Эльфийский бык - Демина Карина - Страница 7

– Ты о чем вообще думал?! – маменькин голос, и в обычное-то время громкий, ныне заполнил весь особняк, от подвалов, в которых вызревали сыры и отдыхали вина, до самого флюгера. Причем от голоса этого флюгер, еще прапрадедом Волотовых деланный и им же зачарованный, вздрогнул и замер, чего не случалось в последние лет триста.

Береслав поспешно смел со стола крошки и, вскочивши, вытянулся перед маменькой.

Оно, конечно, зря.

Бесполезно.

Бывает же, что в семействе почтенном и старом, традициями известном, урождается… этакое вот. И оттого Береника Волотова на младшенького глядя, обычно давила тяжкий вздох да печалилась. В годы ранние вся-то родня по линии Волотовых наперебой убеждала, что ничего-то страшного, возьмет еще кровь свое, вырастет еще дитятко.

Вытянется.

А оно никак.

И ныне вот, на матушку глядючи, Береслав голову задирал.

– К-когда? – уточнил он робко.

– Что «когда»?

– Когда я думал?

– Вот и мне тоже интересно, когда же ж ты думал? – маменькин палец уперся в лоб. – И чуется, что никогда!

– Я…

Береслав отчаянно пытался вспомнить, что же этакого он в последние дни утворил.

Напился?

Так… это да, это давече случилось, но в тот раз, когда сдачу диплома отмечали, он вроде и не сильно злоупотребил. Да и матушка в отъезде была, дальние шахты проверяя. Донес кто? Но с чего бы… вроде ж не буйствовал, посуду не бил и даже матушкиного кота, тварь злопакосную, за хвост ни разу не дернул.

Тогда…

Может, Нютка позвонила? Обрадовала новостью неожиданной о скором прибавлении…

По спине поползла струйка пота. А если и вправду? Она намекала про семью там, детишек… Береслав, конечно, артефактом пользовался, ибо желания заводить семью и тем паче детишек не имел, но кто их, женщин, знает.

Коварные!

Могла ли…

– Мама, я не специально! – выдавил он и глаза закатил, изображая ужас и раскаяние, но, видать, не убедил, если матушка отвесила затрещину.

Да такого в жизни не случалось…

Ну, Нютка, дай только…

– Мама?! – Береславу было не столько больно, все же силу матушка всегда умела рассчитывать, сколько обидно. – Да что случилось?!

– Что? Случилось, да… случилось… – матушка скрестила руки на груди. – То случилось, что сына Господь крепко мозгами обделил…

– Виноват, – на всякий случай Береслав снова изобразил раскаяние. – Но чувство вины будет куда более искренним, когда я узнаю, что именно я сотворил.

Матушка вздохнула.

Вытащила телефон, тыцнула пальцем, тихо проворчав что-то под нос, скривилась, а после сунула этот телефон Береславу.

– Твое? – поинтересовалась она строгим голосом. – Творчество?

Хуже всего, что творчество и вправду было Береславово.

– А… это… ну…

– Твое, спрашиваю? – голос маменькин стал ласков-преласков.

– Ну… как бы… да, – Береслав отвел взгляд.

Врать маменьке он не мог. Не то, чтобы из моральных принципов, скорее уж потому, что Береника Волотова сына своего знала распрекрасно, а потому любое вранье его видела, чуяла и категорически не одобряла. Причем неодобрение это выражала весьма деятельно. Если в годы детские страдали уши – Береслав в тайне подозревал, что нынешняя его лопоухость именно от того и происходит, – то в годы ранней юности, согласно семейной традиции, основной удар взяла на себя задница. И следовало сказать, что общение с розгами, пусть и нечастое, весьма способствовало прояснению сознания. Хотя, наверное, расходилась с принципами гуманности и педагогики в принципе.

Но какая педагогика, когда традиции есть?

– И вот спрашиваю, о чем ты, иродище, думал, когда писал это?

– Ну… – Береслав потер ладонью лоб, честно пытаясь воскресить воспоминания. – Я… тогда… не очень… помнишь, я денег просил… немного… а ты сказала, что если мне мало, то надо пойти и заработать.

Матушка убрала телефон.

– А тут мне предложили… пару групп вести… в сетях… модерация, контент…

– Контент… – повторила маменька эхом.

И привычно заныла задница.

