсю молился. Члены Синода, не в силах отойти от шока, оторопело внимали словившему критическую дозу благодати Победоносцеву. А тут ведь и слуги есть — вдоль стеночек, как обычно, пристроились. Вернее, так было до неожиданного, но однозначно сильно поспособствовавшему моим планам инфаркту Павла — теперь все они на коленях, остервенело крестятся и шевелят губами, читая про себя молитвы и глядя на меня напугано-восхищенными глазами. К вечеру весь дворец будет знать о случившемся. К утру — вся Гатчина. К вечеру завтрашнему — весь Петербург, а дня через три — вся Россия, за которой узнает и мир.

— Не можете пить чашу Господню и чашу бесовскую; не можете быть участниками в трапезе Господней и в трапезе бесовской! Дважды увещевал еретика Цесаревич! — продолжал бесноваться Победоносцев, громко цокая каблуками сапог по столу. — Не внял пёс проклятый, и настигла его кара! Ибо сказано: «Еретика, после первого и второго вразумления, отвращайся»!

О шпарит! Надо тоже библейских цитат подучить — очень атмосферно получается. Но достаточно — самое время проявить скромность и христианскую скорбь: еретик, конечно, но от этого его гибель еще грустнее — в аду гореть будет, бедолага.

— Достаточно, Константин Петрович, — тихо сказал я.

— Слушаюсь, Георгий Александрович! — моментально взял себя в руки Победоносцев, поклонился и намного менее ловко спустился со стола.

Перепуганные батюшки к Павлу подойти и не подумали — напротив, отодвинулись подальше, обильно крестясь. Ладно.

Я обошел стол, наклонился над лежащим лицом в пол «еретиком» и перевернул его на спину. Глаза Павла уставились в потолок. Точно мертв. Я помог глазам закрыться, перекрестил тело и выпрямился:

— Помолимся, батюшки, о милости Господней еретику сему. Многим сиротам он помог, многих деток накормил да грамоте обучил — Господь в милости своей поступки добрые, истинно христианские даже еретикам припомнит. Возгордился Павел на старости лет, отошел от истин Христианских, но до того многим помог. Попросим Господа о прощении.

Хороший поп на самом деле — все бы такими были, я бы в дела РПЦ и не полез. Но кто виноват, что перебивать да поучать меня полез? Сам и виноват. Совестно на самом деле, но ничего, ежели реально пред Высшим судом предстану, за него попрошу — не зря умер хороший человек, а считай в жертву себя принес ради укрепления моего авторитета, который поможет улучшить жизнь сотен миллионов людей.