Бывший папа. Любовь не лечится - Лесневская Вероника - Страница 5

– Будьте добры. И снимки, и диск, – уточняю, параллельно переписываясь с дядей.

Как только получаю результаты, сразу же перенаправляю ему. Работать не могу, мыслями постоянно уношусь к Наде. Моделирую наш разговор, однако в каждой версии опускаюсь до претензий. Нельзя. Именно поэтому в палате я сделал вид, что мы чужие люди. Впрочем, так и есть. Надя обрезала последнюю нить между нами, когда скрыла ребенка.

Я обязательно спрошу, почему она так поступила со мной, но не сейчас.

У меня нет жены. Я обязан сконцентрироваться на пациентке Надежде Богдановой.

* *

– Слушаю, дядя Марк! – выпаливаю в трубку, подняв ее в первые же секунды звонка. – Посмотрел снимки? Что скажешь?

– Привет. Ты на взводе, давно не слышал тебя таким, – отмечает с подозрением. – Важная пациентка?

– Ты же прочитал ее имя в истории, – бросаю ледяным тоном.

– Да, но оставалась небольшая вероятность, что однофамилица, – тянет он задумчиво. – Значит, твоя Надя… Надо же. Ирония судьбы. Как она?

– Об этом я тебя хотел спросить, дядя, – не выдержав, повышаю голос. – Какие шансы, что она сможет ходить?

– Сложно делать прогнозы, особенно в ее случае. Я бы сказал, пятьдесят на пятьдесят, – невозмутимо подсчитывает, а я до боли сжимаю пальцами переносицу.

– Хотелось бы больше, – рассуждаю вслух.

Мысленно смеюсь над собой. За годы практики пора бы привыкнуть, что чудес в нашем деле не бывает. Каждый крохотный шаг пациента – это результат тяжелого, кропотливого и длительного труда целой команды медиков. Надина ситуация не исключение.

– Многое зависит от реабилитолога, но, как я понимаю, Надежду ты возьмешь на себя? – догадывается мгновенно.

– Уже…

– Это скорее минус, чем плюс, – цокает языком неодобрительно. – Специалист ты высококлассный, однако… Не боишься, что твоему профессионализму помешает личное отношение? У нас не принято лечить родственников, это негласное правило существует неспроста.

– Я справлюсь, – выдаю убедительно, но в глубине души сам себе не верю.

Наденька… У меня и раньше рядом с ней мозги отключались, а после долгой разлуки и учитывая обстоятельства в виде нашего маленького сына…

Справлюсь ли? Обязан!

– Как знаешь. Разубедить тебя я все равно не сумею, – хмыкает скептически. Представляю, как при этом дядя разочарованно взмахивает рукой и бубнит себе под нос, что упертого барана Назара не переспорить. Действительно, я никому не подчиняюсь, наверное, кроме Нади. Она всегда умела находить ко мне подход. Настала моя очередь… – Со своей стороны я помогу тебе составить курс реабилитации, подскажу, на что обратить внимание. Тебе придется чаще быть с Надеждой, внимательно наблюдать за ней, подмечая малейшие сдвиги, а она должна честно говорить тебе обо всех своих ощущениях. Последствия травмы позвоночника непредсказуемы. У некоторых пациентов чувствительность появляется внезапно, у других на восстановление уходят годы, а есть те, кто так и не встает. Назар, ты должен быть готов к любому исходу.

– Я ее подниму, – спорю не с родственником, а с самой судьбой. – Как думаешь, Наде нужна будет повторная операция?

– Не вижу смысла. Судя по свежим снимкам, было сделано все возможное и, главное, вовремя, – успокаивает меня, и я шумно выдыхаю в динамик, не скрывая облегчения. Значит, бестактный нейрохирург в местной больнице все-таки знает свое дело. Одной проблемой меньше. – Дальше только ваш общий труд и… доверие.

– С этим сложнее, – заторможено шепчу после того, как связь обрывается.

В очередной раз пролистываю историю болезни, фокусируюсь на фамилии и инициалах Нади, провожу пальцами по бездушным буквам, в которых ищу скрытый смысл. Не отказалась от меня, хоть и развелась. С другой стороны, ей было не до смены паспорта – она сосредоточилась на беременности. Получается, и сыну Надя дала мою фамилию. А отчество?

Очнувшись, откладываю папку в сторону, пока не затер ее до дыр. Открываю ноутбук, запускаю таблицу, чтобы составить примерный график занятий и процедур на первые дни, а после мы с дядей утвердим полный курс.

