Аморизм (СИ) - Махина Манюша Сергеевна "anonim" - Страница 3

Отсутствие ясной цели исключало четкий план. Впечатление, что операцию готовили не взрослые люди, осознающие, что делают и каковы будут последствия в случае неудачи, а подростки, «юноша бледный со взором горящим», не вполне понимавшие характер своих действий.

Ужасно плохая организация восстания и нерешительность его руководителей привели к тому, что к ночи мятеж был полностью подавлен. Специально созданная комиссия приговорила сто двадцать человек к каторге или выселению в Сибирь, а пятерых к смертной казни.

Казнь была непубличной. Во время приведения приговора в исполнение трое сорвались из-за тонких веревок, и их пришлось перевешивать. Одному из декабристов приписали фразу: «Проклятая земля, где не умеют ни составить заговора, ни судить, ни вешать!».

Говорил ли кто-нибудь что-то подобное, или это мифотворцы сочинили, мы никогда не узнаем, так как руководивший процессом Кутузов не оставил воспоминаний, кто что перед смертью говорил. Но фраза передает уровень понимания декабристами того, что они собрались сделать.

Ни один из них не видел ни природы государства и его ключевых узлов, ни природы энергий, приводящих систему в движение. Все их знания не шли дальше внешней стороны. Никто не имел вопроса, что является источником власти, на каких основаниях податное сословие признает свое место и так далее. Они жили розовыми мечтами, имели возможности, но не имели масштаба.

В 1826 году Пушкин по этому поводу написал про Николая I: «Едва царем он стал/ То разом начудесил/ Сто двадцать человек тотчас в Сибирь послал/ Да пятерых повесил».

Так как царь мыслит обывательским масштабом, он не трогает поэта, рассуждая: он же закон не нарушает, никого не убивает, просто стишки сочиняет, слова говорит. Слова же не пули. На слово нужно отвечать словом, — рассуждает этот благородный рыцарь на троне.

Тот факт, что слова в итоге приведут к обрушению системы, под обломками которой найдут свою смерть огромные массы невинных людей, этого момента высокородный обыватель попросту не понимал. На вершине власти вообще редко оказываются люди мировоззренческого масштаба мышления, ясно представляющие, что такое государство и что значит управлять им.

Как центральным элементом дерева является ствол, на нем держатся все ветви и листочки, так в монархическом государстве центральным элементом является монарх. Чем слабее ствол, тем слабее конструкция. Если ствол исчезал, система рушилась. Аналогично в монархической модели, чем выше авторитет монарха, тем прочнее государство. С умалением авторитета государственная система начнет рушится, погребая под собой как элиту, так и простолюдинов.

Показатель, что власть понимает этот момент — ее усилия направлены на всемерное укрепление главной детали. Например, в древнеримской империи император был в статусе живого божества. Охранял его статус закон «Об оскорблении Величества». Отказывавшиеся поклониться императору подлежали смертной казни. Так как христианское учение запрещало кланяться кому-либо, кроме Бога, первые христиане отказывались поклониться императору, т.е. нарушали закон. Казнили их не за то, что они верят в другого Бога, а за нарушение закона.

Вряд ли Пушкин отдавал себе отчет, что он делает и к чему в итоге это приведет. Мозги всех образованных людей того времени были в плену гуманизма. Николай не казнит поэта, не сажает его в тюрьму и даже ссылку ему не продлевает. Вместо этого он возвращает Пушкина из ссылки. Поэт в благодарность пишет: «Нет, я не льстец, когда царю/ Хвалу свободную слагаю/ …Тому, кого карает явно/ Он втайне милости творит».

Но надолго поэта не хватило. В 1830 году он снова берется за свое, и пишет на Николая I «Оригинал похож на бюст/ Он так же холоден и пуст». А на его отца, покойного Александра I, еще хлеще: «…Властитель слабый и лукавый/ Плешивый щеголь, враг труда/Нечаянно пригретый славой/ Над нами царствовал тогда».

