Имперский престол (СИ) - Старый Денис - Страница 51

Что же касается сельскохозяйственного инвентаря, то им я уже заполнил почти все свои, царские, земли. Теперь, когда государственная земля дает добрые урожаи, по современным меркам, конечно, зафиксировано увеличение спроса на плуги, косы-литвинки, добрые топоры и пилы, лопаты и мотыги, ну и все остальное. Царский пример не столь заразителен, как хотелось бы, но шанс такими темпами лет через десять-пятнадцать перейти от рала к плугам с отвалами, есть и немалый. Тем более, если шальные деньги, что зарабатываются на зеркалах, хрустале, фарфоре, идут на скупку сельскохозяйственного инвентаря, который продается уже чуть ли не за полцены далее, но с государевых складов.

А еще, как я узнал уже тут, пообщавшись с голландцами и проинспектировав их производство, в Россию прибыл один из знаковых людей из другой реальности и создатель всей тульской промышленности при первых Романовых, Андрес Дионисзун Виниус. Да, это он. Вот только проблемка есть: ему всего восемь лет, пусть парень и весьма сообразительный.

Конечно, что не сам вероятный великий для России человек, прибыл в империю, сильно мал он для этого. А вот Дионисиус Джеркзун Виниус, отец Андреса, этот да, в возрасте и в понятии. Старший Виниус хотел войти в долю Верхне-Тульского завода, но опоздал, там бал правит отец Ефросиньи Митрофан Иванович Лютов.

Ну а Нижне-Тульский завод будет частью Виниуса, Марселиса и Амена. Вот пусть голландцы покажут, как нужно работать. А я так добиваюсь конкуренции и прямого шпионажа. Создадут что-то голландцы, Лютов у них технологию скрадет, а будет что у Лютого интересного, так немцы не преминут содрать. Причем, это уже происходит. Голландцы не только укали технологию резца по каналу ствола, но смогли ее усовершенствовать, сделав прототип резца, который протаскивается, создавая сразу четыре нареза. Что мне и было продемонстрировано.

Такой технологией добиваются два положительных фактора: условная стандартизация, ну и уменьшение времени на выделку ствола. И так, чтобы получить один нормальный ствол, в брак идет не менее шести. Есть надежда, что из местного железа получится уменьшить выбраковку стволов.

— Дионис Джеркович, — обращался я к Виниусу. — Теперь ты или подпишешь бумаги на то, что будет жить в России не менее двадцати лет, либо я отправлю тебя прямо сейчас на родину.

— Государь, — ошарашено отвечал голландец. — Но у меня есть два корабля и я веду торговлю.

— Тогда я не дам своего разрешения на производство оружия. Не может мастер знать, как делается русская винтовка и поехать в Голландию. Резец, что ты мне показал, знатный. Такой нужно применить для нарезки стволов. Но подобное делать можно только в России, — я говорил голландцу и думал о том, что мне, действительно, будет жалко Виниуса-отца.

Уже то, что голландец знает о русском оружие и о том, что Россия вооружается именно таким, — очень опасная для меня информация. И, если он откажется от моего предложения, то по дороге домой случится очень несчастный случай, что приведет к скоропостижной смерти голландца. Мы должны еще не раз победить, имея козырь, а не создавать гонку вооружений, при которой нынешняя Россия пока еще не справится с конкуренцией.

— Прости, Твое Величество, но я не могу забросить торговлю, которая приносит мне много денег. Но я могу передать все торговые операции своему младшему брату, а сам открывать буду завод. Но тут хотел слово услышать твое, будешь ли покупать мое оружие? — сказал голландец, вызывая у меня приступ смеха.

— Ну ты и ушлый! Надо же, как поворачиваешь все: может так сдаться, что это я тебя уговариваю открыть завод, А не то, что тебе самому сие выгодно, — я искренне рассмеялся.

Заулыбались и другие. Встреча проходила в демократичной атмосфере. Я даже несколько понимаю Петра Великого, который больше тянулся к тем же голландцам. С ними можно быть более свободным от разных условностей. Пусть при моем дворе так же много вольностей, но запретов все еще больше. А тут спокойное общение, словно небольшой глоток того общества, которое я покинул, переместившись во времени.

— Сеунч! Сеунч, государь-император! — закричал, обычно сдержанный, Лука Мартынович.

— Сеунч! — прокричал и мой помощник Акинфий.

