Маячный мастер (СИ) - Батыршин Борис - Страница 10

— Что именно — скажешь?

Сергей покачал головой.

— Потом, ладно? Разговор долгий, не на ходу. А сейчас нам с тобой сюда.

Они остановились перед магазинчиком, вывеску которого, кроме витиеватой надписи на незнакомом Казакову языке украшали скрещенные ружья, охотничий рожок и пузатый чемодан.

— «Варфоломей Гизер и сыновья. Товары для охоты и путешествий» — прочёл Сергей. — Выворачивай карманы, готовь пиастры и дублоны! Ставлю десятку против бутылочной крышки, без покупок ты отсюда не уйдёшь!

Винтовка была хороша. Латунный массивный казённик, воронёный восьмигранный ствол, под которым пристроился трубчатый магазин. Ложа тёмного, с медовым отливом дерева и скоба для перезарядки, живо напомнившая Казакову ковбойские «винчестеры» из вестернов.

— Система Консидье. — пояснил приказчик. — Один из лучших образцов, мы продаём такие больше ста пятидесяти лет!

— Никак не привыкну, что у них тут прогресс отсутствует, как класс… — буркнул Казаков — по-русски, так, чтобы никто, кроме Сергея его не понял. — Это надо же: столько лет этому старью, а его всё ещё покупают!

— Ты лучше подумай о том, что лавчонке этой никак не меньше полутора веков! — посоветовал спутник. — А что до прогресса — ты, правда, думаешь, что это такое благо — особенно после всего, что у нас дома него творится?

Они не впервые поднимали эту тему — собственно, она возникала всякий раз, когда Казаков предлагал притащить с Земли какой-нибудь прибамбас, отсутствующий в Маячном Мире.

— Я что, я ничего. — он вскинул винтовку к плечу, поймал в прорезь прицела кабанью голову над входной дверью. — Это к тому, что лучше бы мосинку или маузеровский винт, который семь и восемь…

— Девяносто восемь. — машинально поправил Сергей. — Или семь-девяносто два, если ты имел в виду калибр. Извини, здесь их не выпускают.

— А если у нас… в смысле, на Земле?

— У тебя есть охотничий билет с разрешением на нарезной ствол?

Казаков помотал головой.

— Может, кто-то из знакомых огнестрелом барыжит?

Тот же жест, куда решительнее.

— Вот видишь, и у меня та же фигня. Начнём искать в Даркнете — обязательно влипнем в какую-нибудь паскудную историю. К тому же, в Зурбагане, владение привозным оружием, превосходящий местный… скажем так, технический уровень, не одобряют. То есть, прямого запрета нет, но коситься будут наверняка — а тебе это надо?

О том, что у него самого имеется вполне рабочий мосинский карабин, Сергей благополучно умолчал. Придёт время — сам увидит, а пока незачем.

Да какой тут уровень? — Казаков явно не собирался сдаваться. — Ну, затвор продольно-скользящий, ну, магазин поудобнее чем у этой штуки. — он похлопал по прикладу винтовки. — Но это же не автоматика какая-нибудь, так, мелкие усовершенствования…

— А патроны? Здесь их начиняют чёрным порохом, а в наших — сплошь бездымный.

Казаков снова поднял винтовку и прицелился — на этот раз в чучело фазана над витриной с охотничьими ножами.

— Да я не против… Мне такие раритеты даже нравятся. И, кстати, о патронах — где их брать к этой Кондисье? Там, у нас, я имею в виду…

— А нигде. Теоретически к ней должны подойти патроны с дымным порохом для американской винтовки Генри 1860-го года. Но за них и в Штатах просят купить бешеные деньги, а у нас — так и вовсе не найти. Так что придётся затариваться здесь.

Он кивнул на штабель картонных пачек с патронами в витрине.

Казаков с помощью приказчика наполнил магазин длинными тупорылыми патронами — делать это пришлось через специальное окошко в нижней части казённика. После чего — перехватил винтовку и, орудуя скобой, выщелкнул все пятнадцать патронов, со звоном раскатившихся по прилавку, прикрытому толстой стеклянной плитой.

— Между прочим, такое же в точности ружьецо было у героя «Зурбаганского» стрелка'. — заметил Сергей. — Помнишь, когда они вдвоём удержали ущелье против целой армии? Знатоки до сих пор спорят, какую винтовку Александр Грин взял за прототип своей выдуманной «системы Консидье» — а система-то вовсе и не выдумана. И прототип — вот он!

Казаков ещё раза три щёлкнул спусковым крючком, каждый раз передёргивая затворную скобу.

