Пруд двух лун - Форсит Кейт - Страница 40

К восходу солнца пульс Изолт выровнялся, а на покрытые шрамами щеки вернулся румянец. Мегэн озабоченно прошлась по лесу и обнаружила тринадцать маленьких кучек пепла, пахнущего трясиной. Она осторожно собрала все до последней пылинки в горшок, который закупорила и закопала глубоко в землю. Чувствуя, что у нее самой трясутся ноги, а к горлу подступает тошнота, она сделала несколько глотков своего драгоценного бодрящего митана.

— Вот теперь мы попали в настоящую беду, — простонала она. — Если они послали стольких отомстить за одного своего сородича, погибшего в моем доме-дереве, что же они сделают в отмщение за тринадцать погибших месмердов?

— Откуда они узнают? — ответил Лахлан, мешая овсяную кашу в тяжелом котле, висящем над костром.

— У них общая память, — сказала Мегэн. — Единственный способ освободиться от вендетты месмердов — это убить всех родственников до единого — кажется, они называются яйцебратьями. Если хотя бы один яйцебрат остался в живых, они узнают, что произошло, и захотят моей смерти. А теперь и вашей с Изолт тоже. — Она вздохнула. — И что мне прикажете делать, если вы вечно меня не слушаетесь?

ИСПЫТАНИЯ ДУХА

За неделю до Купальской Ночи во дворце начали собираться гости, и слуги сбивались с ног. Изабо была изумлена и ошеломлена, ибо она никогда не подозревала, какого труда стоят торжества подобного масштаба. Целый день и половину ночи Латифа сновала туда-сюда, приказывая снять люстры, чтобы можно было почистить тысячи хрустальных подвесок, делая сотни конфет, пирожных и желе, ощипывая дюжины банасов и приберегая их роскошные хвосты для того, чтобы потом украсить перьями готовое мясо.

Изувеченная рука позволила Изабо избежать большей части тяжелой работы, но Латифа не давала ей присесть с раннего утра и до позднего вечера. Она была так занята, что у нее не было времени ни раздумывать о загадочных силах Банри, ни даже беспокоиться об очевидной потере своих собственных сил. Каждое утро она вставала задолго до рассвета, чтобы встретиться с Латифой на кухне, потом проводила весь день на ногах, подгоняемая нетерпеливыми лакеями. В лучшем случае ей удавалось доковылять до своей спаленки примерно в полночь, но чаще всего она оставалась на ногах и первые несколько часов после полуночи, следуя за старой кухаркой, которая, позвякивая ключами на поясе, сновала из одной кладовой в другую.

Изабо держала свои мысли при себе, обнаруживая, что с каждым днем ей становится все легче и легче скрывать свой внутренний мир. Она натянула на себя личину простой деревенской девушки, и каждый день чувствовала себя в ней все более и более уютно. Тем временем она слушала и наблюдала, как велела ей Мегэн, и обнаружила много такого, что привело ее в недоумение.

Любимой темой разговоров служанок была Банри. Они обсуждали покрой ее рукавов, ее прическу и то, как замечательно, что она, наконец, забеременела. Их преданность так контрастировала с тем, что Изабо до сих пор слышала о Майе Колдунье, что это вызвало у нее огромное желание посмотреть на Банри. Изабо всегда слышала разговоры о Майе как о злой, коварной, опасной и жестокой женщине, поэтому теперь, услышав о том, как она добра, щедра и внимательна, девушка не знала, чему ей верить.

За два дня до Купальской Ночи Изабо спросила Латифу, когда ей представится возможность увидеть Банри. Ответом на этот робкий вопрос была увесистая оплеуха.

— Кем ты себя возомнила, что хочешь за такой короткий срок вознестись так высоко! Ты всего лишь простая девчонка! Научись сперва подносы носить так, чтобы не обливаться, тогда и будешь спрашивать, когда тебе разрешат прислуживать где-нибудь поблизости от Банри, в особенности сейчас, когда она носит дитя, благослови ее Правда! Марш назад на свою табуретку, пока не получила еще!

С горящей щекой Изабо поплелась обратно в свой угол. Пощечина Латифы так ее ошеломила, что она проплакала почти весь день, утираясь концом фартука. Вечером, когда кухня опустела, кухарка дала ей одного из своих знаменитых пряничных человечков, только что вынутого из печи.

