Проклятые башни - Форсит Кейт - Страница 58

Немного подумав, Изабо сказала:

– Расскажите мне историю о Матери Мудрости, пожалуйста.

Зажигающая Пламя нахмурилась и сказала с неохотой:

– Эту историю должна рассказывать Мать Мудрости.

– Я чужая здесь и всего лишь дитя в ваших глазах. Если я должна сидеть у ног Матери Мудрости, разве не нужно мне знать ее историю, чтобы не оскорбить ее по незнанию?

Зажигающая Пламя склонила голову, повернула сложенные на коленях руки ладонями вверх и начала:

– Мать Мудрости – та, что скользит среди звезд, та, что говорит через расстояния, та, что бросает кости, та, что предсказывает и пророчит. Мать Мудрости может читать затаенные мысли и видеть скрытое в самой глубине сердец. Одной среди всего Народа ей дано слышать беззвучные речи Белых Богов. Отметка на ее челе – знак их когтя.

– До того, как была рождена Зажигающая Пламя, силы и знания всех прайдов были равны. Старая мать, матери мудрости, шрамолицые воины и сказители советовались друг с другом и таким образом управляли своими прайдами. Хранительницы огня берегли угли, кузнецы ковали оружие, ткачи делали одежду, а дети пасли ульцев и собирали коренья и листья. Все в прайде имели свое место.

– Потом родилась первая Зажигающая Пламя, и все перемешалось. Она могла вызывать огонь, из-за чего священная обязанность хранительниц огня потеряла свою важность. Она могла говорить через расстояния и видеть сердца тех, кто ее окружал, поэтому матери мудрости начали ревновать и завидовать. Она могла отвести в сторону брошенный рейл или кинжал и чувствовала, где скрывается дичь, так что шрамолицые воины стали казаться глупыми и ненужными. Все были сердиты и недоумевали, зачем Белые Боги послали к ним рыжую.

– Мать Мудрости Прайда Огненного Дракона бросила кости и слушала слова богов, которые сказали ей, что рыжая – дар народу Хребта Мира, посланный ему в награду за долгое изгнание, чтобы принести в одинокую ночь тепло и свет, чтобы защитить людей прайдов от их врагов. Она была для них не госпожой, но служанкой. Тогда старые матери и шрамолицые воины, матери мудрости и сказители собрались вместе и установили законы и границы для Зажигающей Пламя, которые она должна поклясться соблюдать. Вот почему у каждого прайда до сих пор есть своя хранительница огня, которая носит угли и бережет их, и лишь в том случае, если хранительница не может дать огонь своим людям, Зажигающая Пламя вызывает его для прайда, а они должны заплатить ей за это.

Изабо склонила голову, услышав эти слова, ибо наконец-то поняла тот ужас, который она вызвала у Хан’кобанов, когда зажгла огонь. Зажигающая Пламя кивнула и сделала быстрый жест своей худой узловатой рукой.

– Но среди Зажигающих Пламя были и такие, которые тоже могли скользить среди звезд или предвидеть будущее, и большинство из них умеют говорить через расстояния или повелевать птицами и зверями. Поэтому матери мудрости до сих пор грустят о своей утраченной власти и косятся на тех, кто принадлежит к роду Зажигающей Пламя. Такова история Матери Мудрости.

Руки Зажигающей Пламя расслабленно соскользнули с колен, и она на миг встретилась взглядом с Изабо, прежде чем жестом отпустить ее. Изабо склонила голову, поблагодарила ее, а потом поднялась, чтобы выполнить приказание.

Она скатала свои одеяла и, взяв их под мышку, подошла и преклонила колени перед костром Матери Мудрости. Она не поднимала глаз, не сделала ни единого жеста и не произнесла ни одного приветственного слова. Так она стояла на коленях примерно десять минут, прежде чем Мать Мудрости подняла глаза и поднесла руку к своему лбу, потом к сердцу, потом опустила ее. Изабо скрестила руки на груди и склонила голову. Мать Мудрости сделала ей знак сесть, и Изабо раскатала свои одеяла и снова уселась на пол, поджав под себя ноги.

