Цеховик. Книга 8. Запах денег - Ромов Дмитрий - Страница 5

– Что? – распахивает она глаза.

– Что-что, акт у вас был половой?

Она краснеет так, что даже помада на её лице кажется недостаточно красной.

– Нет, – мотает она головой. – Он не успел.

– Ну, и хорошо, что не успел. Всё, Эля, иди, вот он тебя проводит. Сюда провожал и обратно проводит.

Я бросаю взгляд на молодого охранника, всё это время находившегося здесь. Выглядит он совершенно ошалевшим. Толку от него ноль, конечно, кто только такого на работу принял. Мог бы и помочь в неравной схватке с врагом. Стоит тут.

– Ты живой, как тебя?

– Костя…

– Костя, давай, бери девушку и тащи её к Лиде. Скажешь, что я велел позаботиться.

Раздаётся резкий стук в дверь. Печёнкин стонет, лёжа на полу. Кого там ещё принесло? Номер перевёрнут вверх дном и принимать посетителей сейчас не время. Стук повторяется, на этот раз более настойчиво.

– Откройте немедленно, это дежурная! – раздаётся рассерженный голос.

Этого только не хватало, почему все неприятности вечно прилетают одновременно! Я делаю знак Косте, чтобы открыл, а сам хлопаю себя по карманам, готовясь коррумпировать охранительницу порядка и нравственности.

– Это что тут… – охает дежурная, увидев пока лишь малую часть вселенской катастрофы, разразившейся здесь.

Я подхожу к двери, закрывая собой панораму сражения.

– Вас сколько здесь после одиннадцати?!

Всё-таки, удача иногда поворачивает ко мне своё капризное лицо. В дежурной я узнаю уже однажды подкупленную мной лжесвидетельницу Лену Петрук.

– Елена, я вам всё сейчас объясню, – тихо и дружелюбно начинаю я. – Давайте только выйдем из номера.

Я грудью выдавливаю её в коридор.

– Это форменное безобразие, – качает она головой, давая понять, что дёшево от неё не отделаться.

– Согласен, – с ласковой и смиренной улыбкой киваю я. – Мы сейчас всё с вами уладим. «Всё» значит всё, до малейшего замечания.

Она хмыкает. Зачем этот скепсис, если ты хочешь заработать, милая?

– Елена, я хочу подарить вам всё самое дорогое, что имею, – продолжаю улыбаться я и вкладываю в её моментально захлопывающуюся руку соточку. – Портрет Ильича, вождя международного пролетариата, между прочим.

– Соседи жаловались, девица распутная, драка, – отрицательно мотает головой дежурная. – Боюсь, одного портрета будет недостаточно, чтобы покрыть все расходы.

Я вздыхаю:

– Знакомство с вами мне обходится слишком дорого.

Запускаю руку в карман и выуживаю ещё одного Ильича.

– Что? – хмурится она. – Ну, знаешь, я не…

– К счастью, – не даю я ей договорить, – у него оказался брат близнец.

– Лучше бы у них была тройня, – качает головой дежурная.

– Елена, побойтесь Бога! – говорю я тоном, не терпящим возражений. – Я и так переплатил! Вся ситуация яйца выеденного не стоит.

Она поджимает губы и взяв вторую купюру милостиво разрешает остаться в номере.

– Только, чтобы больше ни одного замечания, иначе я не смогу ничем помочь и буду вызывать милицию. И руки вымой, в крови все. Артист.

Не нужно милицию. Достаточно уже сегодня милиции было. На этом мы расстаёмся. Она идёт на пост, Костя с Элей поднимаются в казино, а я остаюсь с Печёнкиным. Кто-то же должен привести его в чувства и проследить, чтобы он кони не двинул.

Сбрасываю куртку, а потом приподнимаю его за грудки. Ну и туша! Приваливаю спиной к кровати. Он начинает что-то бессвязно мычать. Изо рта вытекает струйка слюны. Присаживаюсь на стул, их тут два было, и жду.

Он шевелит головой и издаёт что-то среднее между стоном и кличем индейцев. Потом открывает глаза и долго тупо и тяжело смотрит на меня. Я тоже на него смотрю. Но думаю сейчас не о нём, а о Рыбкиной.

Куда она делась? Почему отказалась от титула? Поняла, что этот путь приводит вот сюда, в постель Печёнкина или кого-нибудь такого же мудака, как он? Или что? Может быть, она хотела бросить победу к моим ногам, но я не оценил, даже не подошёл? Возможно, она подумала, что так я выразил своё презрение, поэтому психанула и умотала?

И где её искать? И надо ли искать? И вообще, хрен знает, что у неё на уме. А мне надо сожрать «Альмагель», целый флакон и сесть в горячую ванну. Хотя нет, хрен с ней, с ванной, сразу в постель. Очень долгий день сегодня. Долгий и утомительный.

