"Библиотечка военных приключений-2". Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Иванникова Валентина Степановна - Страница 89

Мехти молчал. Он мысленно прощался со всем, что было ему дорого. Города и люди оживали перед его взором. Родные, любимые города! Баку. Улица Касума Измайлова, где он провел свое детство; художественное училище… Москва — он словно услышал бой часов Спасской башни!.. Ленинград. Нева, прозрачные журчащие фонтаны в Петергофе… Красавец Тбилиси, героический Сталинград… Великая, необъятная Родина!.. Родные, любимые люди… Сдержанный, добрый Сергей Николаевич. Вася! Родной Вася! И биби, которая вырастила его… Она, чудилось, гладила его по волосам своей загрубевшей старческой рукой и тихо говорила: «Сын мой… Мехти… Таким я и хотела тебя вырастить… Только таким».

Нацисты ждали, что ответит им партизан.

Ответа не последовало.

Тогда эсэсовский капитан, подозвав одного из местных стариков, приказал ему войти в дом и передать партизану, что если он сдастся, нацисты обещают подарить ему жизнь, если же станет сопротивляться, то по нему будут бить из пушек… На размышление ему дается пять минут.

Старик молча направился к дому, вошел в него, поднялся на чердак. Это был его дом. И Мехти не раз прятался у старика. Подойдя к Мехти, старик с сокрушенным видом молча остановился перед ним.

— Что с тобой, Тинти? — тихо спросил Мехти.

— Тяжело мне, сынок…

— Говори, — улыбнулся Мехти. — С чем они послали тебя?

— Нет, я не скажу тебе того, что они велели передать! — воскликнул старик.

— Спасибо, Тинти!

— Зачем ты открылся им? — с укором спросил старик.

— Так надо было, Тинти…

— Они ведь брали нас на испуг… Откуда им знать, что ты здесь?

— Этот «испуг» дорого бы вам обошелся, Тинти…

Старик с нежной отцовской лаской взглянул на Мехти, потом сказал:

— Через четыре минуты они начнут бить из пушек…

— Мне жаль твой дом, Тинти.

— На месте этого дома мы разобьем большой цветник, — с трудом сдерживая слезы, сказал старик, — и поставим памятник советскому воину Михайло… И дети наши и дети наших детей из поколения в поколение будут рассказывать о тебе сказки-былины…

— Прощай, Тинти, вы честные люди… Дорожите же своей честью, берегите ее: впереди еще много суровых испытаний.

— Мы будем помнить тебя, Михайло.

— Прощай, Тинти!

Старик медлил покидать дом.

— Уходи, Тинти! — поторопил его Мехти. — Остается всего минута!..

И Тинти с неохотой ушел. Он спускался вниз медленно, не торопясь.

— Скорее, Тинти! — крикнул Мехти, заметив, что нацисты готовятся обстреливать чердак.

К Тинти, когда он вышел из дому, подскочил эсэсовский капитан.

— Ну что? — с нетерпением спросил он, показывая старику на часы. — Время уже истекло!

— Он это знает, — коротко ответил старик.

Капитан скрипнул зубами.

— Огонь! — приказал он.

Как только нацисты начали стрелять по чердаку, в них полетели гранаты. Нацисты укрылись за домами. Они знали, что гранат и патронов у партизана хватит ненадолго. Но и Мехти понимал, на что рассчитывают нацисты, и выжидал, пока они предпримут новую атаку. Три раза пробовали нацисты подступить к дому и три раза, оставив на площади трупы, отходили назад.

Однако вскоре им удалось ворваться в дом. Мехти услышал их крики и, когда они взбежали на лестницу, бросил вниз последние две гранаты. Нацисты вместе с лестницей рухнули вниз. И в это время пуля впилась Мехти в левое плечо, раздробила кость… Истекая кровью, он продолжал отстреливаться. Вскоре вышли последние патроны, и автомат замолк. Тогда Мехти вспомнил о пистолете, с трудом вытащил его из кармана. В магазине пистолета было всего четыре патрона. «Один из них — мой!» — решил Мехти. Он выпустил в гитлеровцев три пули, и ни одна не пропала даром.

