"Фантастика 2024-98". Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Горохов Александр Викторович - Страница 141

На «молодого человека» он не обиделся: всё-таки врач его постарше будет. Лет на восемь-десять.

— А по вашему виду и не скажешь… Нет, юноша, не инсульт, а поражение высоковольтным электрическим разрядом, именуемым в народе просто молнией.

— Какой ещё молнией? Я же хорошо помню, что лежал внутри аппарата МРТ, когда произошло что-то похожее на скачок напряжения, потому что светодиодные лампы ярко вспыхнули и тут же погасли. И… я потерял сознание.

— В каком, я не понял, аппарате вы лежали? И какие лампы вспыхнули?

— МРТ, магнито-резонансной томографии. А лампы были светодиодные. Их сейчас все стараются закупать, потому что они считаются экономичными. И не важно, что у всех эти модных девайсов срок службы — шиш да немного. Что у светодиодных ламп, что у многодюймовых айфонов с тачскрином. Машину нормальную тоже уже не купишь. Дошло, блин, до того, что чуть ли не главное достоинство современной тачки — количество пикселей разрешения её мультимедиа-системы и число USB-портов в салоне. Реклама — двигатель торговли! — разошёлся Николай.

— Ну, да. Ну, да, — задумчиво произнёс доктор. — Вы, главное, не волнуйтесь. Память — она такая злодейка, что после подобных ударов ещё и не такие сюрпризы выкидывает. В общем, прописываю вам пока полный покой. Успокоительные порошки вам принесут. Так что лежите, отдыхайте, набирайтесь сил и постарайтесь всё-таки вспомнить, что с вами произошло.

«Айболит» встал, а Николай психанул.

— Вы что, меня здесь за шизика держите?

Он резко откинул простыню, передвинул задницу поближе к спинке кровати, чтобы удобнее усесться, и… обмер. Руки были не его. Такие же крепкие, с удлинёнными пальцами, но мозолистые, с въевшейся в поры то ли землёй, то ли масляной «отработкой». Ногти, где обгрызенные, а где с чернеющей «бахромой». И нет на них привычных шрамов от порезов и юношеских драк. Зато имеются многочисленные другие, неизвестно откуда взявшиеся отметины.

Дверь в палату открылась и в неё вошёл, видимо, сосед Демьянова. А вместе с ним из коридора донёсся и голос диктора радио:

— В ночь на сегодня республиканские войска Испании начали мощное наступление на силы франкистов в районе реки Эбро…

Что? Наступление на силы франкистов? И тут в голове словно щёлкнул выключатель.

— Какой сегодня день, — изменившимся голосом произнёс он.

— Двадцать пятое июля 1938 года с утра было, — хохотнул сосед, шоркая тапками по полу.

2

Пришли довольно быстро. Николай даже не успел толком оклематься от успокоительного, всаженного ему в ягодицу. Перед этим, правда, пришлось нюхнуть нашатырного спирта, поскольку он, как институтка, умудрился рухнуть в обморок. Наговорил он столько, что не могли не прийти. Особенно — в условиях царящей в эти годы шпиономании.

— Собирайтесь, — кинул на кровать рядом с ним какую-то одежду гэбист с двумя «кубарями» в малиновых петлицах.

— На унитаз-то можно сходить?

— На унитаз? — насмешливо поднял брови второй, с тремя «кубиками». — Кузнецов, проводи его до сортира. Вместе с Удовенко.

Ага! Значит, считают ещё и опасным.

Демьянов натянул на кальсоны сатиновые штаны, Кряхтя и поминая добрым словом армейские годы, намотал портянки и надел изрядно ношенную рубашку с отложным воротником.

Ноги ещё держали плоховато, и ему пришлось придерживаться за стеночку, пока доковылял до туалета. А ещё жгло ступни: пока мотал портянки, обнаружил на них красные точки, совпадавшие с расположением гвоздиков на подошве сапог. Пожалуй, тот парень, в которого неизвестно каким образом переселилось его сознание, действительно пережил близкий удар молнии. И «крякнул», убитый шаговым напряжением.

Коридор был пуст. Видимо, гэбэшники распорядились убрать свидетелей задержания. Зато радиоточка бодро гремела «Маршем весёлых ребят»: нам песня строить и жить помогает.

