ЧУЖАЯ АГОНИЯ Сборник научно-фантастических рассказов - Браун Фредерик - Страница 28

— Половину! Вы имеете в виду…

«Да. Нас только тысяча. Мы построили десять кораблей, каждый на сотню пассажиров. Пять кораблей были уничтожены землянами. Осталось только пять, — те, которые вы видите. Это весь наш род. Вам интересно узнать о нас что-либо, даже если вы погибнете?»

Он кивнул, забыв, что они не могли его видеть, однако подтверждение в его мозгу было прочитано.

«Мы — старая цивилизация, гораздо старше вашей. Наш дом находится, точнее, находился, на крошечной планете темного спутника Сириуса. Она имела диаметр всего в сотню миль. Ваши корабли пока не обнаружили ее, но это всего лишь вопрос времени. Мы были разумными в течение многих, многих тысячелетий, но так и не вышли в космос. У нас не было в этом нужды.

«Прощайте, Донросс. Что это за странная эмоция в вашем мозгу и сокращение ваших мышц? Я не понимаю этого. Но постойте — это признак того, что вы ощущаете что-то неподдающееся нашему пониманию. Мысль слишком сложна, слишком противоречива. Что это?»

Дон Росс наконец перестал смеяться.

— Послушайте, мой инопланетный друг, который не может убивать, — сказал он. — Я выручу вас из этой беды. Я позабочусь о том, чтобы вы миновали наш кордон и ушли туда, где вам не угрожает опасность. Смешно лишь то, как я собираюсь сделать это, — повинуясь приказам и идя на собственную смерть. Я направляюсь в открытый космос, чтобы погибнуть там. Вы же, все вы можете присоединиться ко мне и выжить. Это как путешествие автостопом. Ваши крохотные корабли не будут замечены приборами патруля, если будут касаться моего корабля. И это еще не все: сила тяготения моего корабля будет увлекать вас за собой, и вам не нужно будет расходовать топливо до тех пор, пока вы не удалитесь от кордона за пределы досягаемости приборов. Сто тысяч парсеков, по меньшей мере, до того, как у меня кончится горючее.

Пауза была долгой, затем голос в сознании Дона Росса произнес: «Спасибо». Еле слышно. Нежно.

Он подождал, пока пять кораблей исчезли с экрана и послышались пять слабых звуков от их соприкосновения с корпусом его корабля. Затем он рассмеялся снова. И повиновался приказам, отправляясь в открытый космос навстречу своей смерти.

На крошечной планете далекой тусклой звезды, невидимой с Земли, на самом краю галактики, в пять раз более далекой, чем предел проникновения человечества в космос, находится статуя Землянина. Она огромна — целых десять дюймов в высоту, тонкой работы и сделана из драгоценного металла.

Насекомые ползают по ней, но они имеют на это право: они воздвигли ее и чтят ее. Статуя выполнена из очень твердого металла. В безвоздушном пространстве она просуществует вечно — или до того, как земляне найдут ее и уничтожат. Если, конечно, к тому времени земляне не изменятся коренным образом.

ПРИМА БЕЛЛАДОННА

Дж. Г. Баллард

Я встретил Джейн Сирасилайдз во время Большого Перерыва, этого всемирного прилива скуки, летаргии, этого знойного лета, этого блаженства, длившегося целых десять незабываемых лет, и, я думаю, именно он явился основным виновником всего того, что произошло между нами. Конечно, сейчас мне не верится, что я мог вести себя столь нелепо, но тогда мне казалось, что причиной всего была сама Джейн.

Что бы о ней ни говорили, нос одним все дружно соглашались — она была красивая девушка, хотя и с противоречивыми генетическими данными. Сплетники в Вермиллион-Сэндз скоро пришли к выводу, что она очень похожа на мутанта: роскошная, с оттенком червонного золота, кожа и глаза, напоминавшие каких-то насекомых; но это ничуть не беспокоило ни меня, ни моих друзей, например, Тони Майлза и Гарри Девайна, которые с тех пор уже не могут по-прежнему относиться к своим женам.

