Ваше Сиятельство 8 (СИ) - Моури Эрли - Страница 18

Когда они вошли в ее заставленную лишней мебелью комнату, Голдберг сказал:

— Я знаю кое-что… Не хочу тебя расстраивать, но… — он умел тянуть, играть паузами в словах так, что этим захватывал чье-то внимание, но многих этим же раздражал.

Ленская будто не обратила внимание на сказанное. Не обратила потому, он не может ее больше ничем расстроить. Все самое плохое, что могло случиться, уже случилось.

— Подожди, я переоденусь. Платье надо сдать в костюмерную до шести, — актриса направилась к ширме.

— Речь об этой комнате, — сказал ей вслед Голдберг.

Ленская остановилась, повернулась к нему:

— Что ты имеешь в виду?

— Я знаю, что какие-то люди приходили к Журбину и договаривались о продаже помещений на чердаке. Не представляю зачем им это надо, все равно вход сюда только через театр, но их интересовала твоя комната и соседние. Так и сказали, комната, где живет виконтесса Ленская. Кстати, Журбин даже не понял, о чем речь. Он же не знает, что ты живешь здесь. Уже потом ему кто-то из ваших объяснил.

— И он что? — у Светланы пополз холодок по спине. Зря она думала, что после разрыва с Елецким ее больше ничто не может огорчить. Оказывается, может. Еще как может! В этом мире осталось не так много дорогого ей: театр и этот милый уголок, где она могла быть собой, свободной, такой как хотела. Если кто-то отберет даже это, то что же тогда станет с ней⁈

— Он, вроде, согласился. Кажется, подписал документы, — ответил сценарист, глядя на ее бледное, божественно красивое лицо.

— Боги… — едва слышно произнесла она и поспешила за ширму.

Расстегнула замочек сбоку, еще один, справилась перед зеркалом с пуговицами и начала было стаскивать с себя платье, чувствуя, как к горлу подкатывает горький ком. Ну за что ей еще это⁈ Все к ряду! Все хуже и хуже! Она заплакала, зарыдала, не в силах сдержать громкие всхлипы.

— Света! Света, ну что ты! — Голдберг поспешил к ней, зашел за ширму, обнял ее за голые, вздрагивавшие плечи. — Хочешь, я поговорю с ним? Я попрошу Кальвинского — он сможет решить, — он прижал ее к себе и начал покрывать поцелуями шею и плечи.

— Оставь меня! Пожалуйста, оставь! — всхлипывала виконтесса.

Она не ждала его здесь, за ширмой. Его руки теперь позволяли слишком много.

— Оставь же меня! — закричала она.

* * *

Когда раздался голос из эйхоса, Ольга нахмурилась. Конечно, она узнала его сразу, потому что в отличие от меня часто бывала во дворце и слышала много раз. Это был голос императрицы Глории: «Елецкий, доброго тебе дня. Многое изменилось в планах по Семицарствию. Ты должен срочно прибыть ко мне! Это очень важно! Я жду!».

— Что будешь делать? — княгиня с опаской смотрела на эйхос в моей руке, словно от него могла исходить угроза. — Саш, я очень не хочу, чтобы это повлияло на наш отдых. Нам осталось здесь меньше двух дней!

— Ничего не буду делать. Сейчас отвечу ей, что я на Карибах, и отдыхаем дальше, — решил я. — Возьми мои вещи, пожалуйста, — я кивнул на джаны, полотенце и сандалии.

Поднес эйхос ко рту и сказал так:

«Вам добрейшего дня, ваше величество! Приятно слышать ваш голос, особо приятно внимание ко мне. К большому сожалению, не имею возможности прибыть во дворец немедленно: я на коротком отдыхе на Карибах. С трудом вырвался на несколько дней. Шестого в четверг должен вернуться поздно вечером. С этого времени как прикажите, готов прибыть к вам».

— Елецкий, ты вообще, что ли? Приятно слышать, приятно ваше внимание, — передразнила Ольга. — Она тебе не подруга!

— Ты думаешь, ей не понравится моя простота? — улыбнулся я, направляясь по кромке берега к нашей гостинице.

— Я думаю, что тебе следует быть сдержаннее с женщинами. А с Глорией… — тут она замялась и даже остановилась.

— Что с Глорией? — я обнял ее, сердитые искры в глазах Ольги Борисовны говорили о том, что она меня ревнует.

— С ней ты обязан быть предельно сдержан, официален и каждый миг помнить, что она наш враг, — произнесла Ковалевская. — Чего улыбаешься? Тебе весело? Уже и Света Ленская забылась?