— Уболтал, чёрт языкастый, беру! А если серьёзно — отменная вещь, из рук выпускать не хочется…

— Вот и отлично! Вот что, любезный, — Сергей повернулся к приказчику, — прибавь к заказу хороший чехол, кожаный, с ремнём, набор для ухода, пузырёк ружейного масла, но чтобы самого лучшего. Ещё пачек пятнадцать патронов, патронташ-бандольер, и отправь все наши покупки вот по этому адресу…

И он черкнул несколько слов на листке, предупредительно подсунутом приказчиком.

— Погоди! — Казаков дёрнул спутника за рукав. — Я ещё револьверы хотел посмотреть…

— Не стоит. — отмахнулся тот. — На Бесовом Носу он тебе ни к чему, только лишние проблемы. Ружья-то там у каждого, на них внимания не обратят, а вот револьвер может и подозрения вызвать. Стуканут участковому, оправдывайся потом…

Казаков пожал плечами — аргумент серьёзный, конечно, но… как притягательно играют солнечные лучи на стволах и барабанах, как просятся в ладонь рукоятки с рифлёными накладками из кости и благородной древесины!..

Сергей перехватил жаждущий взгляд друга и усмехнулся, незаметно, уголками губ.

— Да найду я тебе пистолет! — пообещал он. — Припрятан у меня один дома, на Смородиновом. Как он ко мне попал –отдельная история, после расскажу. А сейчас не перекусить ли нам? Время за полдень, до «Белого Дельфина» рукой подать, тётушка Гвинкль обещала сегодня к обеду морского угря, тушёного в вине — а это, доложу я тебе, объедение!

V

На этот раз проход через Фарватер Казаков воспринял спокойно. Сыграли, видимо, роль потрясения этих двух дней, да и что именно его ждёт его в этом грандиозном вихревом тоннеле между мирами — было, в общем, известно. Но когда пришло время выходить из него…

Он не отводил взгляда от пульсирующего света огонька, на который смотрел бушприт «Штральзунда». Шхуна шла под парусами — из всего набора мачты несли сейчас грот, стаксель и бермудскую бизань. Волны, которые на Фарватере почему-то поддавали всегда в корму, (как, впрочем, и упорно дующий в фордевинд ветер) заставляли судёнышко рыскать, и Серёга каждый газ наваливался на бушприт, возвращая путеводный огонёк точно на ось Фарватера.

Казаков хотел, было, спросить что-то умное, космогоническое: например, возникают Фарватеры всякий раз, когда это нужно Лоцману, или они существуют независимо, а люди только открывают входы или выходы — когда услышал, как зазвенела астролябия в руках Сергея. Он успел повернуться и уловить солнечные зайчики, обегавшие бронзовые лимбы (…откуда? Небо, вогнутое, словно крыша титанической теплицы, затянуто стремительно бегущими облаками, ни единый луч сквозь них не пробивается…) — и тут на шхуну снова, как в момент входа в «Фарватер», навалилась тьма. А когда она, спустя мгновение, схлынула, окружающий мир уже имел мало общего и с Онежским озером, и с Маячной гаванью Зурбагана — да что там, что с любым местом, которые Казакову когда-либо доводилось видеть. Собственными, глазами, разумеется — потому что как раз на компьютерные спецэффекты или творения художников-фантастов или, скажем, новомодных нейросетей, это всё походило до чрезвычайности.

Высоченный зелёный купол, исполосованный жёлтыми, оранжевыми, даже пурпурными полосами — так выглядели здесь облака. Да они и вели себя, как положено облакам — бежали по небу, нагоняя друг друга, сливаясь в полосы пошире, играющие изнутри разноцветными сполохами, то расслаивались на множество туманных волокон, стремительно тающих в небесной… «зелениве»? Но ведь нет такого слова, как и не бывает небес такого бездонно-глубокого зелёного цвета…

Пока он подыскивал подходящее слово, Сергей повернул румпель, шхуна вильнула влево и накренилась, приняв в паруса сильный порыв ветра. Это заставило Казакова опомниться — он принялся торопливо сматывать грота-шкот с утки, протравливать его, чтобы парус перестал полоскать — а когда, наконец, заново закрепил снасть — обнаружил по правому борту гряду островов, покрытую ярко-фиолетовой растительностью. Но не успел он переварить очередной изыск безумной палитры нового мира — как его накрыло снова. А когда отпустило — небо приобрело более-менее привычный цвет, облака из оранжевых, акварельно-розовых и пурпурных стали белыми, и даже щетина леса на склонах ближайшего островка вернула себе оттенки нормальной растительной зелени.