Маскарад (СИ) - Пылаев Валерий - Страница 19

Тоже мне новость.

— Пускай. Я не интересуюсь политикой, ваше величество. — Я развел руками. — Покойный отец всегда говорил, что дворянину следует служит отечеству и народу, а не лезть в дрязги консерваторов и каких-нибудь сторонников парламентской системы.

— Твой отец был знатным вольнодумцем, — проворчал Александр, — если уж вообще смел рассуждать о парламенте.

Его величество не возвысил голос и даже не нахмурился, однако мне на мгновение вдруг стало неуютно. И я тут же вспомнил, что прямо передо мной сидит человек, который способен распилить взглядом бронированный линкор. И которому разговоры и мысли о парламенте и амбициозных канцлерах за последние пару дней наверняка уже успели набить оскомину.

— Впрочем, мы здесь не для того, чтобы обсуждать твои политические взгляды, поручик. — Александр махнул рукой. — Мне вполне достаточно и того, что ты уже показал себя человеком преданным стране, короне и своему делу.

Про корону я ничего не говорил, однако напоминать об этом его величеству определенно не стоило. Особенно сейчас, когда он, возможно, решал про себя, стоит ли признавать законным пожелание покойного Юсупова и жаловать мне княжеский титул.

— И я, пожалуй, как никто понимаю нежелание участвовать в дворцовых интригах. — Александр потянулся за печеньем. — Однако если уж тебе откроется дорога к высшим чинам, сделать выбор все-таки придется… Рано или поздно.

— В таком случае, лучше уж поздно. А сейчас у Ордена Святого Георгия и у меня лично и так хватает работы. Полагаю, вашему величеству уже докладывали, что в Петербурге третий год действует… Владеющий огромного опыта и силы, — Я на всякий случай решил не произносить вслух слова «колдун», который убивает людей и открывает Прорывы. И, осмелюсь предположить, его цели пока что не известны. Ни мне, ни вам, ни даже сыскарям из тайной полиции.

Александр недовольно сдвинул брови и поморщился, будто его вдруг настиг приступ острой зубной боли. Здоровенная ручища раскрошила недоеденный кусок печенье и, дрогнув, пристроила остатки ни в чем не повинной выпечки обратно в корзину. Похоже, я ненароком снова наступил его величеству на больную мозоль, и на этот раз даже посильнее, чем с разговорами о парламенте.

— Так ты тоже считаешь, что это дело может оказаться вовсе не политическим? — задумчиво проговорил он.

— В каком-то смысле. Меншикова и остальных заговорщиков наверняка интересует только кусок власти, который он могут… могут попытаться, — на всякий случай поправился я, — отобрать у вашего величества. И все же это они служат нашему неизвестному старцу, но никак не наоборот.

— Что ж… Ты не единственный, кто так думает. Я собирался отложить этот разговор на потом, но раз уж мы начали… Виктор Давидович! — Александр вдруг возвысил голос и развернулся к двери на противоположной стене зала. — Прошу, проходите! Думаю, вам пора присоединиться.

Глава 15

— Как вам будет угодно, ваше величество.

Геловани осторожно прикрыл за собой, прошагал через зал и, не спрашивая и не дожидаясь монаршего разрешение, устроился в кресле справа от меня. Это выглядело или как вопиющее нарушение придворного этикета…

Или как толстый намек, что эти двое уже успели поговорить до моего прихода, и Геловани провел за дверью лишь последние несколько минут. Может, даже подслушивал… впрочем, вряд ли Александр вообще стал бы обсуждать со мной то, что следовало хранить в тайне от высокопоставленного столичного сыскаря.

— Доброго дня, ваше сиятельство.

Я все-таки потрудился встать и даже изобразил дежурный поклон. Если Геловани и был уже настолько близок ко двору, что мог позволить себе некоторые вольности, мне, как младшему по возрасту, титулу и чину все же следовало соблюдать необходимый великосветский церемониал.

— Доброго… и подобрее видали, поручик. — Геловани повернулся к Александру. — Вижу, ваша беседа заняла не так уж много времени. Могу я полюбопытствовать — почему?

— Потому, что ее в каком-то смысле и не было вовсе. Я непременно расспрошу Владимира о его невероятном путешествии за Прорыв… но чуть позже. — Александр вздохнул и промакнул салфеткой взмокшую лысину. — Полагаю, сейчас нам лучше вернуться к насущным вопросам.

