Эпоха харафишей (ЛП) - Махфуз Нагиб - Страница 89

Семья полюбила и покорилась своему новому положению. Сам Ашур был рад в глубине души тому, что помолвка его была разорвана, особенно потому, что на душе его не лежал камнем грех. Он был счастлив своей приятной жизни, а брата Фаиза считал чудом из чудес в их семье, и самым способным из всех. Он страстно поглядывал на красоток, проезжающих мимо в семейных экипажах, и любил красоту так же, как и набожность, как и истинную славу своего рода, наполненную прекрасным и чистым ароматом прошлого. Он заваливал дарами главаря клана и шейха переулка, восстановил местную мечеть и фонтан, поилку для животных и начальную кораническую школу, раздавал милостыню харафишам. Правда, когда дело касалось харафишей, мать говорила ему:

— Не вызывай опасений Хасуны Ас-Саба, лучше предоставь это дело мне: и могу тайком раздать им милостыню.

Ашур согласился, ибо знал, что из памяти главаря бунт харафишей пока так и не стёрся!

Вероятно, Дий был самый счастливый из всех: он от всего сердца алчно любил своё положение. Он наслаждался своим превосходством, сидя в кабинете директора на работе, и негой — в роскошном доме семьи Ан-Наджи, в карете и двуколке. Его интересовала элегантная одежда и редчайшие деликатесы. Он довольствовался самыми лучшими сортами вина, гашиша, опиума и прочих наркотиков, и в глубине души боготворил своего брата Фаиза, как и самых выдающихся представителей своего рода, и неважно, были они героями, или антигероями. Он часто с бахвальством говорил:

— Важнее всего — быть необычным!

Вероятно, самой скромной из всех членов семьи была Халима, но и она наслаждалась богатством и положением. По праздникам она передавала милостыню харафишам, особо отмечая своей добротой мать Фатхийи и Шукрийи, пока та женщина не позабыла причинённого ей зла и не стала ей ближайшей подругой.

Неизвестный голос по-прежнему звал Ашура на площадь перед обителью дервишей послушать их песнопения, также как и на пустырь — то место, где он когда-то пас коз и овец. Его счастье напоминало небо, по краю которого изредка появляется облачко, но иногда эти облака так набегут, что заслоняют собой солнечный лик. В самые счастливые моменты на него внезапно могло накатить какое-то смутное волнение, и всё воодушевление в миг спадало. Он стал задаваться вопросом, чего бы это значило.

Однажды Халима заметила это и сказала:

— До чего же потерян тот человек, рядом с кем нет жены!

Он со скрытым облегчением произнёс:

— Да, это так. Но это ещё далеко не всё!

— А чего ты ещё хочешь, помимо этого? — спросил его Дий.

Ашур поцеловал руку брата, проявляя благодарность ему как внешне, так и внутренне, но про себя отмечал, что унизительное отношение к ним главаря клана засело в нём, словно кинжал. Он не знал, как ему относиться к своему пращуру Ашуру. Его счастью не хватало чего-то очень существенного. Он спрашивал себя:

— Как тревога может завладеть человеком, которого Аллах наградил всеми благами и совершенством?

— Это всё дьявол, сынок.

— Да, вот именно, дьявол, вот только какой?!

Две девушки из старинных родов увлекли Дия и Ашура. Дий посватался к Салме Аль-Хашшаб, дочери владельца конторы, торгующей древесиной, А Ашур попросил руки Азизы, дочери парфюмера — владельца самого крупного в переулке магазина парфюмерии. Фаиз появился на обеих помолвках, пышно разодевшись, подобно царю царей.

Проходили дни, орошённые счастьем и удачей.

И вот однажды ночью Фаиз явился домой, когда его совсем не ждали…

Вся семья собралась в гостиной. Там стоял большой камин из меди, в котором пылали раскалённые угли. Мать перебирала чётки, Ашур курил кальян, а Дий был одурманен гашишем. Снаружи завывал холодный ветер, словно предупреждая о дожде.

