Гана - Морнштайнова Алена - Страница 33

Жители тихо стояли на тротуарах, окаймляющих площадь, и жались к домам. Словно надеялись, что стены смогут оградить их от сырой погоды и суровой реальности. Некоторое время они молча приглядывались, будто не верили новостям по радио и хотели собственными глазами убедиться в постигшем их несчастье, а потом униженно, склонив голову под бременем мыслей, надвинув шляпы на лоб, возвращались домой, промокшие и полные страха за будущее.

Гелеровым даже не пришлось выходить из дома, эта страшная сцена разыгралась прямо у них под окнами. Эльзу и ее родителей обуял ужас. Они беспомощно сидели в заставленной мебелью гостиной, окна который выходили на другую сторону. Видимо, им подсознательно хотелось быть подальше от площади, или, может, они просто боялись еще сильнее напугать девочек своими слезами.

Роза вернулась к своей детской привычке и съежилась в углу за шкафом с коллекцией открыток, перебирая тонкими пальцами изображения солнечных мест, где ей бы так хотелось оказаться прямо сейчас. Только Гана осталась на кухне, она села на широкий подоконник и наблюдала, как на площадь прибывают все новые и новые военные грузовики и мотоциклы. Часть машин, набитых военными, проезжала мимо, направляясь к местной казарме.

У ратуши притормозила машина, из нее вышли фигуры в длинных шинелях и фуражках. Гана издалека видела, как они оглядываются в поисках встречающих, но никто из членов городского совета не пришел на площадь. Только над входом висел один-единственный флаг с перевернутой свастикой. Мужчины поднялись по широкой лестнице и исчезли за дверью.

Ветер переменился, водянистые снежинки налипли на внешнее стекло двойного окна и заслонили Гане обзор. Она соскользнула с подоконника и пошла в спальню. Села рядом с сестрой, опираясь спиной о стену. Она молча наблюдала, как Роза перебирает открытки.

— Мы могли бы быть здесь. — Роза протянула ей фотографию Букингемского дворца, которую им отправил дядя Рудольф.

— Там уже живет король, — попыталась Гана пошутить, но Роза даже не улыбнулась.

— Я так мечтала увидеть море, — продолжала Роза. На Гану при этом она даже не смотрела. — Мне еще и поэтому так хотелось поехать в Англию. Я мечтала, как мы поплывем на таком огромном корабле через Ла-Манш. — Она подняла на сестру свои темные глаза и посмотрела на нее таким взглядом, от которого у Ганы сжалось сердце. — А ты хотела остаться тут из-за Ярослава, да?

В Розином вопросе не было упрека, но Гане он там послышался. На секунду ей показалось, что Роза знает о том, что она месяц прятала документ в толстой книге, и осуждает ее. Гану так и подмывало начать оправдываться и объяснить сестре свой поступок, но Роза уже продолжала:

— Говорят, теперь армию распустят. Значит, Ярослав сможет жениться. — Она помолчала, но не отвела взгляд. — А если ты за него выйдешь, то уже не будешь еврейкой?

— С чего ты это взяла?

— Мама сегодня утром говорила мутти Грете, что так было бы лучше всего. Потому что немцы ненавидят евреев, и брак с неевреем тебя убережет.

— Убережет? От чего меня надо уберегать?

Роза по-прежнему смотрела на Гану, даже не моргая.

— Не знаю. Теперь уже никуда не убежать, нас уже не выпустят. — Она притянула колени к груди и поглубже спряталась в уголок между стеной и шкафом. — Наверное, я никогда уже не увижу море.

Гана с деланой легкостью похлопала ее по колену.

— Не глупи, мы же даже не настоящие евреи. Помнишь, как мутти Грета вечно ворчит, что, окажись мы случайно в синагоге, даже не будем знать, как себя там вести.

Она встала и протянула Розе руку.

Надо сказать, что подобный разговор велся и в соседней комнате. Родители старались убедить Эльзу, чтобы она все-таки попробовала уехать из страны. Все напрасно. Эльза больше боялась отправиться в путь через оккупированную фашистами страну, чем смутной опасности, которая им грозила, если они останутся.

— Я не могу лишить своих детей дома. И уже тем более оставить тут вас, — повторяла она. — Если бы Эрвин был жив, я беспокоилась бы за него, но женщинам и старикам они ничего не сделают. Мы не представляем для них опасности.