В ответ Николай I реагирует на это тем, что объявляет себя личным цензором Пушкина. Из того, как он поступал с тем, кто разрушал фундамент Российской империи, кто транслировал идеи, из-за которых чуть не вспыхнула гражданская война, а Николай с семьей едва не лишился головы, можно уверенно сказать, что он абсолютно, в хлам не понимал ситуации.

Поведение царей способствует дальнейшему разрушению фундамента России и ее ключевых узлов. Ящик Пандоры открыт нараспашку, но никто не понимает, к чему все идет и чем закончится. Революционные идеи разлетелись по всей России, как искры костра по соломенной крыше.

Развитие

Рыба гниет с головы. В первую очередь процессу способствует элита. Любая элита в любой стране стремится ограничить власть царя и получить свою долю власти. Это дает ей безопасность и защиту активов. Одно дело, когда вся власть у монарха, он в любое время может лишить тебя всего, в том числе и головы. Другое дело, когда ни у одного человека в государстве нет такой возможности, вся власть распределена между тебе подобными. Чтобы кого-то из этого класса казнить, арестовать и ограбить, за это должна выступить вся аристократия. В теории это возможно. На практике крайне маловероятно, что все ополчатся против одного. Для этого он должен быть доказанным маньяком.

То, что аристократы хотят получить свою долю власти — это естественно для любой страны. Этот мотив родил Парламент Англии, потом Франции, теперь разворачивался в России. Русские аристократы хотят быть в таком же статусе, как их зарубежные коллеги. Красивые слова про свободу с равенством прикрывали прагматичные цели аристократии, придавая им романтичный вид. Одни аристократы в них верили, другие видели это попутным ветром в деле достижения своих целей.

К середине XIX века в России явственно оформляется тренд смотреть на Запад как на «страну святых чудес», образец для подражания. С ростом образования растет число людей, кто считает своим долгом и делом чести замечать в России только недостатки, а в Европе только преимущества.

Высшие учебные заведения России формировали настроения, выраженные в стихах доцента Московского университета Печерина в 1835 году: «Как сладостно отчизну ненавидеть/ И жадно ждать её уничтоженья!/ И в разрушении отчизны видеть/ Всемирную десницу возрожденья».

Складывается тупиковая ситуация. С одной стороны, запретить университеты нельзя, так как это гарантировало техническое отставание России, а значит, ее ослабление и в перспективе завоевание. С другой стороны, университеты являлись кузницей революционных кадров.

Опасны эти кадры тем, что понятия не имеют о природе власти и управлении государством. Им это представляется крайне простым занятием, с которым любая кухарка справится. Из этого складывается впечатление, что главное — взять власть. Дальше все само собой получится.

В поисках выхода, как технически не отстать, но при этом уменьшить политический вред от образования, власти запрещают выезжать учиться за границу до 18 лет. Предполагается, что до этого возраста человек укрепится в любви к родине и обретет устойчивость к западным идеям.

Эта полумера придает запретному плоду дополнительную привлекательность. Молодым людям не терпится быстрее достигнуть возраста, в котором можно посмотреть на то, на что разрешается смотреть только взрослым.

Антимонархические настроения продолжают нарастать. Остановить их невозможно, так как их причиной является развитие. Его невозможно совместить с религиозными утверждениями. И так как основанием абсолютной монархии является религия, с ее падением монарх превращается из помазанника божьего в паразита, из чего следует необходимость реформирования системы. Одно дело, когда решения принимает одна голова, которая редко самая умная. Другое дело, когда это множество голов. Парламент — это коллективный разум, что тоже в копилку аристократии.

Но тут тонкая черта. Если власть в руках тех, кто понимает, что такое управление государством, система бесспорно усиливается. Возникает афинская демократия, власть избранных мужчин. Но если власть попадает в руки людей, понятия не имеющих об управлении государством, и мало того, еще уверенных, что никакого умения тут не нужно, что для этого достаточно житейского опыта, в этом случае государство и общество ждут мучительные потрясения с непредсказуемым концом.