«Вот и все, — сказал Мехти сам себе. — Теперь пора…»

Вдруг взгляд его упал на сумку, лежащую рядом с ним. И как это он мог забыть о ней! Ведь в машину он кинул только один заряд, а другой здесь, в сумке! Мехти вынул из кармана детонаторы, выбрал из них десятиминутный, раздавил зубами капсюль и толкнул сумку к входу на чердак…

Пора… Мехти проверил пистолет. Оставался всего один патрон. Левая рука уже не действовала. Мехти чувствовал, как льется по ней кровь… Нацисты не прекращали огня. Мехти прикрыл глаза и медленно поднес дуло пистолета к сердцу… С удивительной ясностью припомнился ему последний бой под Сталинградом и то, как он выстрелил в себя, чтобы не сдаться живым в руки немцев. Тогда пуля обошла сердце, и он выжил… После этого его пытались убивать другие; а он все жил. Жил и боролся. Такие, как Мехти, рождены, видно, для того, чтобы жить!.. Да, жить… Но жить, храня свою честь! «Как бы не промахнуться… — со страхом подумал Мехти, — как бы не промахнуться!..»

Все в Мехти противилось мысли о смерти. Умереть сейчас, когда осталось сделать всего несколько шагов по пути борьбы, чтобы иметь право вернуться домой, как возвращается солдат на его картине! Умереть, когда столько картин еще не написано, когда столько еще не сделано, когда надо будет защищать тяжело доставшуюся победу! Всем своим существом Мехти противился мысли о смерти.

Короткое решительное движение пальца — и на этот раз он не промахнулся… Тело его перегнулось через перекладину чердачного окна, и в него впились десятки пуль. Пронзительно закричали женщины Витовле; ахнули мужчины; а нацисты, галдя, устремились к дому… Они отыскали приставную лестницу, и первым взобрался наверх капитан. Еще не дойдя до тела Мехти, он с торжествующим хохотом стал стрелять по нему. На чердаке собралось около сорока гитлеровцев; им не терпелось поближе взглянуть на партизана, доставившего немцам за последнее время столько хлопот. Они с жадным любопытством разглядывали Мехти… Ничего необыкновенного… Такой же, как многие другие партизаны.

— Стреляйте, стреляйте! — вопил, хохоча, капитан, и уже десятки пуль изрешетили тело Мехти. Но он не чувствовал боли. Лицо его было спокойным и грозным!.. Даже мертвое — оно пугало гитлеровцев, и те стреляли, стреляли в Мехти, радуясь, что он не может им ответить. Пробитое пулями тело Мехти постепенно сползало из окна вниз и, наконец, тяжело упало на улицу. И одновременно громовой взрыв потряс воздух. Нацистам не удалось выбраться с чердака живыми: все до одного оказались погребенными под дымящимися развалинами.

Мехти мстил. Он мстил даже мертвый.

И оставшиеся в живых нацисты в страхе побежали по дороге, которая привела их сюда в деревню, где дома сами взрывались! Они бежали, не оглядываясь, и им казалось, что вот сейчас взорвется под их ногами земля, как взрывались казармы, где они жили, ресторан, где обедали, кинотеатры, казино, в которых они развлекались. Скорее бы унести отсюда свои головы!

А в это время дети и женщины, юноши и старики — все население деревни Витовле прощалось с телом Мехти.

— Он сказал, — тихо начал старик Тинти, повернувшись к народу, — что мы честные люди. Он сказал, чтобы мы дорожили своей честью, берегли ее. Он сказал, что впереди еще много суровых испытаний…

И жители Витовле поклялись навсегда запомнить Михайло.

Мехти похоронили у подножья высокого живописного холма. И люди день и ночь сторожили могилу прославленного героя.

На могилу Михайло приходили крестьяне из других сел и деревень; пришли девушки из села Граник, положили на свежий холм цветы. У русских они назывались «анютины глазки». И все росла над могилой гора свежих цветов. А люди шли и шли…

Стоял погожий апрельский день, и на поле учебного аэродрома, среди безбрежных украинских степей один за другим садились легкие учебные самолеты с красными звездами на крыльях.

Близ аэродрома теснились сборные домики с черепичными крышами, выкрашенными в веселые голубые цвета. Здесь размещался один из спортивных авиационных клубов, которых так много в самых различных уголках советской земли. Сегодня сюда приехал встретиться с молодыми пилотами полковник авиации Сергей Николаевич Любимов.

Пилоты — загорелые чубатые ребята — хорошо знали о том, какой трудный и славный путь прошел полковник.