Икона - Форсайт Фредерик - Страница 8

Британское правительство купило этот красивый старинный особняк ещё до революции у его тогдашнего владельца, сахарного магната, заняло его под посольство и с тех пор упорно сохраняло это здание.

Иосиф Сталин, последний диктатор, живший в правительственных апартаментах Кремля, просыпаясь по утрам, обычно отдёргивал занавеску и видел развевающийся напротив, за рекой, британский флаг. Это его чрезвычайно сердило. Сотрудники МИДа неоднократно пытались оказать давление на англичан и заставить их переехать. Британцы отказывались.

Со временем особняк стал тесен для всех отделов, необходимых для выполнения миссии в Москве, поэтому отделы посольства оказались разбросаны по всему городу. Но несмотря на предложения русских объединить все службы в одном здании, Лондон вежливо отвечал, что дипломаты предпочитают оставаться на Софийской набережной. Поскольку здание являлось суверенной британской территорией, приходилось мириться с этим фактом.

Леонид Зайцев сидел на противоположном берегу и смотрел, как в первых лучах зари, осветивших холмы на востоке, развевается флаг Великобритании. Вид этого флага пробудил далёкие воспоминания.

В восемнадцать лет Зайца призвали в Красную Армию и после обычного — как правило, короткого — обучения зачислили в танковые войска и отправили в Восточную Германию. Он служил рядовым. Инструкторы считали, что из него и ефрейтора не получится.

Это случилось в 1955 году. Во время учебного марша в окрестностях Потсдама в густом лесу он отстал от своих. Растерянный и испуганный, он брёл по лесу, пока не наткнулся на песчаную дорогу. Парализованный страхом, он остановился и застыл на месте. В десяти метрах от него стоял джип с открытым верхом. Очевидно, патруль из четырёх солдат остановился отдохнуть.

Двое сидели в машине, двое других стояли рядом, курили. В руках у каждого было по бутылке с пивом. Заяц сразу понял, что это не русские. Это действительно были иностранцы, европейцы из союзнической миссии в Потсдаме, учреждённой соглашением четырёх держав, заключённым в 1945 году. Однако об этом он ничего не знал. Он знал только то, что ему говорили: это — враги, пришедшие, чтобы уничтожить социализм и, если удастся, убить и его.

Солдаты замолчали и уставились на него. Один из них произнёс:

— Эй, что это? Никак истекающий кровью русский. Привет, Иван!

Заяц не понимал ни слова. На плече у него висел автомат, но они, похоже, совсем не боятся его. Двое были в чёрных беретах с блестящей медной кокардой, из-под которой торчал пучок красно-белых перьев. Он понятия не имел, что это эмблема полка королевских стрелков.

Один из солдат отошёл от машины и неторопливо направился к нему. Заяц подумал, что сейчас обмочится. Солдат оказался тоже молодым, рыжим, с веснушчатым лицом. Он улыбнулся Зайцеву и протянул бутылку пива.

— Давай, приятель. Выпей пива.

Леонид ощутил в руке прохладное стекло. Чужой солдат ободряюще кивнул. А вдруг пиво отравленное? Он поднёс горлышко бутылки к губам и запрокинул голову. Холодный напиток обжёг ему горло. Пиво оказалось крепким и вкусным, лучше русского, но он всё-таки поперхнулся. Рыжий рассмеялся.

— Давай, давай, пей, — сказал он.

Для Зайцева чужая речь была набором непонятных звуков. К его изумлению, рыжий солдат повернулся и не спеша пошёл к машине. Этот человек совсем его не боялся! А ведь он вооружён, он — Советская Армия, но иностранцам было всё равно, они смеялись и шутили.

Он стоял среди деревьев, пил холодное пиво и размышлял о том, что подумает капитан Николаев. Капитан командовал его ротой. Ему было около тридцати, он прошёл всю войну, дошёл до Берлина, и грудь его украшали боевые награды. Однажды капитан остановил Зайцева и спросил о семье, откуда он родом. Солдат ответил: «Из детского дома». Капитан похлопал его по спине и сказал, что теперь у него есть настоящий дом. Он боготворил капитана Николаева.