В то лето мы, в основном, проводили время на просторном прохладном балконе моей квартиры, неподалеку от Бич-Драйв, потягивая пиво, приличный запас которого всегда имелся в холодильнике на первом этаже моего цветочно-музыкального магазина, забавляясь «и-го», популярной тогда игрой, напоминавшей шахматы, и вели бесконечные пустые разговоры. Никто из нас, кроме меня, никогда не занимался серьезным делом; Гарри был архитектор, Тони Майлзу иногда удавалось продать туристам керамику, я же, обычно, проводил каждое утро пару часов в магазине, отправляя зарубежные заказы и время от времени прикладываясь к банке с пивом.

Вот в такой особенно жаркий и ленивый день, когда я только что кончил упаковывать нежную сопрано-мимозу для Гамбургского хорового общества, раздался звонок с балкона.

— Магазин музыкальной флоры Паркера? — спросил Гарри. — Вы обвиняетесь в перепроизводстве. Поднимайся, мы с Тони хотим показать тебе кое-что.

Когда я оказался наверху, они оба скалили зубы, словно собаки, наткнувшиеся на интересующее их дерево.

— Ну и где же это «кое-что»? — поинтересовался я.

Тони чуть приподнял голову.

— Вон там, — слегка кивнул он в сторону жилого дома.

— Осторожно, — предупредил он меня, — не заглядись.

Я медленно опустился в плетеное кресло и, вытянув шею, огляделся.

— Пятый этаж, — сквозь зубы процедил Гарри, почти не разжимая губ. — Налево от балкона, напротив. Ну как, доволен?

— Фантастика… — ответил я, не спеша разглядывая ее. — Интересно, что еще она умеет делать?

Гарри и Тони благодарно вздохнули.

— Ну как? — спросил Тони.

— Она не для меня, но вам явно нечего бояться. Пойдите и скажите ей, что не можете жить без нее.

Гарри тяжело вздохнул. — Разве ты не понимаешь, что она — поэтичная, нежданная, как будто вышедшая из древнего апокалиптического моря. Может быть, она божественного происхождения.

Женщина прохаживалась по комнате, переставляя мебель. Кроме большой металлической шляпы абстрактной формы на ней почти ничего не было. Даже в полумраке удлиненные волнообразные очертания ее бедер отливали золотом и сияли. Она была как живая плеяда ярко светящихся огней. Вермиллион-Сэндз никогда не видел ничего подобного.

— С ней надо обращаться осторожно, — продолжал Гарри, уставившись в свою банку с пивом. — Застенчиво, почти таинственно. Никакой назойливости и хватательных движений.

Женщина нагнулась, чтобы распаковать чемодан, и металлические поля шляпы затрепетали над ее лицом. Я не стал напоминать Гарри, что его жена Бетти, женщина крутого нрава, непременно бы удержала мужа от любых беззастенчивых поступков.

— Она, должно быть, потребляет не меньше киловатта, — подсчитал я. — Как вы считаете, какой у нее химический состав?

— Кто знает, — сказал Гарри. — Лично мне все равно, даже если она состоит из кремнийорганических соединений.

— При такой-то жаре? — сказал я. — Да она воспламенится.

Женщина вышла на балкон, заметила, что мы наблюдаем за ней, поглядела по сторонам и вернулась в комнату.

Мы поглубже уселись в своих креслах и многозначительно переглянулись, словно триумвиры, решающие, как поделить между собой империю; немногословные, мы искоса наблюдали друг за другом: не намерен ли кто-нибудь сжульничать.

Через пять минут началось пение.

Сначала я подумал, что это трио азалий внизу почувствовало неудобства в своей щелочной среде, но частоты были слишком высокими. Звук был почти за пределами диапазона слухового восприятия и напоминал тонкое тремоло, исходящее ниоткуда и отдающееся в затылке.

Гарри и Тони хмуро посмотрели на меня.

— Твоя скотинка чем-то недовольна, — сказал мне Тони. — Ты не мог бы ее утихомирить?

— Это не растения, — сказал я ему. — На них это непохоже.

Громкость звука все нарастала, пока у меня в затылке что-то не заскрипело и не затрещало. Я уже собрался было спуститься в магазин, когда Гарри и Тони вдруг вскочили с мест и прижались к стене.

— Боже мой, Стив, смотри! — закричал Тони, в ужасе указывая пальцем на стол, на который я облокотился. Он схватил кресло и вдребезги разнес им стеклянную столешницу.