Мать Мудрости оказалась женщиной средних лет, с темной кожей и длинным узким лицом с еще более резкими чертами, чем это было характерно для ее расы. Ее веки были такими тяжелыми, что из-под них только иногда пробивался холодный блеск глаз. Она была болезненно худой, а ее руки и ноги казались тонкими, как у птицы. Вокруг шеи у нее висели нанизанные на шнурок птичьи когти, а в кожаной сумке, привязанной к поясу, она носила кости – странную смесь костей животных, обломков скелетов, когтей и окаменелостей.

Мать Мудрости была молчалива, но в каждом ее движении чувствовалась сила. Как и у сказителей, на каждый случай у нее находилась притча или пословица. Изабо было разрешено задавать своей наставнице сколько угодно вопросов и просить рассказать какие угодно истории. Однако же, это означало, что и она должна была отвечать на все вопросы, которые задавала ей Мать Мудрости, а некоторые из них были глубоко личными.

Изабо уже поняла, что она не должна уходить от ответа или отвечать уклончиво, но многие вопросы Матери Мудрости заставляли ее заливаться мучительной краской в попытке ответить на них полно и правдиво.

Первое, о чем спросила ее Мать Мудрости, это сохранила ли она девственность. Вопрос был довольно странным, потому что Хан’кобаны относились к своей сексуальности весьма просто и без излишней скромности. Поскольку все жили в маленьком общем пространстве, уединиться было практически невозможно, и Изабо достаточно сильно потрясло открытие, что Хан’кобаны редко хранили верность своим избранникам, зачастую каждую ночь деля ложе с кем-то другим. Единственным табу были отношения между детьми и родителями и между братьями и сестрами.

Изабо знала, что колдуны и колдуньи в Шабаше редко женились и выходили замуж, но те, кто вступал в брачные отношения, обычно делали это надолго, а беспорядочные связи были не в обычае.

После того как она, краснея и бледнея, ответила на этот вопрос, чувствуя огромное облегчение, что Лиланте прервала их с Дайдом именно в последний момент, Изабо спросила Мать Мудрости, почему ее девственность так важна.

– Ты всего лишь дитя в наших глазах, и у тебя нет имени, – ответила женщина, – но, что более важно, боги не открывают свои самые важные тайны тем, кто слишком рано поддается зову плоти. Когда ты станешь старше такие вещи могут привести к более глубоким уровням понимания, но сначала нужно думать лишь о том, что лежит вне тела, а не внутри него. А сейчас учись и храни молчание.

Изабо понимающе кивнула. Она помнила, как Мегэн как-то раз сказала нечто подобное об Ишбель Крылатой, еще до того, как Изабо узнала, что легендарная летающая колдунья приходится ей матерью. Мегэн очень расстроилась, когда Ишбель влюбилась в таком юном возрасте, поскольку она могла бы стать великой колдуньей, если бы дождалась, когда ее силы достигнут полного расцвета.

Многие из уроков Матери Мудрости очень походили на уроки Мегэн, в особенности медитация и гадание на магическом кристалле. Изабо всегда было трудно долго сидеть неподвижно, а отгородить свой разум от всех мыслей – и того труднее. Даже если ей и удавалось подавить свою неуемную энергию, в голове продолжали крутиться обрывки мыслей, грез, какие-то идеи, случайные воспоминания и повседневные заботы. Мегэн всегда настаивала на том, чтобы Изабо хотя бы понемногу медитировала каждый день на рассвете, и Изабо не раз выдерживала долгое ночное Испытание, но расставшись со своей опекуншей, утратила привычку к регулярным медитациям.

Она обнаружила, что Мать Мудрости куда более строгая наставница, чем когда-либо была Мегэн. Женщина могла часами сидеть неподвижно, не меняя положения, не изменяя вздохами постоянного медленного ритма своего дыхания. Поскольку всю еду собирали и готовили, всю одежду ткали, все оружие и посуду делали для нее другие, она могла целые дни проводить в молчаливых медитациях.

Изабо, однако, привыкла к жизни, наполненной делами и заботами, и сначала ей пришлось очень трудно. Но Мать Мудрости держала в руке тонкий прут, и после того, как несколько дней подряд Изабо получала этим прутом каждый раз, когда изменяла положение тела, стонала или подглядывала из-под ресниц, она научилась сохранять, по крайней мере, подобие неподвижности, пока ее мысли крутились и перескакивали друг через друга.