Благословенный 2 (СИ) - Коллингвуд Виктор - Страница 37

Мы немедленно вышли. Кавалергарды, сидевшие в приёмной, отделявшей остальной дворец от личных покоев Екатерины, казалось, глядели на нас с сочувствием.

— Всё из-за тебя! Опять ты со своими крысами… Константин Павлович, пора бросать эту манеру!

— Кто-кто, а я тут вообще ни при чём! Это не я должен был жениться в этот раз, — резонно заметил Костик.

— Знаешь, однажды немецкие принцессы придут и по твою душу. Так что, я, можно сказать, и за тебя стараюсь — если что, тебе будет проще отказаться от брака.

— Да мне вообще всё это безразлично — я же не пытаюсь никому нравиться, и менее всего — государыне! — ехидно ответил он.

— Придёт время, укатают Сивку крутые горки. По-другому запоёшь! — обещал ему я.

Уж я-то знаю…

Через некоторое время принцессы покинули Россию. В качестве компенсации за расстройство, вызванное несостоявшейся помолвкой, Екатерина подарила Баденскому двору тот самый, голубого севрского фарфора, сервиз на 60 персон, ценою в 150 тысяч серебряных рублей. Луиза-Августа впоследствии отказала ещё двум потенциальным женихам, и вышла замуж за одного из французских эмигрантов, став одной из первых проповедниц идей «эмансипации».

Мы переписывались до самой её смерти в 1843 году.

Глава 16

Появившийся к императрице с докладом по состоянию новороссийского генерала-губернаторства, я вынужден был подождать. Секретарь Стрекалов сообщил мне что на приёме императрицы находится господин Державин. Ждать пришлось неожиданно долго; лишь через час дверь в личные покои Императрицы отворилась, и Гаврила Романович с мрачным и немного сконфуженным лицом появился на пороге. Стрекалов заглянул внутрь, и сообщил мне, что императрица сегодня не расположена более никого принимать.

— Чем же это вы так расстроили её, Гаврила Романович, — спросил я чиновного рифмоплёта.

Тот поднял глаза долу.

— Александр Павлович! В прошлом ещё годе дала мне императрица поручение расследовать дела банкира Сутерланда. Очень большое и сложное было то дело. Сей Сутерланд, придворный банкир, был со всеми вельможами в великой связи, потому что он им ссужал казенные деньги, которые он принимал из Государственного казначейства для перевода в чужие края по случающимся там министерским надобностям. Таких сумм считалось по казначейству переведенными в Англию до 6 миллионов гульденов, что сделает на наши деньги до 2-х миллионов рублей; но как министр оттуда донес Императрице, что он повеления ее выполнить не мог по неполучению им денег, справились в казначействе, и оказалось, что Сутерланду, чрез уполномоченного его поверенного, все деньги отданы! Справились по книгам Сутерланда: нашли, что от него в Англию никакие средства еще не переведены. Конечно же, по получении таких сведений от банкира сразу потребовали, чтоб тотчас он их перевел; на что указанный Сутерланд, вы представляете, Александр Павлович — заявил, что денег не имеет, да и объявил себя банкротом!

Вот тебе раз! Я, конечно, слышал краем уха про самоубийство банкира Сутерланда, произошедшее примерно за месяц до смерти Потёмкина, но не считал это важным. А тут, оказывается, вон что вскрылось!

— Императрица приказала о сем банкротстве исследовать и поручила то служившему в 3-й экспедиции, о государственных доходах действительному статскому советнику Васильеву, генерал-провиантмейстеру Петру Ивановичу Новосильцову и статс-секретарю Державину. Они открыли, что все казенные деньги у Сутерланда перебраны были заимообразно по распискам и без расписок самыми знатными ближними окружающими Императрицу боярами, как-то: князем Потемкиным, князем Вяземским, графом Безбородко, вице-канцлером Остерманом, Аркадием Морковым и прочими, даже и великим князем Павлом Петровичем, которые ему денег не вернули; а сверх того и сам он употребил знатные суммы на свои надобности. Князь Вяземский и граф Безбородко тотчас свой долг взнесли, а прочие сказали, что со временем заплатят, а теперь у них денег нет. Шесть раз подступал я с докладом и каждый раз императрица откладывала его; сегодня, наконец, смог доложиться; Государыня страшно расстроена!