Нет, это всё-таки не сон. Во сне, когда хочется помочиться, ты либо никак не можешь добраться до туалета, либо что-то отвлекает от «дела». А тут «краник» благополучно испустил в нещадно воняющую дырку в полу желтоватую струйку, и мочевой пузырь перестал подавать призывные «звоночки». Нет, всё совершенно реально. И боль в ногах, и шершавая побелка на стене, остающаяся на пальцах, и разогретая кожа заднего сиденья «эмки», на котором его зажали с двух сторон Кузнецов и Удовенко, и запах раскалённого асфальта, врывающийся в приоткрытое окошко.

Автомобильного движения по городу, считай, нет. Ни на Сретенке, ни на Большой Лубянке. Редко-редко попадутся древние Зис-5, Газ-АА или даже АМО, ещё реже — легковые «эмки». И пешеходов намного меньше, чем в то время, когда Николай в последний раз бывал в столице. Понедельник, большинство людей на работе…

Допрос начался, как и положено, с установления личности.

— Имя, фамилия, год рождения.

— Не знаю.

— Что значит, «не знаю»?

— Гражданин начальник, меня забрали из больницы, куда, как говорит доктор, я попал после удара молнии. Я этого совершенно не помню. Как не помню, как меня зовут, когда и где я родился, как я оказался в месте, откуда меня забрали в больницу.

— Сидел, что ли?

— Не знаю.

— Не знаешь, а обращаешься, как будто уже бывал под следствием.

— Слышал, что так положено.

— От кого слышал?

— Не знаю.

— Может, хватит Ваньку валять, гражданин Шеин Степан Макарович? Это твои документы?

— Не знаю. Фотография на моё лицо похожа. Как вы сказали? Шеин Степан Макарович? Спасибо, буду знать.

— Издеваешься? — грозно привстал из-за стола Кузнецов.

— И не думаю. Я же вам уже сказал: я ничего не помню о себе.

— То, что у тебя два высших образования ты помнишь, мудрёные иностранные словечки помнишь, а всё остальное забыл? Не забыл ещё, где находишься и с кем разговариваешь, — перешёл на крик сержант ГБ.

— Нет, этого не забыл. Это было уже после того, как я пришёл в себя после удара молнии.

— Чемодан твой?

— Не знаю. В больнице мне его выдали как мой.

— Ничего, выясним. Если на нём твои отпечатки пальцев, значит, твой.

— Совершенно согласен! И даже буду рад узнать, что у меня есть хоть какое-то имущество.

— Что в нём находится?

— Не знаю. Я его не открывал после того, как мне его выдали в больнице. Вы же видели. А что было в нём до этого, просто не помню.

— То есть, ты не отрицаешь, что в нём твои вещи?

— Если выяснится, что он мой, то, значит, в нём и вещи мои. Так что, гражданин начальник, давайте займёмся отпечатками пальцев.

Процедура знакомая, Николаю приходилось её проходить, когда у них обокрали офис. И оказалось, что сам процесс остался прежним: коробочка с краской, квадратики на личной карточке, к которым нужно приложить испачканные краской пальцы.

Эксперт, припорошивший фанерный ящичек специальной смесью, аж присвистнул от того, сколько снаружи вылезло «пальчиков».

— Кто, кроме вас, мог касаться чемодана?

— Да кто его знает? В больнице перекладывали, пока меня до больницы везли, наверняка кто-то лапал. Может, и не один человек. Если правду говорят, что меня на вокзале подобрали, то, может, и в поезде кто-нибудь трогал.

— Вскрывать чемодан будем?

— Обязательно!

В общем-то, внутри ничего предосудительного не нашлось. Типичный набор «гастарбайтера» 1930-х: пара чистого белья, ещё одна рубаха, только заштопанная, свежие портянки, кулёк с самосадом. Помимо этого, ножик-складешок, которым явно резали лежащую там же нехитрую снедь — краюху чёрного хлеба, луковицы и небольшой шматок сала. Зато отпечатки пальцев, за исключением парочки размазанных и старых, принадлежали одному человеку — Шеину Степану Макаровичу. И ещё нашлось письмо, обращённое к Степану от имени какого-то Алексея, хвастающегося как хорошо он устроился на одном из московских заводов, и зовущего друга к себе.

— Это твои вещи?

— Наверное. Точно не могу сказать: не помню я ничего, что было до того, как я очнулся в больнице.