— Все равно у нас все отберут, — убеждал ее отец. — Разве ты не слышала, что рассказывали Лангеры и остальные беженцы из Судет? На что ты будешь жить? Лавку тебе точно не оставят, на это можешь не рассчитывать. Неизвестно еще, что будет с домом. Бери девочек и уезжайте. Хотя бы попробуй. Документы у вас есть. Вдруг еще не поздно.

Но Эльза уже решила. И наученная годами вдовства, она вытерла слезы и начала думать, как пережить предстоящие тяжелые времена. Составление плана ее всегда успокаивало.

— Гане нужно как можно скорее выйти замуж за этого Горачека. И еще я попробую договориться с табачником Скацелом, чтобы он фиктивно купил у меня магазин. Я прощу ему часть долга и снижу плату за аренду.

— Девочка, если бы все было так просто! Если ты запишешь на него магазин, то больше никогда не получишь его обратно.

— Ну, я не такая дура. Я, само собой, составлю с юристом бумагу о том, что на самом деле, магазин принадлежит мне.

Отец только головой покачал.

— Эльза, послушайся лучше моего совета…

В тот вечер никто не мог уснуть. Бруно с Гретой тихонько обсуждали, как уговорить Эльзу уехать. Эльза пыталась придумать, как убедить табачника Скацела согласиться на фиктивную продажу, и чтоб он при этом ее не облапошил. Гана представляла себе, какое лицо будет у Ярослава, когда она ему скажет, что мама одобряет их отношения. А Роза лежала и пыталась держать глаза открытыми, потому что, как только ее веки опускались, из тьмы появлялись грузовики и из их кузовов спрыгивали бесконечные шеренги солдат.

На следующий же день Эльза отправилась посоветоваться с паном Леви. Юрист Карел Леви, так же как Эльза с Эрвином, отрекся от иудейской веры, и Эльзе почему-то из-за этого казалось, что он войдет в ее положение. Наверняка он тоже чувствует, что завяз где-то на мели между течениями и не принадлежит ни к одному из них. Евреи не считали его своим, а остальные воспринимали его еврейство как нечто само собой разумеющееся. На вопрос «К какому адвокату ты идешь?» часто отвечали просто: «К еврею», и этого было достаточно. Еще совсем недавно за таким ответом ничего предосудительного не стояло. Наоборот, в юридических делах еврейство считалось скорее преимуществом, ведь всем известно, что евреи знают толк в торговле и в праве. Но в последнее время это слово приобрело новый опасный подтекст, люди произносили его шепотом, будто стыдясь.

Домой Эльза возвращалась со смешанными чувствами. Адвокат Леви считал Ганин брак с арийцем хорошей идеей.

— Насколько я знаю новые немецкие законы, смешанный брак пусть не избавит вашу дочь от еврейства, но может для нее стать определенной формой защиты, — сказал он, и добавил: — Кстати, мой брат тоже на это рассчитывает.

По поводу продажи магазина он обещал Эльзе помочь, но при этом несколько раз предупредил: никакой гарантии, что арендатор ее не обманет, в этой ситуации нету.

— Вам нужно хорошенько подумать, кому вы поручаете свое имущество, пани Гелерова. Выберите такого человека, которому по-настоящему доверяете.

В этом-то и заключалась вся сложность. Эльза Гелерова понимала, что не может доверять Скацелу. Но на кого еще переписать лавку, чтобы это не слишком бросалось в глаза? Обдумывала она и Карасеков и была уверена, что они пойдут на это ради нее, но хорошо бы, чтобы новый — пусть и подставной — владелец имел хоть какое-то отношение к магазину. А уж этого от Карела Карасека она не могла требовать. Эльза решила зайти посоветоваться к меховщику Бергеру. Бергер был человеком опытным, он многое пережил на своем веку и всегда знал, как поступить. Может, он придумает что-то получше.

Эльза потуже затянула платок на голове, подняла воротник пальто и задумчиво шагала к площади. Она старалась не смотреть по сторонам, потому что вид вооруженных солдат на улицах города приводил ее в ужас. Что с того, что они корчили из себя освободителей и даже раздавали еду бедным? Все прекрасно знали, что эти продукты из запасов местных чешских казарм.