— Оль, успокойся. Прости, так вышло. Но с Глорией я предпочел бы говорить непринужденно, не слишком отталкиваясь от разности в нашем положении, разумеется, если разговор без свидетелей. Не вижу в этом ничего плохого, — я не стал говорить Ольге того, чего бы она не поняла, ведь у меня имелся немалый опыт общения с царями, царицами в разных мирах и я не имею привычки трепетать при виде короны на чьей-то голове. — Что касается Ленской, ты обещала сказать о каких-то своих соображениях на этот счет. Не вредничай, поделись. Ты же знаешь, мне это важно.

— Я не вредничаю. Почти не вредничаю. Но ты меня задел этой Дашей и своим ответом Глории. Говори, что я для тебя важнее в сто раз, чем все! — Ольга иногда умеет улыбаться улыбкой стервы. Давно я ее не видел на ее лице, но вот появилась.

— Ты для меня в сто раз важнее любой из них. Если угодно, даже в тысячу. Ты милее, ты роднее. Ты моя самая любимая, — я обнял ее.

— И даже намного важнее Ленской, — добавила моя княгиня.

— И даже важнее Ленской, хотя я ее тоже люблю. Теперь еще больше, чем раньше, — признался я.

— Ладно, с трудом, но принимается. В общем, я так подумала, что могу вместо тебя начать общаться с ней. Независимо от тебя. Даже подчеркну это, чтобы она понимала и не связывала общение с тобой. Узнаю, как у нее дела. Если она слишком переживает, дам кое-какие советы. Я же после тренингов начала немного разбираться в психологии. Не могу ничего обещать, но думаю, смогу сделать легче вам двоим, — Ольга взяла удобнее нашу одежду и обувь, которые прижимала к себе.

— Оль, это было бы очень хорошо. Пожалуйста, сделай так! — у меня даже затеплилась надежда, что я смогу вернуть Светлану.

— Ну-ка припал на колено и мою ручку к губам! И проси! — распорядилась Ковалевская.

Я подчинился. Ее шутливая игра мне даже стала интересна. Опустился на левое колено на песок, взял ее руку и поднеся к губам, сказал:

— Ваше сиятельство, прошу! Умоляю! Посодействуйте! Без вас никак! Только в вас вся надежда! — и поцеловал ее пальчики.

— Допустим, Елецкий, я снизойду. Я же великодушна, даже невзирая на все твои проделки. Но что мне за это будет. Давай, пообещай мне что-нибудь приятное, — Ольга Борисовна мечтательно прикрыла глаза.

— За это я… Я тебя за это трахну! — пообещал я, глядя на свою невесту с нагловатой усмешкой.

— Я тебя сама сейчас трахну! Твоими сандалиями по макушке! И вообще, почему это я несу твои вещи? Сам неси! — она вручила мне нашу одежду и обувь. — В общем, так: будешь исполнять в постели сегодня все, что я повелю. Ясно?

— Да, ваше сиятельство, — согласился я, зная, что в итоге в постели все повернется по моему. Пусть пока помечтает госпожа Ковалевская обо мне покорном.

— Ладно, позже отошлю Светлане сообщение. Как ни странно, я за нее сама волнуюсь, — решила Ольга, и мы пошли дальше к душевым кабинам и беседкам, где можно было переодеться.

Ужинали мы, как и договорились в беседке, на мысе откуда открывался великолепный вид на море, заходящее солнце и россыпь мелких островов. Официант подал лангустов с особым карибским соусом и горкой салата Тонакатекухтли — название ацтеков, что оно означает, мне неизвестно. В серебряном ведре со льдом нас ожидало две бутылки шампанского. И хотя Ольга Борисовна сначала сопротивлялась, Дарья и ее муж быстро склонили княгиню выпить по бокалу. За вторым, холодным, шипящим крошечными пузырьками, разговор пошел живее. Барон Кузьмин снова вернулся ко вчерашней теме о механобиологических системах и производстве роботов. Начал рассказывать о ферме какаду и техническом центре рядом с Нововладимирском, где делают электро-мозговые блоки. Ольгу это, конечно, заинтересовало, а мы с баронессой Кузьминой несколько заскучали.

Она с кокетливым прищуром карих глаз поглядывала на меня, потом сказала:

— Не желаете, Александр Петрович, прогуляться к морю? В нас же с вами тоже есть общие темы и не одна. Например, ментальная магия.