"Библиотечка военных приключений-2". Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Иванникова Валентина Степановна - Страница 23

У объявления собралась толпа, послышались изумленные возгласы:

— Сто тысяч! Ого!..

— Да, немало…

— Ну и молодец же этот Михайло!

— Сто тысяч на улице не валяются. Крепко он, видать, им насолил.

— Ишь, как расщедрились!

Старик окинул всех безразличным взглядом и двинулся дальше. Объявления появились на каждой улице; они были наклеены на заборах, на стволах деревьев, на стенах городских домов и на решетчатых оградах скверов, на витринах пустующих магазинов и на стеклах одиноких трамваев, в порту и даже среди развалин древнего амфитеатра.

Триестинцы читали объявления и старались представить себе облик таинственного Михайло. Кто он? Откуда? Каков собой?.. Приметы, указанные в объявлениях, были скудны и неопределенны: «выше среднего роста, смуглый, широкоплечий, припухлые веки, черные глаза, подбородок с небольшой ямочкой…»

Кое-где объявления висели рядом с немецкими военными сводками. В сводках сообщалось о наступлении гитлеровцев на восточном фронте, перечислялись захваченные ими города. А объявление красноречиво свидетельствовало о фальшивости благополучия, разрекламированного в немецких сводках.

Перед афишным стендом остановились двое прохожих: невысокого роста мужчина с усталым лицом и худой сутулый старик. Пробежав глазами объявление, старик усмехнулся:

— М-да… Как вы думаете: если нацисты… гм… терпят такие успехи на восточном фронте, то почему же их пугает горсточка партизан? И даже один этот Михайло?

Мужчина пожал плечами и в тон своему собеседнику заметил:

— Действительно, люди уже не знают, чему и верить: то ли их сводкам, то ли объявлению… По радио-то я слышал, что русские громят немцев…

Старик опасливо оглянулся и шепнул своему собеседнику:

— Чему верить, говорите?.. Да вот в местечке Сюзанна, где на прошлой неделе останавливалась на отдых дивизия СС, был взорван нацистский кинотеатр. Говорят, восемь часов подряд оттуда увозили трупы гитлеровцев… Пускай-ка кто-нибудь этому не поверит…

— Это работа Михайло! — не то с радостью, не то с испугом воскликнул мужчина и снова поднял взгляд на объявление. — Да разве разыщешь его по этим приметам!

— А вам очень хочется его разыскать? — настороженно спросил старик.

Мужчина улыбнулся:

— Очень. — И совсем уже шепотом добавил: — Мне хочется пожать ему руку.

К одному из объявлений подошел щеголеватый немецкий офицер с кожаной сумкой, перекинутой через плечо.

Отогнув борт шинели, он извлек из бокового кармана записную книжку и стал неторопливо списывать в нее приметы партизана.

— Хотите заработать сто тысяч, господин обер-лейтенант? — послышался сзади него насмешливый голос.

— А почему бы и нет, лейтенант, — спокойно, не поворачивая головы, ответил обер-лейтенант. Он сложил книжку, спрятал ее в карман и только после этого обернулся к подошедшему офицеру — тощему, вытянутому, как цапля.

Тот пробормотал удивленно:

— Простите, господин обер-лейтенант, как это вы разгадали мой чин?

Обер-лейтенант самодовольно усмехнулся.

— Здесь, — он обвел взглядом улицу, — надо уметь видеть и спиной. Учтите это!

Недоумение не исчезло с лица лейтенанта: он не догадывался, что обер-лейтенант заметил отражение его погон на блестящем черном мраморе тумбы с объявлением. Растерянно пробормотав «хайль Гитлер», лейтенант зашагал прочь.

Обер-лейтенант посмотрел ему вслед с усмешкой.

Это был плечистый, выше среднего роста, ладно скроенный человек лет двадцати пяти. Смуглое лицо, чуть припухлые веки над черными глазами, ямочка на подбородке соответствовали приметам, описанным в объявлении; и если бы не налет высокомерия на его лице, делавший его непривлекательным, многие оглянулись бы с подозрением.

Обер-лейтенант зевнул и посмотрел вокруг.

Отсюда видна была набережная, выложенная гранитными плитами. Корабли приткнулись носами к берегу. Военные транспортники ощетинились задранными вверх дулами пушек и пулеметов.

