Бездонные пещеры - Форсит Кейт - Страница 49

– Что ж, нет никаких сомнений в том, что эта их жрица-ведьма обладает Талантом управлять погодой, – сказала Мегэн, сидевшая почти у самого огня. – Этот проклятый ветер воет уже два месяца, и у нас не было ни единого дня покоя.

– Мак-Синн говорит, что зимой бывает такой ветер, – сказала Изабо.

– Да, может, это и так, – раздраженно ответила Мегэн. – Но я не поверю, что он дует вот так, днем и ночью, каждый божий день. Это неестественно, а если бы и было естественно, то никто в здравом уме не поселился бы здесь, даже Мак-Синн.

– Разве ты не можешь ничего сделать? – пронзительным от раздражения голосом спросила Изабо.

– Думаешь, если бы могла, то не сделала бы? – огрызнулась Мегэн. – Я же не погодная ведьма!

– Но есть же Лодестар! Неужели ты не можешь помочь Лахлану поднять Лодестар и остановить непогоду? – Изабо чуть не плакала. Постоянный вой ветра мог вывести из терпения кого угодно, в особенности когда ему сопутствовали постоянные капризы двух голодных и замерзших трехлеток.

Мегэн вздохнула.

– Теперь Лодестар Лахлана, и только он может поднять его, Бо. Тебе бы следовало это знать. Кроме того, погодой всегда трудно управлять. Это взаимодействие воздуха, воды, огня и земли, и если ведьма хочет воздействовать на погоду, она должна быть сильной во всех этих стихиях, и в стихии духа тоже. А такую бурю, как эту, вообще практически невозможно контролировать. Когда она достигает такой силы, самое лучшее, что можно с ней сделать, это просто позволить ей пройти. – Она закуталась в свой плед, поднеся скрюченные узловатые пальцы к еле тлеющим углям. – По крайней мере, можно радоваться, что фэйрги точно так же страдают от непогоды, как и мы.

Майя злорадно улыбнулась, и Мегэн сказала:

– Одно слово, Колдунья, и я испепелю тебя на месте. Я не преувеличиваю!

Майя успокаивающе подняла руки, потом сделала вид, что заперла рот и выкинула ключ. Бронвин хихикнула.

Доведенная до предела, Изабо резко встала и вышла из комнаты, закутавшись в свой плед, который не слишком спасал от пронизывающего ледяного ветра.

Во дворе под импровизированным навесом, наспех сколоченным солдатами, сбилось в кучу стадо коз и овец. Сугробы доставали им до холок, и все овцы были так густо облеплены снегом, что казалось, будто на них надета еще одна шкура, более белая и тяжелая, чем их собственная.

Изабо погладила их по их стоическим печальным мордам и вгляделась в обжигающий ветер. Зима в Карриге походила на зиму на Хребте Мира. Она была такой же беспощадной.

– Хочу домой, – сказала она Бубе. Домой-ух…

Сверкнула внезапная вспышка, и на ее серебристом фоне четко вырисовался черный силуэт разрушенного замка. До Изабо донеслась музыка, электрическое покалывание, похожее на разряд молнии, которое на самом деле было результатом какого-то мощного магического действия. Она распрямилась, волосы у нее на голове встали дыбом. И сияние затопит землю…

То, что озарило небо от горизонта до горизонта, не было молнией. Эта была вспышка Лодестара. Она услышала, как ветер внезапно улегся, услышала тишину, звенящую, точно удар гонга. Снежинки медленно опали на землю, но новых за ними не последовало. Из конюшен донеслось ржание лошадей, овцы беспокойно кружили в своем загоне, жалобно блея. Сердце у Изабо колотилось, замерзшие губы растянулись в непривычной улыбке. После всего этого времени, после борьбы, смертей и ужаса, Лахлан наконец зажег Лодестар – и не для того, чтобы выиграть битву, не для того, чтобы одержать победу над врагом, а для того, чтобы выполнить обещание, данное маленькому сыну.

Слезы замерзали у нее на щеках. Она пробралась через занесенный снегом двор, поднялась по лестнице и перебралась через огромные сугробы к воротам замка. Она была не единственной. Все в замке слышали эту ликующую музыку, видели поток света. Они поспешили к воротам замка, загоревшись надеждой. Подошла Мегэн, тяжело опираясь на свой резной посох, с Гита на плече. Доннкан и Бронвин подскакивали от нетерпения, наперебой забрасывая ее вопросами, а няня Мора крепко держала за руки Оуэна и Ольвинну. Томас прислонился к стене, и его лицо впервые за несколько недель окрасилось румянцем, а Джоанна Милосердная хлопотала вокруг него с теплой шубой и кружкой горячего молока. Все солдаты, здоровые и раненые, столпились рядом с ней вместе с целителями, слугами и ведьмами.