Заяц был слишком испуган, чтобы выбросить их пиво, к тому же оно оказалось вкусным, даже если и было отравлено. Поэтому он выпил все. Минут через десять солдаты, стоявшие у машины, забрались в кузов, водитель включил мотор, и они уехали. Никакой спешки, никакого страха. Тот, с рыжими волосами, обернулся и помахал ему рукой. Они были врагами, они собирались захватить Россию, но они оказались приветливыми парнями.

Когда они исчезли из виду, Зайцев забросил пустую бутылку как можно дальше и побежал через лес, пока наконец не увидел знакомую дорогу, которая привела его в лагерь. Сержант за то, что Леонид заблудился, отправил его на неделю во внеочередной наряд на кухню, но он никому и никогда не рассказал ни об иностранцах, ни об их пиве.

Ещё до того, как иностранный джип уехал, Зайцев заметил на правом его крыле что-то вроде полковой эмблемы и тонкую антенну сзади над кузовом. К антенне был прикреплён флажок, квадратик небольшого размера. Его пересекали кресты: под прямым углом и по диагонали, красно-белые. На синем фоне. Забавный флажок: красно-бело-синий.

Спустя сорок четыре года он был снова перед глазами, развевался над зданием на другом берегу реки. Теперь Заяц знал, как ему поступить. Конечно, не следовало брать папку со стола господина Акопова, но вернуть её он уже не мог. Может, никто и не заметит, что она пропала. Итак, он отдаст папку людям, у которых этот смешной флаг и которые угощали его когда-то пивом. Они, наверное, знают, что с ней делать.

Зайцев встал со скамьи и направился к Большому Каменному мосту через Москву-реку, чтобы выйти на Софийскую набережную.

Когда мальчик стал жаловаться на головную боль и у него слегка поднялась температура, мать было подумала, что это летняя простуда. Но к ночи пятилетний ребёнок стал кричать от боли в груди. Родители не спали всю ночь. Не спали также и их соседи из-за тонких стен в доме для советских дипломатов и открытых в такую жару окон.

Мать повела сына к врачу. Доктор Свобода из чешского посольства оказывал помощь сотрудникам всех коммунистических миссий. Он был хорошим и добросовестным врачом и через несколько минут заверил мать, что у её ребёнка всего лишь лёгкий приступ малярии. Он сделал мальчику инъекцию и дал ещё таблеток для ежедневного приёма.

Лекарство не подействовало. За два дня состояние ребёнка ухудшилось. Температура поднялась, озноб усилился, он кричал от головной боли. Посол разрешил обратиться в главный госпиталь Найроби. Поскольку мать не говорила по-английски, с ней поехал муж, второй секретарь посольства Николай Ильич Туркин.

Доктор Уинстон Муа тоже был превосходным врачом и, вероятно, знал тропические болезни лучше чешского доктора. Он тщательно осмотрел мальчика и, выпрямившись, улыбнулся.

— Плазмодиум фальципарум, — объявил он. Отец озадаченно нахмурился. Он хорошо владел английским, но это была латынь. — Это разновидность малярии, к сожалению, не поддающаяся лечению препаратами с хлоро-хинной основой, которые прописал мой уважаемый коллега доктор Свобода.

Доктор Муа сделал внутривенную инъекцию сильного антибиотика. Казалось, это помогло. Но через неделю состояние мальчика стало прежним. Мать была на грани истерики. Обвиняя во всём иностранную медицину, она требовала, чтобы её с сыном отправили в Москву, и посол согласился.

В Москве мальчика сразу же поместили в закрытую клиническую больницу КГБ. Это оказалось возможным, поскольку второй секретарь посольства Николай Туркин в действительности был майором из Первого главного управления КГБ.

В хорошо оборудованной клинике были и специалисты по тропической медицине — ведь сотрудники КГБ работали во всех уголках земного шара. Поскольку состояние мальчика внушало опасения, его медицинская карта попала сразу же к главному врачу отделения профессору Глазунову. Он прочитал присланные из Найроби заключения и распорядился провести компьютерные томографические и ультразвуковые исследования, которые являлись тогда последними достижениями диагностической техники и потому были практически недоступны в СССР.