Призрачными и какими-то воздушными казались издалека губернаторский дом и гостиница «Экзельциор», высящиеся на берегу моря.

Стояла на редкость теплая для января погода… Небо было зимнее, белесое, но ясное, и солнце щедро лило свои лучи на город, огромным серпом изогнутый по берегу моря, на дома, дворцы, церкви, музеи, отели, на корпуса машиностроительных заводов, ткацких фабрик, находящихся на окраинах, на суда в бухте, на фуникулер, соединяющий центр с предместьем Опчина, расположенным выше, чем сам город, у подножья гор…

Там шмыгал вверх и вниз крохотный, словно игрушечный, трамвайчик салатного цвета.

При взгляде на здания бросалось в глаза беспорядочное смешение архитектурных стилей различных эпох — романские капители, готические башни, византийские арки мирно уживались рядом с древнехристианской базиликой и конструктивистским нагромождением бетонно-стеклянных кубов.

Обер-лейтенант взглянул на часы и, не зная, видимо, как убить время, медленно пересек площадь.

Мимо него прошел по площади патруль эсэсовцев, прогромыхал грузовик, набитый изможденными, усталыми рабочими, которых охраняли два итальянских солдата; просеменила тощая монахиня в черном, наглухо застегнутом одеянии и чепце. Перед съестной лавкой стояла длинная очередь женщин. Крестьяне в запыленной одежде неторопливо брели по тротуару, внимательно всматриваясь в номера домов. Несколько лакированных «фиатов» поджидали у подъезда большого особняка своих хозяев.

Обер-лейтенант очутился вскоре в рабочих кварталах города. Дома и маленькие трактирчики были сложены здесь из камня: дерево в Тристе ценится на вес золота.

Булыжную мостовую покрывал тонкий слой истоптанного, подтаявшего снега…

Было воскресенье, но особенного оживления в городе не чувствовалось: только из трактиров доносились громкие, возбужденные голоса. Сквозь занавеси из камыша или железных цепочек, заменявшие в трактирах двери, видны были темные земляные полы, политые водой, и ничем не накрытые столы, за которыми теснились рабочие.

По улице, топая коваными подошвами, прошагал взвод гитлеровцев, и снова стало тихо.

Ближе к рынку было и шумней и люднее.

Десятки рук потянулись к обер-лейтенанту; перед его глазами замелькали козлы и слоны, искусно вырезанные из дерева; барельефы, вырезанные на огромных, с ладонь, пробках; чаще всего они изображали толстого красноносого мужчину с пивной кружкой у вытянутых губ…

Обер-лейтенант вышел к центру города.

Весной и летом в городе было, наверно, нарядней: радовала глаз пышная зелень акаций и каштанов, растущих на улицах; на площадях, скверах и бульварах величественно красовались пальмы.

Сейчас же пальмы поблекли и не скрашивали однообразия городского пейзажа.

Но не только дома и пальмы придавали городу скучный, унылый вид.

Город — это прежде всего люди.

А люди брели по узким тротуарам с понурыми головами; лица у них были невеселые, озабоченные.

На всем лежала тяжелая, мрачная печать оккупации.

Асфальт испещрен морщинами — это оставили свои следы тяжелые гусеницы танков, беспрерывно проползавших по городу.

Провели под конвоем рабочих, возвращающихся с заводов.

На виа дель Акведотто раскачиваются на деревьях повешенные. У одного рубаха в крови, а веревка — вся в узлах: она, наверно, рвалась несколько раз, когда его вешали.

Обер-лейтенанту надоело бродить по городу.

У дворца Револьтелло эсэсовцы под присмотром нескольких офицеров проворно грузили на двухтонные машины картины из городского художественного музея. На смуглом лице обер-лейтенанта появились признаки оживления.

Подойдя к нищему музыканту, стоящему со скрипкой у входа в музей, он спросил на ломаном итальянском языке:

— Как пройти в Сан-Джусто?

Музыкант поднял седую лохматую голову и указал рукой:

— Прямо!

Обер-лейтенант пошел прямо.

И вот он в соборе Сан-Джусто, перед изображением богоматери с младенцем на руках, сидящей на троне между двумя архангелами.