– Сам скоро будет здесь, – говорили они друг другу. – И буран прекратился. Хорошее предзнаменование для нового года!

Стражники распахнули дверцу, прорезанную в массивной створке замковых ворот. Луна заливала бледным светом заснеженный пейзаж, а темное небо, точно маргаритки на лугу, усеивали звезды. Вокруг стояла немыслимая тишина. Вдалеке еще виднелись облака, закрывающие горизонт, но над Замком Забвения все было спокойно.

Во дворе развели костер, поскольку никто не хотел возвращаться обратно в темные душные комнаты. Они кутались в шубы, по самые носы заворачиваясь в пледы и притопывая ногами, чтобы не замерзнуть, но упрямо высматривали Ри и его свиту.

– Я знал, что они придут! – радостно сказал Доннкан. – Дайаден обещал!

Внезапно один из стражников воскликнул:

– Смотрите! Они идут.

По скале вилась дрожащая цепочка оранжевых огней. Толпа приветственно завопила. Колеблющиеся огоньки становились все ближе, и наконец они увидели процессию, поднимающуюся по крутой дороге к замку. Возглавлял ее Лахлан, верхом на своем вороном жеребце, а по правую руку от него ехала Изолт на серой кобылке. Дайд и Дункан Железный Кулак ехали вслед за ними, а позади скакали офицеры. Замыкали шествие вьючные лошади, шатающиеся под тяжелой поклажей и утопающие в снегу по самые холки.

Перед замковыми воротами Лахлан спешился. Он поднял руку, остановив уже готовую хлынуть ему навстречу толпу. Его иссиня-черные крылья и волосы серебрил снег.

– Уже наступила полночь? – осведомился он.

– Нет еще, – крикнула Мегэн. – Осталось совсем немного.

– Нужно подождать, когда пробьют часы, – ответил он, широко улыбаясь. – До полуночи порог переходить нельзя!

Раздался хохот. Все оценили шутку. Первый человек, пересекавший порог дома после полуночи новогодней ночи, определял, каким будет для этого дома новый год. Считалось очень плохим знаком, если Первой Ногой становился кто-нибудь старый, уродливый или обладающий еще какими-нибудь недостатками, и, наоборот, кто-то сильный, крепкий и красивый приносил удачу. К этой традиции все относились с таким суеверием, что Первую Ногу обычно назначали, просто для того, чтобы быть точно уверенными, и он переходил из одного дома в другой, принося подарки, чтобы обеспечить год процветания, здоровья и счастья.

– Значит, Первая Нога – вы, Ваше Высочество? – выкрикнул кто-то из толпы.

Лахлан поднял зеленую ветку, сломанную на одной из сосен по пути.

– А есть кто-то лучший?

Раздались одобрительные возгласы. Толпу охватило праздничное настроение, составлявшее разительный контраст с тем унынием, которое царило в замке всего несколько часов назад. Потом Мегэн сказала:

– Я чувствую поворот времен. Уже полночь!

– Тогда пойдемте скорее в дом, пока мы все не окоченели! – воскликнул Лахлан. Он церемонно спешился, взяв из рук Диллона охапку свертков, и приблизился к замковым воротам, глубоко увязая в снегу. Толпа притихла. Он прошел в дверь и бросил смолистую ветку в огонь. Вспыхнуло ароматное пламя, и сосновые иглы съежились, превращаясь в извивающиеся нити белого огня.

Лахлан улыбнулся, и его усталое лицо озарило торжество.

– Что ж, мы справились с этим, – сказал он, – хотя, честно говоря, я не думал, что нам это удастся! Как вы?

Подбежавший Доннкан крепко обнял его, и Изолт вместе с остальными усталыми путешественниками прошли через ворота. Диллон вел вороного жеребца Ри в поводу. Они тяжело спешились и подошли к огню, чтобы обогреться, а Лахлан передал свои свертки управляющему.

– Вот, хлеб для изобилия, довольно черствый, боюсь, но все же лучше, чем ничего, и соль на удачу, и виски, чтобы разогреть кровь. И, вы не поверите, яйца и мед! Мы сможем сделать себе Горячую Пинту, как и полагается на Хогманай!