Вот что ты будешь делать? И одет я неподобающе, чтобы принимать сеунщика, то есть того, кто принес благую весть, сеунч. Тут нужно что-то давать со своего плеча. И перстни сегодня снял, кроме одного, но любимого. Вот же…Придется его отдавать.

— Шубу нести? — спросил запыхавшийся Акинфий.

— Что? Ты с собой шубы носишь? В жару? — удивился я.

— А то как же, не только их. Вот как нынче, шубу с плеча дать, да золота отсыпать. Все есть, государь. Ты вели, а я что скажешь, принесу, нет, так и достану тут, в Туле, — наслаждаясь своей значимостью и нужностью, говорил Акинфий.

— Господа, — обратился я к голландцам. — Можете остаться и разделить со мной радость сообщения о новой русской победе.

Голландцы остались. А я это сделал специально. Пусть знают в какой стране они собираются трудиться!

В большую комнату дома тульского воеводы, который я временно оккупировал, вошел Глеб.

— Егорка, ты ли это? — удивился я.

Думал, что Телятевский или Волынский пришлют кого-нибудь из своих людей. Так и предполагалось, что на Кавказе воевали не регулярные русские войска, а лишь казаки, да армяне. Да, это все по-тоненькому лишь для того, чтобы сохранить окно возможностей для дипломатии. Мол, официально Российская империя не принимала участие в турко-персидской войне, а лишь инициатива отдельных мало контролируемых воевод и атаманов привела к участию русских людей, но не державы. Но вот Егор — это не кто иной, как человек из гвардии. И его участие должно было быть тайным.

Ну да ладно. Если и входим в клинч с османами, то выбрали для этого вполне удачное время. Туркам в этом году будет явно не до крупной войны. Еще два удара будут нанесены по османам. Будем кусать большого зверя по чуть-чуть.

— Государь-император! — Егор Игнатов поклонился.

Это явный троллинг. Надо мной издеваются! По правилам я должен повысить в чине того, кто принес благую весть о победе. Сколько лет Глебу? Двадцать два хоть есть? Наверное, нет. И что он теперь будет младшим воеводой? Генерал-майором? Не будучи знатного рода, в столь молодом возрасте?

— Экий ты быстрый, Егор Иванович! — я усмехнулся. — Куда же я тебе чин младшего воеводы дам, коли ты полковника получил два месяца назад? Так что не обессудь. Послужи в полковниках еще с пяток лет, или еще что соверши. А вот долю в двух заводах медеплавильном и железоделательным, в тех, что на Урале, дарую. Думаю, что не менее тысячи рублей в год станешь получать.

Сумма была не большая, а огромная — это целое состояние, которое делало Егора, и без того не бедного человека, очень богатым моим подданным.

— Благодарю, государь-император, — Игнатов с достоинством принимал подарки.

Вручил ему и соболиную шубу, перстень, хорошо, что не со своей руки, а один из тех, что были в загашнике у Акинфия.

— Списки на награждения есть? — спросил я.

— Составили воеводы и передали мной, — отвечал Игнатов.

Я передал списки Луке, пусть посмотрит и всем выпишет награды. Даже не стану вникать. Воеводам виднее. Вот и будут первые Герои Российской Империи и кавалеры только вводимого ордена Андрея Первозванного, георгиевских крестов. Траты, траты, опять траты. Надеюсь, что Кавказ меньше будет высасывать денег, а, напротив, их приносить.

А после мне было интересно узнать, что же на самом деле произошло там, у Эрзерума. Только намеком предупредил Глеба, чтобы о своем участии не говорил, а в общем рассказа. То, как сработала рота стрелков нужно будет обсудить в более тесном круге. Нечего немцам об этом знать. Вот начнут производить новые пули и винтовки к ним, ну или пули к винтовкам, тогда и покажем возможности новых воинов.

Эрзерум пал, комендант крепости просто сдал город. Его понять можно: шансов получить помощь, никаких. Османы не просто разгромлены. Они перестали существовать физически. Шесть дней шла охота на турок и не безуспешная. Из восьмидесяти тысяч войска погибшего визиря убито, либо взято в плен более шестидесяти тысяч. Если учитывать, что местность там опасная, гористая, есть бурные горные реки, есть и всякое зверье, то не более пяти тысяч воинов могут вернуться в Османскую империю.