— Полностью согласен, ваше величество. — Геловани чуть склонил голову. — У нас достаточно сложностей и в этом мире.

— Итак, вы оба считаете, что все это… весь этот бардак, — Александр сердито возвысил голос, — не связан с заговором против меня и моего наследника?

— Напротив, ваше величество. Я ничуть не сомневаюсь, что и Прорывы и загадочные смерти в столице имеют отношение к заговору, и самое прямое, — ответил я. — Однако в этом деле еще слишком… слишком много белых пятен, если можно так выразиться.

Я осторожно скосился на Геловани. Но тот или не не имел ничего против, что я высказался первым, или просто не подавал виду. А может, сам толком не знал, как ответить на вопрос. Он наверняка тоже уже давно заметил всю странность последних событий, но едва ли успел найти тому хоть какое-то объяснение.

Слишком уж много во всем это было несостыковок.

— Белых пятен? — Александр снова сдвинул брови. — В том, что мы прозевали заговор, немало и моей собственной вины. Но, оказывается, в Петербурге уже третий год орудует убийца! Все это время казна содержит целый департамент полиции, особый отдел и целый конкурс жандармов — и вы, судари, говорите мне о каких-то белых пятнах⁈

— Не могу не понять возмущение вашего величества, — осторожно начал я. — Однако должен заметить, что Орден Святого Георгия уполномочен заниматься исключительно Прорывами и нечистью. В то время как криминальные и уж тем более политические дела полностью находятся в ведении департамента полиции. Вы лично распорядились учредить особую комиссию лишь в начале лета, а до этого едва ли хоть кто-то мог обнаружить связь между…

— Увы, это так. Даже самый опытный сыщик не смог бы увидеть в нападении Жабы или Лешего никаких следов человеческой воли, — добавил Геловани. — И лишь необычные дарования Владимира Петровича позволили расследованию хотя бы сдвинуться с места. Но теперь мы, конечно же…

— Достаточно! — буркнул Александр. — В последние дни я слышу слишком много оправданий, и от вас, судари, жду совсем другого. Действий!

— Едва ли это сейчас вообще возможно. — Я развел руками. — Разумеется, тайная полиция и жандармы перекопают весь Петербург и рано или поздно поймают каждого, кто причастен к мятежу. Но ваше величество, полагаю, интересует даже не князь Меншиков, а тот, кто на самом деле стоит за всем этим?

— Именно! — Александр даже чуть приподнялся с кресла, нависая надо мной. — Вам хотя бы известно, чего он добивается?

— Нет. И, признаться, пока я даже не догадываюсь. — Я чуть втянул голову в плечи. — Будь у него намерение добиться неких политических целей, как мы думали раньше, он наверняка уже предъявил бы свои требования. И времени, и сил у заговорщиков имелось достаточно.

Праведный монарший гнев не то, чтобы добавил мне сообразительности, зато изрядно подстегнул воображение, и я буквально на ходу принялся сочинять то, до чего все эти дни не мог домыслить логически. И, похоже, сочинял довольно складно — даже Геловани чуть склонил голову набок, сцепил пальцы в замок и слушал с явным интересом.

— Однако наш таинственный злодей никуда не спешил, — продолжил я, изрядно воодушевленный успехом. — И более того, как я успел убедиться, ничуть не стеснялся избавляться от неугодных. Даже тех, кто служил ему и, вне сомнений, мог быть полезен… Разве стал бы человек, который желает власти, так обходиться со своими союзниками?

— Люди порой способны и не на такое, — осторожно ввернул Геловани — видимо, чтобы уж совсем не превращаться в молчаливую декорацию. — Особенно те, которых отличают непомерные амбиции.

— Позвольте не согласиться, ваше сиятельство, — усмехнулся я. — Вы и сами весьма амбициозны, если не сказать — тщеславны. Однако вряд ли хоть кто-то в своем уме взялся бы утверждать, что Виктор Давидович Геловани способен опуститься не только до измены и убийства, но и до откровенного террора. Нет, никоим образом! — Я снова повернулся к Александру. — Методы нашего злодея настолько ужасны и бесчеловечны, что я не могу не задуматься, что и цели его так же страшны и, возможно, простираются куда дальше власти или желания изменить существующий политический строй.