Фаиз пришёл домой не в обычный свой час — а он приходил, если приходил вообще, рано утром, демонстрируя всем свою изысканную одежду и двуколку. Все сразу встали, желая поприветствовать его, но очень быстро заметили, что «чудо семейства» смотрит на них как-то вяло, да и на вид он угрюмый. Он уселся на диван, скинул с плеч накидку-абу, несмотря на сильный холод. Мать тревожно спросила его:

— Что с тобой?

— Ничего…, - апатично ответил он.

— Да нет же, что-то с тобой не так, сынок.

— Просто недомогание…

Он замолк, окружённый взглядами со всех сторон. Лицо его стало жёстким: таким оно бывало когда-то прежде, ещё до того, как он взял верх над жизнью.

— Я заварю тебе чаю из семян тмина, — сказала, поднимаясь, Халима.

— И ты поспишь, — добавил Дий.

Он на миг опустил веки, затем сказал:

— Иногда так случается, что человек не может не затосковать по дому…

— Скверная зима в этом году, — заявил Ашур.

— Даже более скверная, чем вы себе представляете.

— А ты ещё трудишься с таким упорством — такое не многие выдержат.

Фаиз как-то смутно повторил:

— Не многие выдержат…

Дий сказал:

— Человек имеет право на отдых…

— Я решил теперь долго отдыхать, — сказал Фаиз смирительным тоном.

Воцарилось молчание. Затем он встал и сказал:

— Я пойду в постель…

И с этими словами он удалился в свою спальню.

Халима со стаканом тминного чая в руках последовала за ним.

Канделябр освещал спальню; Фаиз повалился на постель прямо как был — в одежде.

— Почему ты не снимешь одежду? — спросила его Халима.

Но тут стакан с чаем выпал у неё из рук, и изо рта её донёсся пронзительный крик…

Они стояли, выпучив глаза, в которых застыл взгляд, переполненный замешательством и безумием.

Фаиз лежал на своей кровати с устремлённым в одну точку взором, бессильным, застывшим лицом, словно оно окаменело на целую тысячу лет; левая рука его безвольно свешивалась с края мягкой постели, под которой, на ширазском ковре образовалась лужа крови. На его кафтане цвета тмина валялся кинжал с золотой рукоятью. Дий забегал, лихорадочно ища что-то в запертой комнате: под диваном, кроватью, гардеробе, и крича:

— Это невозможно!.. Что всё это значит?!

— Да объемлет нас помощь господина всех пророков! — хриплым голосом заверещала Халима.

— Цирюльник! — закричал Ашур, и в один миг вылетел из комнаты.

Халима запричитала громким голосом, а Дий закричал:

— Он пока живой!

— Всё кончено! Зачем ты сотворил с собой такое, сыночек?! — вопила Халима.

Вскоре явился цирюльник, за которым следовали Юнус Ас-Саис и шейх Джалиль Аль-Алам, позади них — все члены семейств Аль-Хашшаба и Аль-Аттара.

— Пресвят тот, кто дарует всякому недугу исцеление, — пробормотал цирюльник.

Роскошный особняк был объят бурей безумия.

Ближе к полуночи на место прибыли полицейские, допросившие всех домочадцев и прислугу, и с преувеличенным рвением исследовавшие все возможности.

— Каково, по вашим оценкам, объяснение инцидента? — спросил офицер полиции.

— До вчерашнего дня он был самым счастливым из всех созданий Аллаха, — сказала Халима.

— Знаете ли ли вы что-нибудь о его врагах?

— Нет. Их у него не имелось.

— А чем он занимался?

— Он был бизнесменом, маклером и спекулянтом…

— А где он работал?

— У него не было какого-то определённого места. Но у него имелся дом в Даррасе, близ предгорья.

— А что вам известно о его деловых партнёрах и работниках?

— Совсем ничего.

— Как так?

— Вот так. Не больше и не меньше!

Было объявлено о том, что Фаиз Раби Ан-Наджи покончил с собой по причинам, раскрыть которые следствию пока не удалось. Несмотря на его самоубийство, ему были устроены роскошные похороны, и его захоронили близ могилы Шамс Ад-Дина.

Прошло три дня траура, а семья его по-прежнему пребывала в изумлении и замешательстве, не зная ещё, какая огромная катастрофа надвигается над ней.