Нет… после того, как ему двенадцать исполнилось, розги из жизни исчезли, сменившись иными способами воздействия. Но что-то подсказывало, что убрали их не так и далеко. И с маменьки станется…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Дальше, – потребовала она.

– Надо… было популярность группы повышать. Подписчики там и все остальное… ну а народ наш как? Ему всякие благообразные новости… ну тьфу, тухляк. Любят же что повеселей… чтоб там… ну, разное…

Он стушевался.

– Я и подумал… вброс сделать. Хайп поймать… мам, ну это же что… это ж просто группа… таких в сетях десятки! Сотни! Я статью удалю и…

– Поздно, – произнесла матушка премрачно. – Твой… вброс с хайпом перепечатали. Надо полагать, такие же идиоты…

Задница заныла сильнее.

– А газетенка эта попалась на глаза… как ты думаешь, кому?

– Нет, – севшим голосом произнес Береслав.

– Да, дорогой мой… там, конечно, поставили сносочку, что, мол, народное мнение… аноним… но вот мне аккурат позвонили… поинтересовались… как же вышло так, что ты, мой сын… и этакие пакости пишешь.

Краска прилила к щекам.

И отлила.

И…

– А… ты?

– А что я? Пообещала выяснить. Обстоятельства.

Матушка махнула рукой.

– И?

– И выяснила, что младшенький у меня не только слабосилок, но еще и идиёт редкостный, – это Береслава Волотова произнесла с глубокой печалью.

– И что теперь?

Вдруг подумалось, что розги – это не самое плохое, что может в жизни случиться. И Нютка вон тоже… пусть бы была беременной, Береслав уже согласен.

На семью.

Детей.

И в принципе.

Род за ней хороший, с таким и породниться не грех. А что мозгов у Нютки, как у канарейки, так… Береслав с ней изначально интеллектуальные беседы вести не планировал. Для бесед найдет кого-нибудь. Как все делают.

Пусть и тошно, но… жизнь – она такая.

– Теперь… теперь, дорогой мой, придется это доказывать.

– Что я… идиёт?

– Именно. Что ты просто идиёт, а не заговорщик и изменник…

Береслав закрыл рукой лицо.

– …которому самое место на каторге. А то и на плаху ведь можно. Чай, имелись прецеденты.

Заныла шея.

Вспомнился вдруг просмотренный давече исторический фильм, причем не весь целиком, ибо смотрелся он одним глазом, да и сопровождался просмотр потреблением всякого-разного. А вот сцена казни в память врезалась. Хорошо так врезалась. Надежно.

– Так… какая измена… и заговора никакого, – произнес он сдавленным голосом. – Никого уже давно… за измену-то…

– Повода не было, – отрезала маменька. – А теперь твоими стараниями появился.

– И как быть?

– Как, как… будем… искать… доводы, – Береника Волотова поморщилась, уже предчувствуя, что эти самые доводы станут роду в приличную сумму. А зряшних трат она не любила. – Компромиссы…

– А я?

– А ты пока поедешь…

– В ссылку?

– В Подкозельск, – она дотянулась и отвесила еще одну затрещину, перебив вопрос. – Поднимать сельскую культуру.

– В смысле?

– В прямом! Ты у нас по диплому кто?

– Маг… – Береслав замялся, поскольку собственная специальность звучала… да не звучала она, никак. Но что сделаешь, если на традиционный для семьи землеведческий факультет он не проходил по силе.

И ни на какой из реальных тоже не проходил.

Вот и оставались к выбору – теоретическая магия, требовавшая хорошего знания математики, а с нею у Береслава никогда взаимопонимания не было, и искусствоведение.

– Маг, – отозвалась маменька эхом. – Искусствовед, специалист-культуролог и регионовед.

Почему-то прозвучало издевкой.

Надо было идти на реставрацию, там и интересней, и…

Поздно.

– А в Подкозельске аккурат клуб имеется. Имелся. Года три как с баланса сняли. Но теперь опять поставят. Для повышения культурного уровня населения, – маменька поднялась и Береслав на всякий случай втянул голову в плечи.

Береника Волотовна только пальцем погрозила.

– Посидишь там, – сказала она. – Годик-другой… концерта организуй какого. Мероприятие устрой. Придумаешь чего-нибудь. Но чтоб с отчетностью, ясно?!