– Брагин, – хрипит Печёнкин, – дай воды…

Я встаю, подхожу к тумбочке и наливаю из графина полный стакан. Возвращаюсь и подношу стакан к пересохшим, покрытым запёкшейся кровью, губам Печёнкина.

Он жадно пьёт, потом морщится и отворачивает голову.

– Там на тумбочке «Анальгин» лежит, – выдыхает он. – Дай две… нет, три таблетки и воды ещё.

Я помогаю ему принять обезболивающие.

– Брагин, – снова начинает говорить он. – Ты е**нулся что ли? Ты чё устроил?

Сказав несколько слов, он останавливается, переводит дух и только тогда продолжает:

– Ты понимаешь, бл*дь, что теперь тебе пи**ец? Тебе надо было меня убить, а сейчас всё. Всё, бл*дь. Сядешь ты, да так, что я тебе не завидую… Но ты мне объясни, правда. Что на тебя нашло?

– Да никуда я не сяду, – устало отвечаю я и поднимаюсь со стула. – Пошёл я, дальше ты уж сам, как-нибудь. В зеркало только смотреть не советую.

– Нет, погоди. Неужели так и не скажешь ничего?

– Сказать тебе?

Я запихиваю руки в карманы и качаю головой.

– Что тебе сказать, Глеб Антонович? Я ведь тебе много раз уже объяснял, неудачную ты ставку сделал. Херовый ты игрок, чуйки нет. Тебе надо было за меня держаться, как за дар небесный, а ты против меня попёр. И что имеешь? Побои? И в ближайшей перспективе обвинение в изнасиловании несовершеннолетней.

– Чего?! – расширяется он.

– Её, кстати, на освидетельствование увезли. Побои снимут, травмы опишут.

– Не было ничего! А если бы и было, то это лучшее, что с ней могло бы случиться в этой жизни. Так ты из-за этой мокрощелки что ли?

– Скорее, из-за того, что ты мудак по жизни. Держался бы ты меня, был бы в шоколаде, в золоте и жемчугах, мы бы с тобой такие дела делали, закачаешься. Но я рад, что ты не дотумкал, тугодум, и не примкнул ко мне. Рад, потому что ты ведь чмо по жизни и мудила. Девчонка шестнадцатилетняя для тебя мокрощелка, понимаешь? Мерзкий ты тип, Печёнкин. Аморальный и отвратительный.

– Ты на себя посмотри! – злится он. – Я все твои делишки знаю, они у меня вот где, все записаны. И ЛВЗ и коньяк твой палёный и джинса. Конец тебе, Брагин, всей шайке вашей.

– Да что ты, серьёзно? – усмехаюсь я. – Прямо всей шайке? Поэтому ты Суходоеву велел меня завалить?

– Что?!

– Как он согласился-то? Да похер, вообще-то, тоже мудила тот ещё был, я даже нисколько не удивлён, что вы спелись. Пусть земля ему будет пухом. Видать всю шайку-то нельзя устранить, не разрешают, да? Расскажи в час роковой, кто тебе команду-то дал? Караваев? Не для записи, просто для понимания. Кому я так насолил? Это из-за катранов московских? Из-за Ашотика? Ты слыхал, кстати, что он Абрама грохнул сегодня?

Печёнкин хмыкает. Знает, конечно. Ну, ещё бы.

– А то, что Ашотика самого уже в живых нет не слышал ещё?

– Чего?! – сдвигает брови Печёнкин.

– А что всей вашей банде кирдык пришёл, тоже не знаешь? Ну да, откуда, у вас об этом никто ещё не знает. Но ничего, на Новый год будут вам подарочки – и тебе, и Караваеву твоему, и Рахметову. В лучшем случае пойдёте на заслуженный отдых, а в худшем – просто пинком под зад с потерей званий и наград. А может и под суд. Ты-то точно, педофил и насильник, своё получишь. Если я не передумаю.

Он не может понять вру я, блефую или действительно знаю то, что он не знает.

– Кто в меня стрелял второй раз? Кого ты подрядил на это дело? Говори, а то бока намну. Думаешь, если на таблетосах, боли не почувствуешь?

Он молчит, думая о своём.

– Эй, – задеваю я его кончиком ботинка. – Не слышишь? Кто стрелял, я тебя спрашиваю.

– Не знаю, – качает он головой. – Не знаю.

Видать, «Анальгин» начинает действовать, потому что он пытается подняться. В это время за дверью раздаются голоса. Я приоткрываю дверь и вижу дежурную по этажу Лену Петрук, пытающуюся задержать белобрысого Костю и… сбежавшую невесту Наташку Рыбкину.