Реагирую на шум и грохот в коридоре, сбиваюсь с мысли. Стены в центре тонкие, и слышимость хорошая. Терпеть не могу, когда меня отвлекают, именно поэтому ближайшая к моему кабинету «випка» всегда пустовала. До этого дня.

Обычно я ценю тишину и спокойствие, но сейчас прислушиваюсь к каждому звуку, пытаясь уловить родной женский голос.

Сдаюсь окончательно – и, оставив рабочее место, приоткрываю дверь. В палате напротив не заперто, Надя уже внутри, приглушенно общается с кем-то по телефону. Но обрывки фраз все равно доносятся до меня. Впервые за все время работы благодарю отвратительную звукоизоляцию.

– Что значит, вы уже едете ко мне? Зачем? – ахает бывшая. – Мне ничего не нужно. Мама, лучше забери меня домой, – звучит несколько по-детски, впрочем, в ее состоянии это простительно. Надя и так стойко держится, без истерик и паники. Она будто в вакууме. – Нет, я не передумала… Я по-прежнему не хочу здесь находиться… Теперь еще сильнее, – больно ранит словами, не подозревая, что я все слышу. – Прости, не хотела обидеть, – после паузы лепечет виновато. Не мне, разумеется, а матери. – Давай обсудим все, когда вы приедете. Я отпрошусь на прогулку, ладно? Буду на связи. Если получится, встретимся у главных ворот. Аккуратнее на дороге, пожалуйста.

Отступаю от двери, когда мимо кабинета проходит медсестра. Заглядывает к Наде.

– Через полчаса обед, я зайду заранее и покажу вам столовую, Надежда, – вежливо обращается, останавливаясь на пороге. – Сейчас вам что-нибудь нужно?

– Извините, м-м-м, Маргарита, – зовет ее по имени, распознав надпись на бейджике. – Можно мне во двор?

– Да, конечно, свежий воздух пойдет вам на пользу. Я сейчас позову Ирочку… – упоминает санитарку, а потом резко осекается, видимо, вспомнив мой приказ уделять ВИП-пациентке особое внимание. – Хотя, знаете, я сама вам помогу. Мне несложно.

Пару минут спустя выкатывает в коридор коляску. Ставит боком ко мне, и я неосознанно делаю шаг, не боясь рассекретить себя. Дергаюсь, как будто пропустил через себя высоковольтный разряд тока. Непривычно видеть Надю в инвалидном кресле. Хрупкая, маленькая, исхудавшая, она совсем затерялась в нем, словно попала в капкан – и никак не может выбраться.

– Ко мне мама приедет, – признается аккуратно.

– К сожалению, утренние часы посещения закончились, – чеканит Маргарита, как по методичке. – Теперь только вечером, перезвоните родственникам.

– Но как же… – Надя взволнованно вскидывает подбородок и осекается на полфразы, потому что замечает меня. Застывает, не моргая. Болезненное лицо становится еще бледнее.

О каком доверии может идти речь, если бывшая жена шарахается от меня, как от огня. Смотрит одичало, словно запуганный зверек на хищника. Пока что я даже не знаю, с какой стороны к ней подступиться.

– Все в порядке, Рита, свободна. Я сам, – отпускаю медсестру и приближаюсь к Наде, молча берусь за ручку на спинке коляски.

Секундная зрительная связь – и она вспыхивает, отворачивается, опускает взгляд на ладони, сложенные на неподвижных коленях. Шумно, глубоко дышит, пытаясь не расплакаться при мне. Стыдится своего беспомощного состояния. Хочет спрятаться, испариться – и навсегда забыть о нашей встрече. Но я не позволю.

Зайдя ей за спину, улавливаю, как легкая дрожь прокатывается по заостренным плечам. Будто Надя чувствует меня. Поднимаю руку, тяну к затылку, почти касаюсь пальцами пшеничных волос, собранных в небрежный хвост.

Сжимаю кулак.

Жалость – плохой советчик. И совсем не мой метод.

– Что ж, Надежда, тогда на прогулку, – произношу спокойно и бодро. Толкаю коляску вперед, а на ходу наклоняюсь к самому виску бывшей: – Самое время нам поговорить без посторонних ушей.

Глава 4

Надежда

Одинокая слезинка все-таки предательски срывается с ресниц, когда слуха касается бархатный баритон: «Самое время нам поговорить». В нем нет угрозы или злобы – только горькая, всепоглощающая боль, которую мы с Назаром делим на двоих. От волны его рваного дыхания половина лица вспыхивает и багровеет. Жар проникает под кожу, будоражит вяло текущую кровь, наполняет иссушенные вены, запускает замороженные процессы в организме. Я чувствую себя живой и… уязвимой.