— Вот как? Уже два года прошло, как этот Сутерланд отравил себя ядом; ужели только сейчас готов ваш доклад?

Державин тяжело вздохнул.

— Дело сие расследовано давно уж, — произнес он печально, — но Государыня, — он покосился на дверь кабинета, за которым скрывалась Императрица, — целый год не изволили выслушивать мой доклад, такое расстройство он в ней вызывал! А сейчас она была в страшном гневе…

— Что же она решила по этому делу?

— Сказала пока держать всё в тайне. Долги князя Потёмкин казною прощены, поелику он немалые суммы из своего кармана тратил на государственные нужды; Павел Петрович, сами понимаете, тоже лицо неприкосновенное; с остальными Государыня велела поступать по закону. Однако же вернуть все деньги нет никакой надежды; Сутерланд мёртв, контора его запечатана, мы с Васильевым и Новосельцевым сделали ревизию её с самого начала. Цифры ужасные, Александр Павлович! Там расписок этих — море. Кто только денег у него не брал! Кипа векселей от князей, министров, сенаторов, послов и командующих армиями; даже жена моя брала у него взаймы!

Понятно. Короче, этот хмырь давал в рост государственные деньги, желая заработать на процентах. Что государственное Казначейство представляло из себя дырявое решето, не было новостью ни для меня, ни для кого другого в Российской империи; главный вопрос заключался в том, что со всем этим делать. Императрица рассуждала просто: «эти деньги украдены у меня; но человек этот имеет передо мною прошлые заслуги, а ещё он дворянин, основа моей власти, а потому я его прощу». То обстоятельство, что деньги на самом деле украдены у налогоплательщиков, ну, то есть, у русского народа, состоящего в массе своей из бедных крестьян, явно не расположенных прощать миллионные хищения, во внимание не принималось. Что говорить: даже сама оговорка Императрицы, что «в этом деле надо поступать по законам», ведь она означает, что в большинстве случаев законы не применяются!

— Знаете что, Гаврила Романович, — попросил я расстроенного Державина, — а составьте мне докладную записочку об основных путях хищения денежных средств из казны, и предлагаемых вами способов, как это предотвратить! А я как-нибудь при случае с императрицей поговорю.

И тут Державин вдруг вцепился мне в рукав.

— Голубчик Александр Павлович! Будьте осторожны! — взволнованным тоном заговорил он. — Меня ведь уже два раза пытались уходить! Однажды чуть не сбила карета; другой раз подбросили мне в дом отравленных собак; а нынче нашёл я у порога своего дома отрезанную человеческую руку! Будьте бдительны; всё это страсть как опасно!

— Не беспокойтеся, Гаврила Романович, и поберегите себя! А с императрицей я потолкую…

Попасть на приём к ней я смог лишь через несколько дней. Екатерина была сосредоточенной и мрачной; по глазам её видно было, что она много плакала всё это время.

— Мa grand-mère, сейчас ты чем-то расстроена? — участливо поклонившись, спросил я.

— Ах, Сашенька, это воровство выводит меня из себя! Как узнаю про очередной случай, так несколько дней жить не хочется! Ведь я щедро награждаю своих слуг, иной раз, наверное, даже более, чем щедро, и всё равно, что ни день, вскрываются столь прискорбные вещи!

Знаю Екатерину уже несколько лет, я догадался, что ей жалко не потерянных денег; она воспринимает такие случаи как личную обиду, прежде всего, из-за обманутого доверия.

— Я понимаю, как тебе это огорчает. Может, давай, я займусь всем этим?

Тут она с надеждою посмотрела на меня.

— Ты взаправду желаешь разбираться во всех этих махинациях? Право, не стоит, мой свет! Это будет слишком тяжело, — с твоею нежною душою каждый день узнавать то, что разрушает в тебе веру в честь и благородство!

— А что тут поделать? Это часть обязанностей монарха!

— Как же всё это сделать?

— Я уже подумал: надо нам «Экспедицию государственных доходов» вывести из-под власти Сената и сделать отдельным ведомством, как это было ранее, когда существовала Камер-Коллегия. Также надобно устроить отдельную аудиторскую палату.Назовём ее… ну, скажем, «Счётною». Она будет проверять все финансовые документы в стране. И устроить на всё это отдельную охрану!