— Перестань плакать, девочка, твой фартук уже хоть выжимай, и нос весь покраснел. Нельзя же быть такой глупышкой и задавать мне такие вопросы перед всеми! Я же говорила тебе, имей терпение. А теперь я думаю, что тебе не помешает немного свежего воздуха и одиночества. Я забыла, что ты еще не привыкла ко всему этому. Отдохни завтра. Я скажу, что ты заболела от расстройства, что тебе не дали увидеть нашу прекрасную Банри.

При мысли о том, что ей представится возможность выбраться за давящие стены дворца, у Изабо радостно подпрыгнуло сердце. Ей казалось, что эти серо-синие стены подбираются к ней все ближе и ближе. Первая ее мысль была о Лазаре. Окажется ли гнедой жеребец там, где она его оставила? Сможет ли она отыскать его? На следующее утро она завязала в салфетку немного хлеба и фруктов и отправилась к мосту через ущелье, по обеим сторонам которого стояли солдаты. Она шла с низко опущенной головой, опасаясь солдат, но, оказавшись на другом берегу, оперлась локтями на перила и с удовольствием огляделась вокруг.

Гладь залива блестела на солнечном свете, величественные шпили Риссмадилла взмывали в голубую высь. На скалах у основания утеса белоснежно пенилась вода, обрушиваясь в ущелье, отделявшее великанский каменный палец от суши. На противоположном берегу виднелся город, построенный из того же самого голубоватого камня, что и дворец. У причалов покачивались сотни кораблей. В дальнем конце залива она заметила ворота, открывавшие систему шлюзов, контролировавшую вход в гавань. За ними виднелось какое-то голубоватое мерцание, которое могло быть только морем.

Это зрелище потрясло ее до глубины души. Море, прекрасное и опасное море, о котором она столько читала, находилось лишь в часе ходьбы от нее, плещась о дамбу, которую многие годы назад построили морские ведьмы. Ей страстно захотелось взглянуть на него поближе — Мегэн говорила, что его воды простирались, насколько хватало глаз и даже еще дальше.

Но сегодня Изабо намеревалась углубиться в леса Равеншо, где она оставила Лазаря. Эти леса подходили вплотную к парку, окружавшему дворец, образуя вокруг его границ надежную преграду. К северу тянулись нескончаемые холмы Рионнагана, на востоке находилась сторожка и дворцовые ворота, выходящие на городскую площадь. Изабо прошла по длинной аллее, обсаженной деревьями, потом пересекла лужайку и направилась к лесу. Как только дворец скрылся из виду, она начала изучать местность. На берегу залива двое мальчишек ловили рыбу; по парку бродил егерь с арбалетом, висящим на спине, и двумя гончими; под деревьями паслись козы, за которыми присматривали две девочки в огромных белоснежных чепцах. Высоко в небе парил ястреб, с когтей которого свисали малиновые ленточки. Кроме них, на многие мили вокруг не было ни одной живой души. Лазарь... довольно нерешительно мысленно позвала Изабо. Ответа не было. Она дошла до границы парка и сквозь маленькую калитку, сделанную в стене, прошмыгнула в лес.

Там было очень тихо. Изабо медленно, но уверенно шла вперед. Она болела так долго, что очень ослабла и не хотела изнурять себя слишком долгим утомительным путешествием. По давней привычке она оглядывалась в поисках цветов и трав и аккуратно выкопала несколько таких, которые, как она решила, Риордан Кривоногий был бы рад иметь в своем маленьком садике.

В конце концов она добралась до поляны, где спрятала магическое седло и уздечку. К ее огромному облегчению, они в целости и сохранности находились в дупле огромного дерева, которое охраняло защитное заклятие. Завернутое в одеяло, седло было сухим, и ни мыши, ни донбеги не устроили гнезда в его набивке. Она хорошенько протерла и седло, и уздечку пропитанной маслом тряпочкой, которую позаимствовала в конюшнях, пока никто не видел.

Было чуть раньше полудня, и Изабо очень устала. Она присела в тени дерева и перекусила, наслаждаясь солнечной рябью на своей спине. Лазаря нигде не было видно, и она забеспокоилась, сможет ли когда-нибудь отыскать его снова.